Геннадий Сазонов - Открыватели

• Название: Открыватели
• Автор: Геннадий Сазонов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Геннадий Сазонов впервые попал на Тюменский Север студентом-геологом почти три десятилетия назад. И с тех пор его жизнь и творчество связаны с этим суровым краем. Будням геологов Севера, их неустанному поиску, которому сам автор отдал шестнадцать своих геологических сезонов, посвящены многие рассказы и повести Сазонова.

Основу новой книги тюменского писателя составили произведения уже публиковавшиеся — повесть «Мамонты и фараоны», где немало автобиографичного, и цикл рассказов, многие из которых переработаны и дополнены автором для этого издания. Вошли в сборник и новые новеллы о геологах — «Конец сезона», «Баня», «Туф, правнук Копы». Заключает книгу повесть о деревенском детстве «Мой дед Захар Нерчинск», печатающаяся в сокращенном варианте.

---

— Идем на посадку! — выдохнул командир.

Вот сейчас залезу в ванну и надену белую рубашку.

— …К вам десять раз приходили девицы! — поджимает губы соседка. — Ваша почта! И пригласительный Гжлет. На вечер-бал!.. Гри-го-рий! — отчеканила соседка, усмехаясь потаенно и мстительно. — Вылазь из ванной — сосед объявился. Поворачивайся, можем опоздать на торжественное вручение твоей грамоты.

Ну вот, все нормально! Комната забита пылью, и в ней резвятся тараканы. Плевать, мне с ними не жить — не выдержат моего характера.

Ни одна весна не похожа на другую. И не потому, что в одной много ветра, а в другой радуг, третья была яростной, исполосовала себя молниями, а четвертая тянулась нудно, как зубная боль. Но любая из весен нестерпимо желанна, ибо таит в себе надежды. Но осени, сибирские осени, как обледенелые обозы — монотонно скрипучи, скупы и усыпляюще унылы. Поздние осени, как сегодняшняя, что раскинулась, разлапилась за окном — холодная, слизкая и какая-то пустая. ЧТО можно ждать в осени…

Из крана клокочет, шипит кипяток и обваривает тело, а меня охватывает озноб, встряхивает всего так, что дыбом поднимаются волосы на голове. Сегодня в главке — вечер полевика! Сегодня собираются парни от побережий Ледовитого океана до Барабинских степей, парни Полярного Урала и васюганских болот… а нужно ли идти? Идти… Со всех ветров, со всех румбов, от затерянных пока, еще неизвестных речушек и потаенных троп собираются мои товарищи, друзья, побратимы на встречу — увидеться и показаться. Чего они там вопят, соседи мои? Вечер, конечно, готовится загодя, основательно, как открытие музея или перекрытие плотины, и его стараются провести «традиционно», по сценарию, но все равно — это здорово! Народились сами собой — о, черт, как жжет вода, — сами собой народились сценаристы — тоже ведь талант! — и откуда-то они знают, что эти должны сесть здесь, а вот эти — там, а вот те — пусть под плакатами присядут, войдут отсюда, а выйдут туда. Сценаристы просеют нас через изобретенное ими же решето рангов, званий, величин — но кто-то им дал размеры зернышек и крупинок — почему одни в валуны идут, валунчики, а другие в крупную гальку, но тем же размером… Да чего они там вопят, соседи мои, снабженцы? Пойду на вечер — с корабля на бал — не сидеть же мне в этой дыре. Там все залито светом, колышется музыка и смех, в зале красивые и здоровые люди, что любят жизнь и знают, как ею распорядиться.

— Ты не мужик, а трепло! — голос у соседки вибрирует, переходит на ультразвук. — Дополз до начальника снабжения и надорвался! Строишь своему начальнику дачи и гаражи, пластаешься, а квартиру отдельную не выбьешь. Где отдельная ква-р-ти-ра? Может, у тебя хвост в чем замаран, что они помыкают тобой? Образование семилетнее? А твое начальство не образование имеет, а би-о-гра-фию и надежных друзей, чучело! Надевай галстук и идем!

По сценарию, мой сосед должен явиться получить грамоту. Может, не пойду, отдохну?.. В официальной части наше начальство сурово вычеканивает, словно на мраморе, достигнутые рубежи, успехи, намечает новые горизонты, отечески похлопывает победителей, их имена повторяются из года в год, и их не судят, а холку мылят все тем же, прошлогодним…

Мы здорово сработали в этом сезоне, до того здорово, что вырвались из рамок планов и смет, и это не двести каких-то, не триста процентов — мы подошли к открытию, а денег на него не заложили. Об открытии говорили давно, и планировали его, и отпущены были деньги, но только не в нашу партию, а в ту, где хоть расшибись, но ни черта не найдешь, за тысячу километров от нас. Но ту партию вели корифеи, и перерыли они всю площадь, как приусадебный свой огород. Но ни овоща, ни фрукта — медь-то у нас гнездилась. Так что теперь у корифеев на меня зуб — и за то, что вместо трех тысяч — вручную — вынул пять тысяч кубов земли, пробежал не полторы, а три тысячи километров маршрута, нашел медь не там, где ей положено быть по прогнозам. Мы не только нащупали, но отыскали доказательства того, что именно здесь, и только здесь, она должна находиться. Корифеи, что ухлопали денежки, конечно, докажут, что это другая, совсем другая медь, из другой она оперы и, может быть, никакого отношения к Большой Меди не имеет, а вот та, которую они ищут — вот это будет да!

