Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

• Название: Земля имеет форму чемодана
• Автор: Владимир Орлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-082202-7

Причудливый и остроумный, фантасмагорический и совершенно нереальный, овеваемый мистическим холодком потустороннего, новый роман классика современной литературы Владимира Орлова заставляет увидеть окружающую нас привычную обыденность иными глазами.

«Земля имеет форму чемодана» — своего рода приглашение в яркий феерический мир, полный необычных загадок и неожиданных решений.

Книга по праву пополнит коллекцию почитателей таланта знаменитого писателя!

---

Черти что! Куропёлкин чуть ли не застонал. Чем он занимается? Какие глупости, в которых ничего не понимает, втягивает в себя! Почему не находит в себе силы заявить о несогласии выполнять поручение, какое выполнить не может? Зачем врать-то? В угоду кому или чему?

Но парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь…

При чём тут какой-то парус? Ну, порвали его и порвали… И что? Зачем рычать-то?

Но мусор! Спустили мусор! Вот что! Ты это видел сам. Так что сиди и не рыпайся. Ведь уже порвали парус.

Песню (или рычание) про парус Куропёлкин не любил. Потому как не понимал её смысл. Что это за парус такой, который порвали (и кто порвал?), и что за события следуют вблизи порванного паруса? И почему певец пожелал каяться?

Но вот что такое сброшенный мусор, Куропёлкин знал в чётких предположениях, и лучше было не попадать спецпредметом в мешки фиолетовых уборщиков и уж тем более в контейнеры службы городской очистки (впрочем, почему — тем более? Всё едино…).

А потому Куропёлкин заставил себя вернуться к поэтическим сборникам и альманахам. Полагал, что суждения Акульшиной и Алексея Б. вряд ли запомнит слово в слово и сумеет с толком передать их Заказчице соображений о нулевом десятилетии, и старательно, именно высунув язык (тяжко давалась Куропёлкину работа писарчука), исписал полторы страницы. При этом подумал, что авторство Алексея Б. не обязательно будет Нине Аркадьевне открывать, посчитаем, что схожие мысли могли возникнуть и в голове подсобного рабочего Куропёлкина. «Понтярщик! — тут же осадил себя Куропёлкин. — Понтярщик!».

Но понял, что нынче желает угодить Нине Аркадьевне, да так, чтобы она удивилась ему, была довольна им и даже произнесла бы нечто одобрительно-ласковое. Вот тебе раз! Неужели он соскучился по госпоже Звонковой, бывшей жене начальника мусорного колодца Бавыкина, жаждал перед ней отличиться и…

«Никаких „и“! — сейчас же грозно постановил Куропёлкин. — Никаких!»

Но в корзине, задвинутой было под койку, полёживали Овидий и «Золотой осёл». Вот тут Куропёлкин ощутил себя виноватым перед античной литературой и её «Библиотекой». О «Золотом осле» он, кстати, слышал что-то заманное… Он достал из корзины два тома в суперобложках и решил хотя бы пролистать их. Время у него ещё было.

И можно было предположить, что и Овидий, и «Золотой осёл» подложены кем-то в корзину нулевого десятилетия со смыслом.

Или с умыслом.

70

За обедом пронеслось, прошелестело:

— Хозяйка вернулась!

Для кого хозяйка, для кого госпожа Звонкова, для кого — Нина Аркадьевна.

«Нинон», — пропел про себя Куропёлкин.

Когда-то на тацплощадках крутили французское танго «Нинон». Оно было грустное, певец расставался в нём с любимой девушкой Нинон, по её, видимо, желанию, он тосковал и, похоже, готов был расплакаться. Умилений и тоски Куропёлкин сейчас не испытывал, но томление (чего? Да всей натуры!), да, томление всей натуры бывшего Старшего матроса, позже — артиста ночного клуба, а ныне — подсобного рабочего Куропёлкина явно происходило.

Горничная Дуняша подтвердила: да, хозяйка Нина Аркадьевна вернулась. Но в глазах её Куропёлкин не увидел радости, ну, вернулась и вернулась, и что?

— Из Парижа вернулась? — спросил Куропёлкин, ожидая услышать Дуняшины оценки (хотя бы предварительные) преобразований Нины Аркадьевны. И слова о всяких дамских штучках, случившихся в путешествиях госпожи в Париж и обратно.

— Из Парижа, — сухо сказала Дуняша. — Но я её пока не видела. А вам бы, Евгений Макарович, стишки сейчас бы следовало перечитать внимательнее.

Но совету Дуняши Куропёлкин последовать не смог. Его увлёк роман карфагенского писателя Апулея о Золотом осле. Да и стихи Овидия о науке любви заинтересовали и удивили его.

В отличие от Дуняши, камеристки с их воздушными натурами, барышни-плутовки Вера и Соня были возбуждены.

— Так чего вы особенно ждёте? — поинтересовался Куропёлкин.

— Всего! — заявила Вера. — Что бы довело нас до умопомрачения!

«Этак и меня они своими возбуждениями, — подумал Куропёлкин, — доведут до умопомрачения!»

