Геннадий Сазонов - Открыватели

• Название: Открыватели
• Автор: Геннадий Сазонов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Геннадий Сазонов впервые попал на Тюменский Север студентом-геологом почти три десятилетия назад. И с тех пор его жизнь и творчество связаны с этим суровым краем. Будням геологов Севера, их неустанному поиску, которому сам автор отдал шестнадцать своих геологических сезонов, посвящены многие рассказы и повести Сазонова.

Основу новой книги тюменского писателя составили произведения уже публиковавшиеся — повесть «Мамонты и фараоны», где немало автобиографичного, и цикл рассказов, многие из которых переработаны и дополнены автором для этого издания. Вошли в сборник и новые новеллы о геологах — «Конец сезона», «Баня», «Туф, правнук Копы». Заключает книгу повесть о деревенском детстве «Мой дед Захар Нерчинск», печатающаяся в сокращенном варианте.

---

— К нам, что ли, добираешься? — устало и как-то недоверчиво поинтересовался Степан. — Лагерь-то километрах в пяти… в сторону…

— Как рыбка-то? — спросил Алексей.

Степан ничего не ответил, отжимая на себе рубашку.

— Рыбка-то как?

— Да как? Первый улов, считай. Кто ее здесь когда ловил… Окунь да щука… глянь, друг друга едят.

На берегу щука уложена поленницей, ровная такая, нагулянная, молочнобрюхая и сероспинная. Окунь навален колючей шершавой кучей, таращился сотнями вспученных глаз, алея хвостами и перьями плавников. Отдельной грудой на пихтовом нежно-зеленом лапнике краснели таймени, и у каждого башка — с ведро!

— Гляди — налим! — кричат с озера. — Налима брать, что ли, а? Не слышу… брать скользуна-то?

— Бери! — откликаются с другого плота. — За-ради максы бери… Вкуснятина…

— Он утоплых жрет! — подает голос первый плот. — У, харя противная. Мразь мерзкая… утоплых жрешь, да?

— Кому рыбу заготовляете? — спросил Еремин. Степан на корточках потрошит тайменя, нарезая тонко нежные розовые ломтики. — Подрядились, что ли, зверосовхозу в рабочее время, а? Зверям, что ли, заготовляете, Степан?

— Зверям? — удивился Степан. — Ты что, Алексей, заработался? Себе на зиму взять маленько решили — гибель ее здесь. Выбьем шурфик до мерзлоты и замаринуем ее вкрутую, по-зырянски. Кушай всю зиму!

— Ух ты, харя мокрогубая, утоплых жрать, а? — доносится с плота.

— За-ради максы бери. Бери, здеся нету утоплых вовек… — отдается сочный басок. — Здесь люди не обитают — тайга! Берегут себя люди — не идут сюда. За-ради максы бери — вкусна печеночка…

— А в вертолете кому дарили? — поинтересовался Алексей, глядя, как ловко Степан крупной солью осыпает распластанного тайменя.

— В каком таком вертолете? — удивленно переспросил Степан и поднял тяжелое чистое лицо… — На каком вертолете, Алексей Иваныч?

— На свердловском, — спокойно ответил Еремин. — На том, что в Ивдель пошел… Не для жратвы озеро ограбили, а на барыш!

— А чье оно, а? Чье озеро, ответь? — поднялся Степан, мокрая рубашка повисла до колен, лицо все залеплено чешуей и сукровицей. — Совхоз сюда сроду не заходит, вишь, нету дорог. А местный мансиец зимой только заглядывает — зачем ему окунь? И но угодьям оно ничейное… Дареное природой оно!

— Ух ты, падла! — кричит первый плот. — Сука склизкая, с такой мордой утоплых жрать, да?

— За-ради максы бери, — успокаивает его сочный басок.

— Сгубили озеро, Степан! Начисто сгубили… Натаскали бы сетью — зачем рвали, а? Молодь-то…

— Ничейное озеро, Алексей Иваныч, честное тебе слово! Куриков у нас, ну знаешь, из братьев Куриковых, ну Ефим, тот говорил, что деды только брали, да и to, когда ордой шли на промысел.

Плоты ткнулись в песчаную косу, парни принялись стаскивать рыбу. Среди окуней и щук вместе с тайменем и налимом попадались хариус, сырок, язь. Богатое, видно, озеро — редкое. Степан старался не смотреть на Еремина.

— Сколь, Степан, нам эти хмыри отвалили?! — подсол к костру тот парень, что «за-ради максы» вытаскивал налимов. Он дрожал от холодной августовской воды, от осени темного озера. — Завсегда на рыбалке у меня колотун… — объяснил он Алексею и опять повернулся к Степану: — Сколь, спрашиваю, спиртяги подкинули эти жлобы?

Степан молча поднялся, отошел в тальник, вынес оттуда пару бутылок. Холодно и прозрачно отсвечивали они в опускающемся солнце.

— Примешь, Алексей Иваныч? — несмело предложил Степан, когда Еремин заседлал свою лошаденку и подтягивал подпругу.

— Он чего, тебя виноватит? — подбежал посиневший парень. — Эй ты, друг? Ты чо — мильтон? Ты чо — рыбнадзор или сельсовет? Кого ты нос суешь, куда мой хобот не лезет, а?

— Отойди, Сунцов! Не дергайся. Жалко, конечно, Алексей Иваныч, что взрывом взяли — поторопились! Озеро, понимаешь, на безлюдье, словно брошенное, — принялся оправдываться Степан. — Увидели, что рыбы тьма, и голова закружилась.

