Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08

• Название: «Если», 2009 № 08
• Автор: Мэтью Джонсон
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Мэтью Джонсон. САМАЯ ХОЛОДНАЯ ВОЙНА, рассказ

Владимир Данихнов. АДСКИЙ ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ПЕКАРЬ, повесть

Генри Лайон Олди. СЕМЬ СМЕРТНЫХ, рассказ

Видеодром

*Хит сезона

*****Аркадий Шушпанов. ГОТОВО БУДУЩЕЕ МНЕ… (статья)

*Рецензии

*Сериал

*****Евгений Харитонов. NO END (статья)

Рик Нойбе. МОЙ ДРУГ БОБ, рассказ

Алексей Калугин. ВЗГЛЯД СВЕРХУ, рассказ

Грегори Бенфорд. ТЁМНЫЕ НЕБЕСА, повесть

Валерий Окулов. РАССЛЕДОВАНИЕ НЕ ЗАКОНЧЕНО… (статья)

Рецензии

Николай Калиниченко. ПРИГЛАШЕНИЕ НА МАСКАРАД (статья)

Миниатюра

Марина и Сергей Дяченко.

*Змей

*Пробный шар

*Скафандры

Конкурс

Ольга Моисеева. ФЛИВИЙСКИЙ ЛЕС, рассказ

Вл. Гаков. ВЕЛИКАН-ЛЮДОВЕД ИЗ СЕНТ-ПИТЕРСБУРГА (статья)

Владимир Данихнов. НЕ ГОНИТЕ ВОЛНУ! (статья)

Курсор

Personalia

---

Я нервничал из-за арахнидов, которые следовали за нами по пятам.

— Они трусливые, — сказала Кэйти. — Больше вашего боятся. У меня было яйцо арахнида, из него арахнидский малыш вылупился. Я решила его вырастить. Маленькие арахниды потешные. Кро-охот-ные, на ладошке помещаются. А как у них лапки легко отрывать! И не воняют почти.

Я сказал:

— Забавно. И что случилось?

Кэйти сказала:

— Когда он подрос, мы с папочкой пустили его на компост.

Она печально вздохнула:

— Гадил повсюду.

Меня замутило.

Кэйти прижалась к моей руке и прошептала:

— Вы знаете, Сергей, мне очень понравилось снаружи. Нога болела, воняло арахнидами… но было так клево! Такое классное ощущение!

Она улыбнулась:

— А вот и дом. Надеюсь, отец не выстрелит в меня… Дедушка когда-то сказал, что жизнь — это череда ощущений. Хороших и не очень. Но ты жив, пока у тебя есть ощущения. Мне не хочется расставаться с ощущениями. По-моему, ощущения — это самое клевое, что у нас есть. После законов, которые, как говорил дедушка, упорядочивают ощущения. Как вы думаете, мой дедушка был прав?

Я буркнул невпопад:

— Все будет хорошо. Не переживай.

Кэйти сказала:

— Я не переживаю. Я нарочно начинаю представлять что-то плохое и говорить о нем, чтобы оно не случилось по-настоящему. Ну знаете, как говорят: если думаешь о чем-то слишком много, оно все наоборот происходит. Ой, смотрите, кто-то сумку остави…

Ба-бах!

Звук был такой, словно кто-то с размаху ударил молотком по старому тазу.

Меня отбросило назад, но я каким-то чудом устоял.

Кэйти повисла у меня на руке.

Я упал на колени, и меня все-таки стошнило.

Когда мне чуть полегчало, я поднялся и сказал:

— Пойдем, Кэйти, пойдем, малышка. — И силой потащил ее к дому. — Скоро ты придешь домой. Там тебя ждет отец с яблочным пирогом, который не для тебя. Это забавное ощущение — знать, что вкусный пирог, который мог быть для тебя, на самом деле не для тебя. Забавное ощущение — это одно из тех ощущений, ради которых стоит жить.

Сзади заскулили арахниды.

Я рявкнул:

— Заткнитесь.

И они заткнулись.

Я не смотрел на девочку, я боялся, что когда посмотрю, реальностью станет то настоящее, в котором Кэйти нет. Пока же оставался шанс, что она не умерла, а упала в обморок. Главное — не смотреть. Чтобы была надежда. Надежда — приятное ощущение. Если я потеряю ощущения, вместе с ними я потеряю и жизнь. У меня закружилась голова. Что за идиотские мысли? Может, Кэйти вбила их мне в голову выстрелом из рогатки?.. Только бы не упасть. Падать — неприятное ощущение. Мне не нужны неприятные ощущения. Хотя они лучше, чем ничего.

В пятне белого света между распахнутыми створками ворот меня ждал ковбой с будильником на плече.

Джон снял шляпу, и я увидел, что он седой.

Я сказал, заходя во двор:

— А вот и мы.

Ковбой грустно улыбнулся:

— Вы уважаете законы чужой планеты, Сергей.

Он посмотрел на оранжевое солнце и сказал:

— Я уснул, пока сидел на чертовой крыше. Вы могли сбежать. Но вы пришли сюда, и вой арахнидов разбудил меня.

Я сказал:

— Закон есть закон.

Он промолчал.

Будильник тикал.

Я сказал:

— Я вам еды вкусной привез. Только она уже не свежая. Рядом с забором сумка-холодильник валяется. Говорят, холодильники хорошо сохраняют продукты. — Я сказал: — Вы знаете, я повар и я не верю в холодильники. Я верю в свежую пищу.

Джон молчал. Оранжевое солнце окрасило седые волосы ковбоя в оранжевый цвет. Все вокруг стало оранжевое: оранжевое солнце, оранжевое небо, оранжевый ковбой.

