Даниил Тумаркин - Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

• Название: Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»
• Автор: Даниил Тумаркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03395-5

В самой фамилии Николая Миклухо-Маклая слышится эхо дальних странствий, звучит голос судьбы, отправившей потомка украинских каза­ков и немецких врачей на далекую Новую Гвинею, жители которой до сих пор вспоминают о русском «человеке с Луны». Первым из ученых посетив труднодоступные районы Океании и Юго-Восточной Азии, Миклухо-Мак­лай самоотверженно, порой с опасностью для жизни, изучал их природу и население. Его исследования имеют не только научную ценность — в эпо­ху колониальных захватов он неустанно призывал видеть в «дикарях» людей, беречь их самобытную культуру. «Белому папуасу» посвящено немало книг, вышедших в России и за рубежом, но многие моменты его биографии до сих пор остаются непроясненными. Новое жизнеописание Миклухо-Маклая, созданное известным этнографом Даниилом Тумаркиным, — итог многолетних изысканий, подробно освещающих недолгую, но яркую жизнь выдающегося ученого-гуманиста.

---

В полдень 8 ноября 1870 года корвет «Витязь» с 24-летним путешественником на борту вышел из Кронштадта в дальний вояж.

Глава пятая. К ОСТРОВАМ ДАЛЕКОЙ ОКЕАНИИ

Прощание с Европой

В период подготовки Миклухо-Маклая к экспедиции на Новую Гвинею в России была очень популярна книга И.А. Гончарова «Фрегат "Паллада"», в которой писатель красочно и вместе с тем достоверно описал свое путешествие на этом фрегате в Китай, Японию и на русский Дальний Восток в 1852 — 1854 годах. «Паллада», как и «Витязь», вышла из Кронштадта поздней осенью и сразу же попала в жестокий шторм, когда, по выражению писателя, «палуба вырывается из-под ног и море как будто опрокидывается на голову»[314]. Штормовые ветры с дождем и снегом обрушивались на фрегат и в Финском заливе, и в самом Балтийском море. Гончаров не был подвержен морской болезни, но и он при сильной качке не мог «ни читать, ни писать, ни думать свободно»[315].

В отличие от Гончарова Миклухо-Маклай не вел на «Витязе» — во всяком случае до выхода в Атлантику — путевого дневника, но из его краткого письма сестре, отправленного по прибытии корвета в Копенгаген 14 ноября 1870 года, видно, какие испытания пришлось пережить ученому в первую неделю плавания, когда «прикачивание» проявляется особенно остро: «Последние дни потерпели мы сильный шторм: утлегарь сломало, несколько парусов порвало в тряпки, руль тоже повредило. Ветер и море задали славный концерт. Во время плавания этого я страшно мерз, все белье мокро и холодно оказалось. <…> Холод, пробирающая до костей сырость и мороз, которые мешают всяким разумным занятиям, почти что не уменьшаются в Немецком (Балтийском. — Д. Т.) море»[316].

В Копенгагене Назимов и Миклухо-Маклай узнали из газет «о затруднениях, возникших между Россией и европейскими державами по поводу черноморского вопроса». После поражения Франции в войне с Пруссией и падения Второй империи Россия в октябре 1870 года объявила, что больше не считает себя связанной условиями Парижского трактата, запрещавшего ей иметь на Черном море военный флот. Это вызвало большое недовольство в правящих кругах Англии, пытавшихся даже угрожать русскому правительству войной. Эти сообщения встревожили командира «Витязя» и его пассажира. Назимов обратился за указаниями к русскому посланнику в Копенгагене Н.В. Кноррингу, но оказалось, что тот знаком с ситуацией только из газет, «с той разницей, — съязвил Павел Николаевич в письме ученому, — что я читал газетные известия всегда двумя днями раньше его». По просьбе Назимова посланник запросил телеграммой инструкции у канцлера Горчакова, но глава дипломатического ведомства счел за лучшее не спешить с ответом на этот деликатный вопрос. Тогда командир «Витязя» решил продолжить плавание по предписанному ему маршруту, но как можно скорее уйти от европейских берегов. 29 ноября он прибыл в Портсмут, а оттуда через восемь дней перешел в Плимут, расположенный на юго-западной оконечности Англии, чтобы пополнить запасы угля и свежей провизии и изготовить судно к длительному плаванию по Атлантическому океану.

Что касается Миклухо-Маклая, то он согласно предварительной договоренности покинул корвет в Копенгагене, чтобы совершить поездку по европейским городам и вернуться на борт в английском порту, откуда «Витязь» выйдет в океан. Четыре дня ученый пробыл в Копенгагене, а оттуда отправился в Германию, Голландию и Бельгию. В его записной книжке зафиксированы маршрут и график этой поездки: Гамбург (17-18 ноября), Берлин (19 — 24 ноября), Галле (25 ноября), Иена (26 — 27 ноября), Гота (28 ноября), Кёльн (29 ноября), Гаага (29 ноября — 2 декабря), Роттердам (2 декабря), Антверпен, Гент (3 декабря), Остенде (4 декабря). На следующий день Николай Николаевич прибыл пароходом в Лондон, а затем отправился к месту стоянки «Витязя».