— Мы геологи, понял? — напирает Сунцов и пугает, закатывая глаза. — У нас лицензия есть, понял? А я счас у тебя документ потребую, а то бродит здеся, как диверсант, с постной мордой. Рыбки тебе жалко, а? Вон, гляди, голяком налим — он утоплых жрет, понял, нет?

— Сейчас он тебя попробует, — пообещал Еремин Сунцову. — Он таких психованных, с душком, особо уважает. Слюни вытри, а то морда у тебя квашеная. — И словно нехотя, без замаха ткнул кулаком. Сунцов сел в болотину.

— Ты чо? Ты чо, а? — залепетал Сунцов. — Ты чо лезешь на рога, а? Я иду своей стороной, ты — своей. Рыбки хочешь — бери. Вон максу бери — вкуснятина!..

Из озера выбегало несколько речушек, и по берегу одной торопилась проторенная, подновленная тропа, вихлястая и кособокая, в зигзагах и петлях. Только подкарауливать на такой тропе, а не на охоту ходить… У Алексея не выходило из головы загубленное озеро, парни, поленницами складывавшие рыбу на берегу. Приходят такие на сезон в тайгу — словно возвращаются в каменный век, хотя у себя дома лишний раз не кашлянут, не закурят, где не положено, чтобы не нарваться на штраф или на осуждение окружающих. А здесь дичь, тайга, — значит, по-дикому и рвать ее?..

Темнеет. Лошаденка устало пофыркивает, за спиной густеют сумерки, вершины сосен еще светлеют, а в ельнике тропа едва угадывается, но лагерь уже слышен — гремит «Спидола».

Посреди лагеря полыхает костер из саженных бревен, освещает пять десятиместных палаток, тент над столом из неошкуренных берез и громаду машины. Музыка разрушает вечернюю тишину, забивая шорохи и голоса леса, а ближе к реке потрескивает небольшой костерок, над которым тяжело повисли ведра. Из них поднимается запах ухи, лаврушки, перца. Вокруг костра толпятся бородатые парни, держа над огнем прутики и палки с насаженной рыбой.

— Здорово! — улыбается начальник геофизиков Машин. — А мы тебя к обеду ждали… Дорога скверная?

— Лошаденка слаба, — ответил Алексей. — О каждый пень спотыкается, через кочку падает…

— Ах ты волчья сыть, травяной мешок! Да ее на мыло пора, — вынес приговор Машин, обжаривая щуренка.

— Что с нее возьмешь, из петли вытащил. Не дышала.

— Самоубийством, что ли, кончала, а? — улыбается Машин, протягивая Алексею кружку с чаем. Кравец рядом хохотнул, откинув голову, высветился белозубо. — Истощение нервной системы или на любовной основе? Как же она петлю соорудила, Алексей?

— В вашу, Кирюша, попалась, — отхлебывая чай, Еремин искоса поглядывает на Кравца. А тому хоть бы что — хохочет.

— Как — «в вашу»?! — удивленно переломил брови Кирилл. — Что значит — «в вашу»?

— А то, что петли на тропах пооставляли, — сообщает ему Еремин. — Насторожили петли и ушли.

— Ну и что же? — снова удивляется начальник. — Кравец мой лосей отлавливал…

— Как отлавливал?

— Так и отлавливал, — спокойно отвечает Машин, отдирая запекшуюся корочку от щуренка, и чмокает—> до чего же вкусна! — По закону отлавливал, по моему приказу. Лицензии у нас оформлены на трех лосей. А стрелять некому, бегать за ними некогда. У нас работа, Алексей, а у него четыре, понимаешь, четыре ноги.

— Четыре — это я понимаю…

— Ну слава богу, хоть дошло… — задышал над щуренком Машин и потянулся за чаем. — А то всегда обижаетесь, что геофизики заумно геологам карты объясняют.

— Трех-то добыли? — Чай такой горячий, губы не терпят.

— Сверхпланово работаем, — спокойно проглотил щуренка Машин, — четырех или пятерых, не помню. Не бросать же, если залез.

Кравец черпанул из ведра и поднес начальнику ухи в кружке.

— А два скелета и посейчас тлеют. Да семь петель еще сняли с Ильей. Это в его угодьях ты браконьерствуешь.

Неосторожно хватанул ушицы Машин, обжегся, бросил в сторону кружку.

— Черт возьми, не уха, а пламя. Насовали перца — пожар! Ты что, Алексей, браконьерство лепишь? Как тебя понимать?

— Ты лицензию реализовал, а каким способом — без разницы?

— Разумеется! — горячо откликнулся Машин. — Сорок человек у меня орава — кормить надо.

— Куда денешься — надо, — соглашается Алексей. — Только петель твой Кравец насторожил на десяток… У тебя, поди, и порубочный билет в порядке?

Машин подозрительно всмотрелся в Еремина, прищурил глаза и прицокнул.

— Ну, ну в порядке… Гоним просеки, а лес трещит… За рационализацию премию отхватил. — Гляди! — И махнул рукой на железное чудище. — Луноход, гром-амфибия… Клык-то у него просто золото.

— Золото, — протянул Алексей, и будто наяву перед ним лопается шкурка сосен и ломко, беззащитно падают пихты.

— Ни у кого голова не сварила, — засветился Машин, поднялся и закурил, закружил вокруг костра. — Списали тягач, направили в главк, а что делать с ним — никто не знает. Куда его? В болотах тонет, в горах траки летят… А по лесу, если с ножом? За бесценок достался. Говорю: «Дайте мне, я на нем дрова возить буду!» Гляди — план мне на лето пятьсот километров, а я уже к двум тысячам подхожу!