Михаил Лезинский - Сын бомбардира

• Название: Сын бомбардира
• Автор: Михаил Лезинский
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: История
• Год: 1978

Повесть о юном герое Севастопольской обороны 1854—1855 гг. Коле Пищенко, удостоенном за свои подвиги ордена высшей солдатской доблести — «Георгия» и других наград.

Книга рассчитана на детей среднего школьного возраста.

Лезинский Михаил Леонидович, Эскин Борис Михайлович.

Сын бомбардира. Повесть. М., «Молодая гвардия», 1978.

128 с. с ил. (Юные герои).

Иллюстрации А. Шорохова.

---

И на других батареях внезапная полная тишина насторожила орудийных. Без команды все уже были у пушек.

Появился Забудский с неизменной подзорной трубой, обтянутой коричневой кожей. Николка подбежал к нему.

Орудия противника молчали. Напряжённо вглядывались в даль сигнальщики. Нависало и мрачнело небо Стояла оглушительная тишина.

И вдруг, раскатываясь по всей линии вражеских укреплений, вырастая мгновенно до грохота тысячи громов, обрушилась, ослепила, понесла свой смертельный чугун канонада! Зашипела и захрипела картечь, Загрохотала земля. Казалось, узкая огненная полоска вдали хочет вырваться из каменистого грунта. Видно было, как она выгибается и, всклокоченная, выплёвывает красные сполохи, через мгновения становящиеся серым рассерженным дымом.

Начали отвечать наши батареи. В воздухе стоял страшный треск, гул, вой. Сталкивались в полёте ядра, взвизгивали и лопались бомбы.

«Очнулся француз», — подумал Тимофей Пищенко. Он невольно поискал глазами Кольку, но того уже не было: отправился вслед за лейтенантом Забудским по линии обороны…

Ст. Фролов. КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ СОБЫТИЙ ОБОРОНЫ (продолжение).

Враги поняли, что осада Севастополя будет длинной. И задумали сделать подкопы под четвёртый бастион (сейчас это Исторический бульвар), чтобы взорвать там укрепления. Но наши вовремя услышали подземную работу вражеских минёров. Русские сапёры под командованием лейтенанта Мельникова, прозванного «обер–кротом», стали рыть контргалереи. И победили в подземно–минной войне.

К концу года бастионы были ещё лучше укреплены. Вот что сообщал 18 декабря 1854 года в письме своему петербургскому знакомому капитан 2–го ранга П. В. Воеводский:

«Почти на всей оборонительной линии устраивают вторую линию редутов и вообще укреплений… В особенности хорошо и надёжно укреплён бастион Корнилова. Причина этому, во–первых, местность, во–вторых, против него с давнего времени совсем не действуют, и потом надо отдать справедливость как деятельности, так и распорядительности Владимира Ивановича Истомина. Долго я был на его дистанции, но понадобилось перевести батальон к 5–му бастиону, и это выпало на мою долю.

О постоянных успехах наших в небольших схватках в траншеях вы, верно, уже слышали…»

Защитники города побеждали не только в небольших схватках в траншеях, что были выдвинуты впереди бастионов, но и в смелых вылазках в тыл врага. Счёт таким вылазкам открыли ещё в конце сентября на 5–м бастионе. В октябре — отряд под командованием лейтенанта Троицкого (теперь у нас в Севастополе есть Троицкая балка). Потом в декабре — рейды отрядов на Зелёную горку, ночные операции мичмана Титова и старшины Головинского. В марте 1855 года самую крупную вылазку совершил отряд генерал–лейтенанта Хрулёва*.

А пока храбрые защитники Севастополя наносили удары по врагу, Крымская армия Меншикова проигрывала одно сражение за другим: под Балаклавой, в Инкермане, под Евпаторией.

18 февраля умер Николай I. Ходили слухи, что царь принял яд: не мог перенести позора приближающейся катастрофы.

Между тем храбрые севастопольцы не собирались сдаваться. Не только береговые отряды наносили удары по врагу. Когда ещё не весь флот был затоплен, два корабля — «Владимир» и «Херсонес» атаковали железные винтовые пароходы англичан, спрятанные в бухтах Камышовой и Песчаной.

Из рапорта вице–адмирала Нахимова:

«Молодецкая вылазка наших пароходов напомнила неприятелям, что суда наши, хотя разоружены, но по первому приказу закипят жизнью, что, метко стре¬ляя на бастионах, мы не отвыкли от стрельбы накачке, что, составляя стройные батальоны для защиты Севастополя, мы ждём только случая показать, как твёрдо помним уроки покойного адмирала Лазарева, и что каждый из нас жаждет доказать, как государь справедлив, почтив память Корнилова».

27 марта Павел Степанович Нахимов был произведён в полные адмиралы.

* * *

В этот же день произошли события, круто изменившие жизнь нашего Николки.

Густые чёрные тучи, не успев рассеяться за ночь, висят над городом. Бастионы задохнулись от гари, оглохли от разрывов.

С утра завалило насыпь у четвёртого и пятого орудий. Второй час матросы тщетно пытаются восстановить укрепление. Французы, видно, пристрелялись: прямые попадания вновь и вновь разрушают вал. Но оставить брешь нельзя — с минуты на минуту ожидается штурм.