Я сказал:

— Вот, Кэйти привел. Не здоровайся, девочка, папа бяка, он не заслужил, чтобы с ним здоровались.

Будильник оглушительно зазвонил. Я вздрогнул. Вздрогнул и Джон, но тут же спокойно надел на голову шляпу и, белозубо улыбнувшись, пошел к скрипевшим на сквозняке воротам. Револьвера при нем не было. Арахниды заметили ковбоя, но приблизиться не решились, кружили неподалеку, не рискуя пересечь невидимую черту.

Будильник звонил.

Джон сказал:

— По закону старика Бонни я должен, чертило мне в зад, лично принять подарок гостя. Говорите, у забора сумка лежит?

Я сказал:

— Да.

Он сказал:

— Здорово.

Я догадался, что ощущения ковбоя на самом деле нельзя описать словом «здорово».

Ковбой печально посмотрел на меня:

— Вы простите меня за этот «зад» постоянный, Сергей. По закону старика Бонни я должен произносить слова с корнями «черт» и «зад» минимум раз в час. Чтоб случайно не нарушить закон, я произношу их гораздо чаще.

Я спросил:

— А что говорит закон о звонящем будильнике?

Джон улыбнулся и вышел наружу. Сделал пару шагов по траве, вминая ее во влажную глину, остановился. Арахниды оживились.

Джон ждал, не вынимая рук из карманов. Карманы надулись. Я понял, что там кулаки. Или дули.

Будильник верещал.

Я сказал:

— Не надо, Джон. — Я закричал: — Постойте!

Джон обернулся, махнул рукой на прощание и захлопнул ворота. Будильник замолчал. Я замер и отпустил руку девочки. Кэйти сложилась, словно гармонь, и с шуршанием опустилась на желтую дорожку. Я случайно посмотрел на нее. Кэйти была мертва: Джон попал точно в сердце. Я зажмурился, мысленно проклиная себя. Настоящее, в котором Кэйти лишилась ощущений, стало реальностью.

Ковбой закричал. Может, он притворялся, что ему больно. Наверное, он хотел заставить меня думать, что его тело рвут на куски. Я ничего этого не видел, поэтому мог считать, что ничего этого нет. Я прислонился к стене и заткнул уши, чтоб заглушить предсмертный крик ковбоя.

Потом я пошел искать ключ.

* * *

Невидимый пастух гнал красные тучи в погоню за убегающим рассветом. Тучи наваливались друг на друга, теряли куски упитанных белых тел и продолжали несмело двигаться вперед. Оранжевые травинки усердно кланялись красной земле, ломались, стекали оранжевым соком на землю и тут же снова прорастали. Склизкие черви заунывно пели под землей, не находя выхода на поверхность.

У стены лежал поломанный будильник. У него отвалилась задняя крышка и погнулась минутная стрелка. Я потрогал будильник носком ботинка. Он тихо звякнул и перевернулся набок: из механического нутра вывалились оранжевые шестеренки.

Я затворил ворота и пошел к катеру. Арахниды прыгали в стороне, словно шарики в лотерейном аппарате, и не обращали на меня внимания.

Я подошел к катеру и застыл. Ковбой сидел на корточках возле люка и выводил на борту угольком: «Здесь был Джон».

Я ляпнул:

— Вы же умерли.

Он спросил, высунув от усердия кончик языка:

— Почему вы так решили, Сергей?

Я сказал:

— Вы кричали так, будто вас рвут на куски.

Джон сказал:

— Я кричал, потому что у меня будильник свалился с плеча и разбился. Знаете, как обидно?

— Папа!

Я обернулся. К нам ковыляла Кэйти. Правой рукой она закрывала рану в сердце, левой сжимала новенький будильник. Из раны сыпались оранжевые искры.

Будущее, в котором Кэйти умерла, лопнуло, как воздушный шарик.

Я пробормотал:

— Кэйти, ты робот?

Девочка не ответила. Она подошла к Джону и опустилась перед ним на колени. Джон вздрогнул, и уголек в его пальцах треснул. Кэйти аккуратно приладила новый будильник к плечу ковбоя.

— Папочка, вот. Не переживай, у нас в запасе много будильников. А теперь, пожалуйста, пойдем домой.

Джон катал в пальцах остатки уголька.

Я спросил:

— А как же закон, запрещающий выходить из дома?

Кэйти ответила, не оборачиваясь:

— Да нет никакого закона.

Она прижала голову Джона к груди и прошептала, гладя его седые волосы:

— Просто папе очень-очень грустно.

Я сказал:

— Не понял.

Кэйти посмотрела на меня и спросила:

— Вы знаете, что такое щемящая грусть, Сергей? Вы, человек, должны знать. Это такие два слова, которые, если их произнести вслух, перестают означать грусть, тем более щемящую. Поэтому мы с отцом раз за разом «произносим» их. Чтоб не чувствовать грусть. Чтобы убить ее. Чтобы забыть о том, что наши хозяева мертвы. Клин клином вышибают. Понимаете? Нет?.. Ну, не важно. Не вы первый, не вы последний.

Я спросил, помолчав:

— Джон тоже робот?

— Нет, что вы, — нежно сказала Кэйти, гладя отца по голове. — Папочка не робот. Роботам не бывает грустно. Папа — человек. Он очень добрый, хороший человек. Папе тяжело, потому что ему пришлось многое пережить. Но у него есть я, и я помогу папочке.

Я спросил:

— Если вы робот, как он может быть вашим папой?

Кэйти прошептала:

— Мой папа самый лучший. Правда, папа? Вставай, папочка. Пойдем домой. Я приготовлю твой любимый яблочный пирог. Ну же, давай. Держись за руку. Вот так. Кто у нас умница? Мой папа, кто же еще.