Анна Ковальска-Левицка - Мавритания

• Название: Мавритания
• Автор: Анна Ковальска-Левицка
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1981

В своей книге польская исследовательница Анна Ковальска-Левицка в живой, увлекательной форме рассказывает о стране, расположенной на стыке арабского Запада и негро-африканского мира, об основных чертах ее населения и природы, истории и современной хозяйственной, общественной и политической жизни Читатель как бы совершает путешествие по городам, оазисам и стоянкам кочевников, посещает ксары и другие поселения трудолюбивых земледельцев долины Сенегала, знакомясь с их традициями и современным бытом.

---

«Раб», пользующийся доверием своего хозяина, может даже разбогатеть. Он вправе использовать приобретенное имущество, но не может передать потомству, и после его смерти все переходит в собственность хозяина. Он не может и откупиться, поскольку теоретически и он сам и все, что он имеет, — собственность его господина.

Не продавай ни «рабов», ни сады, ни книги — советуют своим сыновьям мудрые марабуты. Этого имущества легко лишиться, но нажить снова трудно, и не из-за высоких цен, а потому что такой «товар» предлагают в Мавритании крайне редко. Как же в таких условиях происходило освобождение «рабов»? Не берусь на это ответить. Однако неопровержимым является тот факт, что на протяжении веков многие были освобождены (возможно, это происходило во времена, когда еще существовала торговля рабами?) и что они составляют сравнительно большую группу харатинов-вольноотпущенников. Единственное, к чему их обязывает неписаный закон, — это приносить раз в год подарок — закат, который у марабутов одновременно служит и своего рода религиозной данью. Большинство харатинов после освобождения, а потом их дети и внуки остаются в экономической зависимости от рода своих старых хозяев. Харатииы, как и «рабы», работают в садах хозяев, пасут их стада, помогают им в торговле. На юге они в основном занимаются земледелием, ближе к северу — скотоводством. У них нет собственного имущества, и они зависят от хозяина, а традиционная структура мавританского общества но позволяет им выполнять другой работы. Общество осуждает харатина, покинувшего без серьезной причины своего хозяина, точно так же как и хозяина, который переманил чужого харатина без ведома и согласия его прежнего владельца или, точнее, работодателя.

Поселения харатинов совершенно такие же, как и упоминавшиеся выше. Лагери «рабов», гораздо менее многочисленные, можно встретить на юге страны в радиусе нескольких десятков километров от Реки. Это самостоятельные селения из палаток или шалашей или же «предместья» ксаров. Здесь их много, благодаря чему обитатели сохранили свои обычаи и традиционную негритянскую одежду, тогда как «рабы» и вольноотпущенники в дальних районах страны живут и одеваются уже современно.

«Рабы» и харатины — чернокожее население Мавритании, хотя в оазисах Адрара и Таганта, где они жили в течение многих веков совместно с берберами, можно встретить «рабов» и со светлой кожей. Остальные жители страны называют себя бейдан, что означает мавр, мавританец или просто «белый». Отождествлять всю негроидную расу с «рабами» было бы неверно. В долине Реки живут много негрских народностей, которые никогда не были в рабстве. Они вынуждены платить выкуп и постоянные налоги просом и другими зерновыми культурами, но они никогда не считались рабами, ни от кого не зависели.

В заключение отметим еще одну характерную черту мавританского общества. Как известно, в Мавритании принадлежность к тому или иному классу общества наследуется по матери. Дети-«рабы» или харатины, родившиеся в результате свободного союза даже с аристократом, принадлежат к классу матери. Но их может усыновить отец, отсюда (помимо потомства от союзов мавров с черными женщинами свободных народностей долины Реки) и появляются чернокожие мавры, имеющие все права класса своего отца.

Нас интересовал вопрос, что принесло «рабам» изменение общественного строя страны. Хотелось знать, может ли «раб» в настоящее время оставить своего хозяина и воспользоваться покровительством новой конституции. Ответ мы получили на севере страны. «Конечно, у нас — конституция, и каждый равен перед законом. „Раб“ может оставить своего хозяина и обратиться в суд с просьбой о защите, но… тогда судья спросит его: „Твой хозяин был недобр к тебе? Глумился над тобой, бил? Морил тебя голодом?“ Если случаи необоснованного издевательства над „рабом“ имели место и ему к тому же удавалось это доказать, тогда суд выносит решение, что «раб» может уйти, и он становится свободным. Если же хозяин не причинял ему вреда, судья спрашивает: „Почему же ты покинул своего господина, который тебя кормил и одевал? Ты, должно быть, плохой человек, если в твоем сердце нет благодарности за заботу о тебе, твоих родителях, дедушках, бабушках, которые жили в семье твоего хозяина. Значит, ты ленив и не хочешь работать. Раз пет серьезной причины, по которой ты хочешь покинуть своего хозяина, мы не видим повода, чтобы освободить тебя от твоих обязанностей. Иди и поблагодари хозяина за то, что твоя семья много веков находилась под защитой его рода“».