Забудский подозвал Николку и что-то прокричал ему на ухо. Вестовой, выслушав указание, помчался s глубь бастиона. Командир дистанции натянул потуже фуражку, подошёл к работающим:

— Послано за сапёрами. Не унывай, братцы!

В трёх метрах от них плюхнулось ядро. На головы посыпались щепки и горячие комья земли.

Все быстро вскочили. Не поднялся лишь один мат¬рос. Его перевернули на спину.

— Кончен, — сказал лейтенант, — вот ещё прибыль…

Матроса унесли за блиндаж. Там у стены горела свеча. Маленький образок сонно и равнодушно смотрел на убитых, лежавших в ряд под грязными рваными шинелями. Их никто ке отпевал.

Мимо прокатили полевую пушку. Орудие тащил расчёт — лошадь убило ещё на въезде к бастиону.

К артиллеристам подбежал Иван Нода.

— Сюда! — Нода указал на центр батареи.

— Есть приказание доставить лейтенанту Забудскому! — послышалось в ответ.

Иван обернулся и увидел молоденького прапорщика — лет шестнадцати, сопровождавшего орудие.

— А тут и есть владения их благородия!

У прапорщика покраснели кончики ушей. Стараясь говорить голосом погрубее, он велел расчёту вкатывать пушку. Нода приналёг тоже, и орудие двинулось к полуобрушенному валу.

То тут, то там лопались бомбы. Трещали, взрываясь, картечные гранаты. Нода успел заметить, что у второго орудия кого-то укладывают на носилки: «Неужели Тимофей?» Но в ту же минуту лицо Пищенко–старшего показалось в прорехе белого порохового облака, и барабанщик обрадованно закричал:

— Тимофей! Подуй на дым: усов твоих рыжих не разгляжу!

Тот что-то прокричал в ответ, но слов не было слышно: пальба резко усилилась.

Тем временем подогнали орудие к валу и установили лафет. Подошёл командир батареи. Нода вытянулся во фрунт — доложил, что ещё одна пушка из резервной бригады доставлена на линию огня.

— Спасибо за службу! — командир указал пальцем на орудие Пищенко: — У него прислуги в обрез — будешь здесь…

Ствол орудия дымился, от него несло теплом, как от загнанной лошади. Упираясь одной ногой в насыпь, а другой стоя на лафете, Иван ловко работал банником.

— Николку не встречал? — спросил его Тимофей.

— Вниз умчался, видать, с поручением. Нода ухватился за канат, помогая подтянуть орудие к амбразуре.

Раздалась команда. Пушка, ахнув, выплеснула свою огненную начинку и снова утонула в густом тумане.

Забудский стоял на валу. Он видел, как снаряд разрушил траншею противника метрах в пятидесяти от бастиона. Траншею эту, и ещё две такие же, французы прорыли сегодня ночью. Их обязательно нужно разрушить. От этого зависит, быть или не быть штурму!

К батарее с лопатами и кирками подходила рабочая рота. Кроме солдат, там было несколько гражданских: старик, две женщины, подростки. Их вёл поручик Дельсаль. Правая рука его была на перевязи. Рядом шагал Пищенко–младший.

— Ваше благородие, — запыхавшись, отрапортовал Забудскому вестовой, — приказание выполнено. Рабочая рота прибыла.

— Вижу, — сказал Григорий Николаевич. — Ты вот что, отправляйся-ка к отцу. В помощники заступай. Только, — лицо лейтенанта стало грустным и нежным, — не озорничай, не вылезай без надобности.

Николка, радостно сверкнув глазами, помчался к отцовскому орудию.

Французам всё-таки удалось возвести небольшой земляной зал перед свежими траншеями. К новым укреплениям спешно подкатывали полевые пушки. Нужно было немедленно подавить их. Но чем? Не хва¬тало пороха. Не хватало орудийной прислуги. Матросы еле держались на ногах. На три выстрела противника отвечали одним. И без того шквальный огонь ещё усилился: французы прикрывали передвижение своих пушек. В нескольких местах на батарее зажглись пороховые ящики. Ядра пробили офицерский блиндаж.

— Ноду ко мне! — закричал Забудский.

— Но–о-о–ду к их благородию! — понеслись голоса.

Иван передал ядро Тимофею Пищенко и подбежал к командиру. Тот что-то прокричал матросу, и Нода, резко повернувшись, помчался к землянке.

Тарахтели осколки, гулко ухали взрывы, крики раненых утопали в грохоте боя.

И вдруг в этот смертоносный гул ворвались звуки барабанного боя.

Батарейные разом обернулись на знакомые, всегда будоражащие, тревожные звуки. Но то не было сигналом. То было как призывный набат. Бесстрашный и отчаянный. Торжественный.

Нода стоял на крыше землянки, широко, по–морски расставив ноги. Голова вскинута вверх. Глаза горят, словно два запальных огня. Флотский барабанщик издевался над утробным рычанием вражеских снарядов. Барабан заглушал в русских сердцах их зловещие голоса…