Надо было успокоиться и даже в мыслях перестать называть свою работодательницу — «Нинон». Какая она для него Нинон!

Ко всему прочему, раз вернулась в поместье госпожа Звонкова, следовало ожидать и появления здесь дворецкого Трескучего, при котором и мельчайшие вольности в соблюдениях режима вряд ли были возможны.

Возбуждения камеристок никак не отразились на их служебных усердиях. Куропёлкина они обслужили с привычной уже ласковой доброжелательностью. Впрочем, нынче телесные проявления этой доброжелательности показались излишними.

«Ничего, — подумал Куропёлкин, — сейчас придёт этот изверг Трескучий и снабдит меня спецбельём усиленной строгости».

Однако дворецкий и постельничий Трескучий, если он вернулся в поместье к исполнению вампирских обязанностей, посещать подсобного рабочего при водных процедурах не посчитал нужным, и выдача спецбелья опять была доверена камеристкам.

Но может, Трескучий всё еще отсутствовал в здешней местности?

И такое не исключалось…

И было указано камеристками Куропёлкину: ожидать вызова в опочивальню в своей квартире.

71

Вызова пришлось ждать незаслуженно долго.

Куропёлкин нервничал, переваливался с боку на бок, ворчал.

Динамовские трусы оказались более свободными, нежели прежнее спецбельё. И это Куропёлкина насторожило.

Он мог предположить, что его работодательница Нина Аркадьевна так увлеклась (баба всё же!) демонстрацией своих новых прелестей и нарядов (а возможно, и подсказанных ей, или приклеенных к ней, новых поведенческих манер а-ля какая-нибудь там Катрин Денёв), то есть до того разошлась, расхвасталась и распавлинилась, что до сих пор не нашла сил сойти с подиума и прекратить вертеть перед публикой бёдрами в парижских обновках. Ей ли помнить сейчас о подсобных рабочих типа Шахерезада или Ларошфуко и их чувствах? Тут мысли акробата Куропёлкина моментально кувыркнулись. На какие такие чувства имели права Шахерезад и Ларошфуко? Ни на какие. А если бы и допустили прорастание любых чувств, те тут же должны были быть урезонены спецбельём.

Чтобы проверить свои соображения, Куропёлкин позволил себе вернуться мыслями в строки Овидия и Апулея.

Лучше бы не возвращался…

Томление снова ощутил он. Возможно, и томление не всей натуры, а лишь самой чувствительной её части. Томление сладкое…

Но оно подсобному рабочему Куропёлкину было противопоказано…

72

Тут и явилась в опочивальню оживлённая компания. Хозяйка Нина Аркадьевна и обе камеристки. Камеристки ахали и охали, продолжая восторгами одобрять красоты и приобретения великолепной госпожи. Нина Аркадьевна их восторгами была явно довольна, тело её украшало кимоно в ярчайших пятнах (крупных) и изгибах цветных полос. «От Кензо?» — будто бы в первый раз желали убедиться камеристки. «От Кензо…» — великодушно кивала Звонкова. Куропёлкина Нина Аркадьевна не замечала. Был он тут необязателен. «А бельё неужели из рыбьёй чешуи?» — не утихали камеристки. «Осетровых пород, — отвечала Звонкова. — Невесомое. И не колется. Без подогрева, но тёплое…»

— А где наш Женечка? — спросила Нина Аркадьевна, удивив своим интересом не только Куропёлкина, но и барышень-камеристок.

— Да вот же он! — рассмеялась Вера. — Унырнул с головой под одеяло. Он же у нас стеснительный!

— Ну что ты, Женечка такой стеснительный! — чуть ли не воркуя, произнесла Звонкова. — Никто тебя не обидит!

И она ласково, словно бы ребёнка, погладила Куропёлкина по головке, появившейся из-под верблюжьего одеяла.

«Нинон…» — прошептал Куропёлкин.

— Ну и как, Женечка, — спросила Нина Аркадьевна, — то есть, извини, Евгений Макарович, брал ли Алексей Александрович Каренин взятки или не брал?

— Не брал! — сминая свою растерянность, непоколебимо, отважным Джордано, произнёс Куропёлкин. — Не брал! Однако в помощь моему убеждению мне так и не доставили роман Толстого.

— То есть как? — удивилась Звонкова. — А что же вам доставили сегодня?

— Стихи молодых нулевого десятилетия, — сказал Куропёлкин. — И без всяких объяснений — два тома «Библиотеки античной литературы». Овидия и Апулея.

— Кого? — резко спросила Звонкова.

— Овидия и «Золотой осёл» Апулея.

И Куропёлкин почувствовал, что Нина Аркадьевна и представления не имеет о том, кто такие Овидий и Апулей. (Впрочем, он-то чем просвещённей деловой дамы?)

— Безобразие! — воскликнула Звонкова. — Завтра же разберусь и накажу! Какие ещё Овидий и Апулей! Вредители! Всё. Я устала. Слишком много удовольствий и впечатлений в последние дни. Девушки, готовьте меня ко сну!