Следует добавить, что бегство в этой стране невозможно. Пешком безводную пустыню не преодолеешь, а если «раб» сбежит на верблюде, его будут искать и преследовать как вора; собственного верблюда у него нет. Кроме того, ему придется бросить жену и детей, потому что часто они принадлежат другому владельцу. Единственный путь — обратиться к властям, но власти в его родном ксаре или в округе — родственники, товарищи, друзья его хозяина, у которых также есть свои «рабы»; они не допустят дурного примера для них.

Тем не менее перемены происходят. На юге страны беглец может перейти сенегальскую границу и исчезнуть в толпе горожан. В самой Мавритании создается промышленность, прежде всего горнодобывающая, где иностранные инженеры не интересуются происхождением рабочего, только бы он хорошо работал. Освобождение касается пока белых и свободных арендаторов. И у харатинов появилась возможность изменить свою судьбу. Работая в промышленности, они могут продолжать платить закат своим хозяевам и тем самым не нарушать неписаный закон. Для «рабов» рано или поздно также пробьет час свободы. Пока они фактически, и прежде всего по собственному убеждению, слишком связаны с хозяевами, скованы обычаями и вековыми традициями, чтобы взбунтоваться против издавна установленного порядка. А если этот порядок начнет колебаться?

Вадан, расположенный в пустыне, оказался прекрасным объектом для изучения традиционной общественной системы. Здесь общественные классы сохранились еще в неизменной форме, и никто пе скрывал, сколько у него «рабов» и какие он получает доходы. Здесь мне подробно рассказывали о системе зависимости и повинности между хозяевами и их прислугой-«рабами». С первого взгляда можно было отличить «рабов» от хозяев. В их поведении чувствовались какая-то неуверенность и покорность. Только их дети, самые маленькие, еще не занятые никакой работой, играли вместе с другими, были, как и те, веселы.

Я посещала ксар в сопровождении местного фельдшера, важной персоны, поскольку он замещал вождя этой части округа. Фельдшера звали Али Бои (его имя не имеет ничего общего с английским boy, это было старинное название маленькой суданской династии, которая когда-то господствовала над несколькими деревнями в долине Реки). Фельдшер был черный, но благородного происхождения, так как мать его была белой женщиной из хасанов, а отец, тукулер из района Реки, происходил из свободного рода, насчитывавшего в прошлом несколько правителей. Али Бои служил военным фельдшером во французской армии, имел за плечами алжирскую кампанию, Индокитай. Он побывал в Париже и на юге Франции, куда его часть посылали на переподготовку. Это был что называется светский человек. Ежедневно кроме Али меня сопровождал двенадцатилетний мальчик Мохаммед, очень смышленый и любознательный. Это общество было весьма ценным, особенно для новичка, тем более что подросток, хотя и хорошо знал традиции своей среды, все же был еще ребенком и сохранил непосредственность поведения и высказываний. Помимо этих двух моих неизменных спутников в прогулках по ксару пас постоянно сопровождала группа детей. На каждой следующей улице наша свита росла, к ней присоединялись новые малыши, причем первые пространно разъясняли им наше происхождение.

В массе детей, цеплявшихся за мои руки, фотоаппарат, сумку с блокнотом, была прелестная маленькая девчушка. Она смотрела на меня блестящими черными глазками, семенила с одной улицы на другую, не отпуская меня ни на шаг. Ясное личико ничем не отличало ее от других детей. Я невольно погладила ее по щеке. Мохаммед, секретарь-доброволец, придвинулся ко мне ближе и вполголоса произнес тоном, полным упрека: «Что вы делаете, мадам! Это же рабыня!»

Подобных происшествий у нас было много, и не только в Вадане. Даже в столице, когда перед зданием одного из министерств мы хотели разузнать о переезде в Бутилимит (куда, если верить карте, из Нуакшота нет никакой дороги), нам привели молодого негра в новенькой роскошной форме шофера. Он сообщил нам подробные сведения и в подтверждение своих слов добавил, что дорогу знает хорошо, потому что он — «раб» самого президента, а поскольку родители президента кочуют вокруг Бутилимита, он часто ездит по этим маршрутам со своим патроном. Конечно, молодой шофер был вольноотпущенником, но, чтобы приобрести в наших глазах вес и значение, он предпочел вслух признаться в своей принадлежности такой высокопоставленной особе, как президент республики.