Но главное — потерял Илью, не уберег… Выпал легонький сентябрьский снежок, ударил слабенький морозец, и он должен был исчезнуть, тот снег, и он потом исчез в ясном покое осенних дней. Камни обледенели, огладились, как паркет, с валунов свисали сосульки. Илья наступил на качающуюся глыбу, а та точно ждала — рухнула, запрокинулась и потащила за собой камни. Грохнули они, и эхо долго кружило по ущелью.

Наверно, я не должен был посылать геологов в тот маршрут, но так тепло грело солнце, и все вернулись, кроме Ильи…

Нужно ли идти… Нет, я все-таки пойду. Уже полной мерой пережил свою беду там, на берегах обледенелых рек. Иду… Засунул в карман три образца — хороши!

Белая рубашка так мягко и прохладно облекает тело.

Сколько народу! — рябит в глазах, гудят холлы, женщины вытекают из зала, как рыбки из аквариума — радужные вуалехвостки. Шуршат платья, блестят глаза, золотые браслеты на тонких руках, серьги в розовых ушах, и жемчуг на гибких шейках, господи, до чего же все красивы! Сверкают ордена, седины, баритоны гудят, улыбаются тебе и крепко пожимают руку. Все сдержанно веселы, еще не распахнуты, но мне почему-то чуть-чуть грустно. Торжественная часть окончилась. В толпе озабоченно зашныряли взмокшие сценаристы-постановщики — раздвигают людей, поворачивают за плечи, опознают по списку, наверное, замышляют что-то неожиданное — ищут затейника-конферансье и собирают в груду самодеятельность.

По толпе прокатилась легкая зыбь, раздвинулись люди, и передо мной — начальник главка. В полный рост. Не за столом, не за трибуной. В партиях рядом со мной работают академики и членкоры, спят рядом с тобой в спальнике, ползают по скалам в той же робе. А вот начальство свое почти не вижу — дела главка громкие, и начальник то в Москве заседает, то за границей.

— Кто таков?! — пробасил начальник. — Залез в бороду… Леший из дупла. Сейчас я тебя вспомню… стой… сейчас.

Главный геолог моей экспедиции так укоризненно смотрит на меня, покачивает головой осуждающе: «Эх, Алексей Еремин, какой ты все-таки тип, что тебя и вспомнить-то трудно».

— Ты откуда же такой, Еремин? — рокотнул начальник и пригасил смех — порадовался, что вспомнил. Сейчас в главке работает двадцать тысяч, из них три тысячи геологов, инженеров, но начальник главка помнит всех стариков, как маршал свою гвардию.

— Из поля, — отвечаю и сам радуюсь тому, что он знает меня и помнит. — Только что… Два часа назад.

— А где же твое поле?! — начальник вынул из кармана портсигар с малахитовой крышкой и повертел в тяжелых широких ладонях.

— Хребет Маленьких Богов, — подсказал главный геолог.

— Матум-Тахам-Тамья, — добавил я.

— Река, по которой съехал черт. Так, кажется, — перевел главный и расправил плоские плечи.

— Чертова речка! — уточнил начальник. — Так почему же ты, Еремин, только что вернулся? А мне две недели тому рапорт поступил, что все партии закончили сезон и камеральничают? Объясни!

— Да я сам задержался, — отвечаю бодренько.

— Для собственного, значит, удовольствия, — усмехнулся начальник. — Партия камеральничает. Горы снегом завалило, а ты соболей там промышляешь? — и он пронзительно всмотрелся в меня. — Деньги даром промотал?! Или нашел чего?

Из кармана я вытащил кусок породы в густой вкрапленности меди, с малахитовыми разводами по краям. Начальник молча взял руду, сдвинул брови, прищурился и принялся поворачивать ее к свету, Свита вытянула шеи. Вплотную окружила начальника и прищурилась, а тот молча протянул мне руку ладонью вверх. Я положил свинец, но ладонь не дрогнула, и к свинцу добавил я камешек потяжелее — самородок золота, вкрапленный в кварц, а ладонь у начальника — ого! — по должности.

— Так! Та-а-ак! — протянул начальник и повернул отяжелевшее лицо к главному моему геологу. — Асбест ты мне показывал, ниточки и волоконца. Хрусталь ты мне рассыпал-позванивал, а золотишко скрыл?..

— Я… понимаете, — начал главный. — Тут…

— Понимаю, — выдохнул начальник. — Отлично понимаю! Он его ведь только что нашел. Все выехали, а он остался и нашел. Так, что ли? — повернулся ко мне всем туловищем.

Мне неудобно подводить своего главного, знаю: все, что я скажу сейчас, потом расценится и поймется по-иному, предъявится мне уже не как начальнику поисковой партии, а как выскочке и выползню. Начальник главка крут, рубит сплеча, но если запомнит кого, то внимательно за ним следит, какую бы должность тот ни отнимал. Он гордится тем, что у него в друзьях ходят рабочие, каюры, доктора наук, помбуры и министры. Ну, а я не желаю, чтобы он меня выползнем заметил, и такие игрушки я не играю.