Во время этой поездки Миклухо-Маклай посещал музеи и библиотеки, встречался с официальными лицами, учеными и предпринимателями, чтобы получить рекомендательные письма или дополнительные консультации по интересовавшим его научным проблемам, приобретал недостающее экспедиционное оборудование, причем счета за покупки нередко отправлял для оплаты в Петербург — старшему брату или А.А. Мещерскому.

Сам ученый в своих письмах сообщил мало конкретных данных об этой поездке, но по прибытии в Англию рассказал о ней командиру «Витязя». Летом 1872 года, когда распространился слух о смерти Миклухо-Маклая от «злокачественной лихорадки», П.Н. Назимов по приказу начальства составил подробную «Записку» о пребывании Миклухо-Маклая на «Витязе» от Кронштадта до Новой Гвинеи. В этом интересном документе мы находим и некоторые сведения о поездке ученого по европейским городам в ноябре — декабре 1870 года[317].

Однако поездка Миклухо-Маклая по городам Европы была предпринята не только в интересах дела, но и имела эмоциональную составляющую. Ученый прощался с друзьями и коллегами (например, с Дорном, встреченным в Йене) перед долгой разлукой, возможно — навсегда. Собеседники Николая Николаевича восхищались смелостью его планов, но считали их неосуществимыми. «Все они согласны, — писал он сестре, — что выбор мой совершенно удачен, что мое путешествие и задача очень важны, но вместе с тем опасны. Я не встречал ни одного порядочного дельного человека, который бы мне не позавидовал бы, но вместе с тем не прибавил какое-нибудь многозначительное: оо! аа! или aber etc.»[318].

Заботы и мрачные предчувствия, охватившие ученого во время поездки по Европе, не помешали проявлению такого свойства его личности, как внезапная, но обычно мимолетная влюбленность. В вагоне поезда на пути из Копенгагена в Гамбург он познакомился с голландским консулом в Киле Андреасом Шмидтом и его молоденькой дочерью, которая, как тогда выражались, затронула сердечные струны нашего героя. На вокзале в Гамбурге Николай Николаевич отправил буквально вдогонку удалявшемуся поезду письмо взволновавшей его девушке, имя которой не сохранилось на черновике: «Не могли бы Вы послать мне Вашу фотографию на память о сегодняшнем дне?! <…> Прошу в любом случае ответить, с фотографией или без нее… Ведь Вы не откажете будущему новогвинейскому отшельнику в этом маленьком датском воспоминании»[319]. Получил ли ученый ответ от дочери Андреаса Шмидта, установить не удалось. Но в 1873 году Петерман сообщил Миклухо-Маклаю, что «некая, увы, мне неизвестная, но во всяком случае весьма взволнованная дама» неоднократно справлялась о судьбе русского ученого и очень обрадовалась, когда узнала, что он жив и здоров[320]. Была ли это дочь Андреаса Шмидта или одна из йенских приятельниц Миклухо-Маклая? У нас нет ответа на этот вопрос.

В Лондоне, в доме Томаса Хаксли, Николай Николаевич встретился с Альфредом Уоллесом — известным английским путешественником и натуралистом, выдвинувшим одновременно с Дарвином теорию естественного отбора, одним из основателей зоогеографии. По словам Уоллеса, молодой русский исследователь произвел на него и Хаксли огромное впечатление смелостью и гуманистической направленностью своих замыслов. «Его идея заключалась в том, что вы ничего не сможете толком узнать о туземцах, если не поселитесь среди них и не станете почти что одним из них, — вспоминает Уоллес. — Самое главное — завоевать их доверие, а потому вы должны с самого начала полностью им доверять. <…> Хаксли и я сочли этот план крайне опасным, но он твердо решил попытаться его осуществить»[321]. Как видим, Миклухо-Маклай изложил новаторские для того времени принципы полевой этнографической работы. Их претворение в жизнь сделало его одним из предтеч этнологии XX века. Не случайно классик английской этнологии Б. Малиновский, который в 1915 — 1918 годах проводил исследования на Тробрианских островах, расположенных у восточной оконечности Новой Гвинеи, назвал Миклухо-Маклая «ученым нового типа»[322].

Хаксли пригласил русского ученого на заседание Лондонского этнологического общества, на котором он демонстрировал оттиски с двух деревянных табличек с таинственными значками, привезенных экспедицией И.Л. Ганы с острова Пасхи. Сам Хаксли «очень сомневался, чтобы на этих досках было изображено что-нибудь шрифтообразное, а предполагал, что эти доски могли служить как штемпеля при выделывании тапы». Между тем в Берлине Адольф Бастиан, тремя неделями раньше ознакомивший Николая Николаевича с публикацией упомянутых оттисков в немецком географическом журнале, считал, что это были «первые письмена, найденные у островитян Тихого океана»[323]. Столь решительное расхождение во мнениях двух признанных научных авторитетов еще более возбудило у Миклухо-Маклая интерес к острову Пасхи, о котором он, готовясь к своему путешествию, немало прочитал в книгах русских и западноевропейских мореплавателей, посещавших остров в конце XVIII — первой половине XIX века.