Иэн Бурума - Убийство в Амстердаме

• Название: Убийство в Амстердаме
• Автор: Иэн Бурума
• Издательство: Издательство КоЛибри
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00120-6

Однажды утром в Амстердаме известный режиссер и писатель Тео ван Гог, потомок знаменитого художника, ехал на велосипеде в киностудию. Молодой мусульманин хладнокровно выстрелил в него несколько раз и добил жертвенным ножом. Причиной расправы послужил фильм «Покорность», рассказывающий о жестоком обращении с мусульманскими женщинами, который ван Гог снял вместе с членом парламента Нидерландов Айаан Хирси Али, нажившей себе немало врагов открытой критикой ислама. Гибель режиссера потрясла маленькую страну, гордившуюся своей толерантностью, открытостью, гостеприимством по отношению к иностранцам, а также собственной моделью мультикультурализма. Иэн Бурума пытается обнажить причины случившегося и выявить символический смысл этой трагедии не только для Голландии, но и для всей Европы, где проблема интеграции мусульманских иммигрантов стоит сегодня как никогда остро, порождая всплески межэтнического и религиозного напряжения.

---

Возможно, Фортейн верил в то, что говорил, но он был и политическим шутом, мошенником. Как и всеми мошенниками, им двигала обида, которая была, пожалуй, его самым искренним чувством. Сексуальная ориентация, как он часто признавал, играла свою роль, но обида находила более широкий отклик, потому что выражала настроения людей, не имеющих социального статуса. Первыми сплотились вокруг него и поддержали его люди, сделавшие состояние, которое позволило им приобрести дома и яхты, но не положение в обществе: диск-жокей, ставший магнатом индустрии развлечений, закройщики, представители рекламного бизнеса, правые журналисты и организаторы «мероприятий». Некоторые из них так и не избавились от криминального ореола. Все знали, что, сколько бы денег они ни заработали, им никогда не стать «людьми нашего круга».

Чувствуя себя изгоями общества, нувориши понимали, что им не хватает политического влияния. Фортейн был их пропуском к реальной власти – по крайней мере, они на это надеялись. Безусловно, они преследовали корыстные цели: снижение налогов, ограничение влияния бюрократов, расширение возможностей ведения бизнеса. Но это было не все. Некоторых из них вдохновляли более масштабные перспективы: правительство, состоящее из предприимчивых, сильных людей, которые раз и навсегда наведут порядок в парламентской политике. Свежий ветер оживит общество, ослабленное слишком долгим пребыванием у власти людей, не способных реализовать свои благие намерения.

Некоторое понятие о том, что представляют собой эти сомнительные личности, я получил от довольно необычной фигуры на голландской политической арене, настоящего консерватора-интеллектуала, основателя исследовательского центра, названного в честь великого ирландского консерватора Эдмунда Бёрка. Барт-Ян Спрейт, энергичный, непритязательный в одежде человек сорока с лишним лет, с коротко подстриженными светлыми волосами и по-скандинавски красивым худощавым лицом, написал книгу под названием «Похвала консерватизму».[10] В числе его кумиров Алексис Токвиль и К.С. Льюис. Он ярый приверженец кальвинистской церкви.

После убийства Пима Фортейна некоторые из его прежних покровителей обратились к Спрейту как к человеку, который мог быть полезным. Они угощали его в дорогих ресторанах, прощупывая его позицию по разным вопросам, чтобы понять, можно ли иметь с ним дело. В конечном итоге они решили, что исследовательский центр – не то, что им нужно. Но перед этим они еще раз пригласили Спрейта в модный ресторан. В конце ужина, когда настала очередь сигар и ликеров, один из бизнесменов достал чековую книжку и выписал чек на 150 тысяч евро. Протянув его через стол Спрейту, он сказал: «А теперь избавьтесь от этих чертовых марокканцев».[11]

Я был озадачен этой историей. Почему марокканцы? Снижение налогов, свертывание социальной программы – это я понять мог, но почему богатого бизнесмена, вряд ли когда-либо бывавшего в квартале спутниковых тарелок, так беспокоят марокканские иммигранты?

Я спросил об этом Фрица Болкестейна. Поскольку он первым из крупных политиков выразил беспокойство по поводу иммиграции, я решил, что смогу получить ответ у него. Он пристально посмотрел на меня и сказал: «Никогда не следует недооценивать ненависть, которую голландцы испытывают к марокканским и турецким иммигрантам. Мой успех в политике основан на том, что я был готов выслушать этих людей». Это было поразительное заявление, но я все еще был озадачен, потому что оно не содержало ответа на мой вопрос. Почему богатый человек испытывает такую ненависть к людям, с которыми ему, возможно, никогда не придется иметь дело? Эта загадка лежит в основе успеха Фортейна. Он задел нерв, выходящий за пределы личных интересов.

6

Похороны общественных деятелей часто вызывают массовую истерию. Именно в подобных ситуациях видишь, что таится в сердцах миллионов. Проявления горя, даже искренние, могут выглядеть фальшиво. В какой-то степени это так, ведь эмоции почти никогда не основаны на личном знакомстве. Но смерть знаменитости становится катализатором реальных тревог и разочарований. За время своей короткой карьеры Фортейн научился манипулировать чувствами людей. Если его убийца был фанатиком с твердыми принципами, то Фортейн был мастером эмоционального китча.

Классовая принадлежность не играла при этом большой роли. Похороны Фортейна сравнивали с похоронами принцессы Дианы, настоящей аристократки, которая вела себя так, будто была чужой в своей среде. В каком-то смысле так оно и было. Поразительно, но некоторые люди утверждали, что ее смерть потрясла их больше, чем смерть близкого друга, мужа или одного из родителей. Диана тоже имела врожденную склонность к китчу. Она привнесла элементы поп-культуры в британскую монархию, превратив ее в мыльную оперу. Зрелища, конечно, всегда были частью политики, при любом режиме. Фортейна объединяло с принцессой Дианой не просто использование шоу-бизнеса как политического инструмента – Сильвио Берлускони, Арнольд Шварценеггер и Рональд Рейган тоже прибегали к этому методу, – а инстинктивное понимание людской сентиментальности.

Фортейна сравнивали с популярным голландским певцом Андре Хазесом. Внешностью и фигурой Хазес напоминал шофера-дальнобойщика, но одевался в стиле певцов, выступавших в Лас-Вегасе в 1970-е годы: белые костюмы, расстегнутые рубашки, толстые золотые цепи. Этот исполнитель сентиментальных песен с такими названиями, как «Одинокое Рождество», «Она верит в меня» или «Воздушный змей» – про мальчика, привязавшего к воздушному змею письмо ушедшей на небо маме, – чрезмерным употреблением спиртного довел свой украшенный татуировками организм до такого состояния, что умер в возрасте пятидесяти трех лет, через два года после убийства Фортейна.

Пятьдесят тысяч человек заполнили крупнейший футбольный стадион Амстердама, в центре которого стоял гроб Хазеса, словно алтарь в гигантском храме под открытым небом, храме людских эмоций. Тысячи людей за пределами стадиона видели происходящее на огромных экранах. Мэр Амстердама Йоб Кохен сказал, обращаясь к присутствующим, что Хазес писал свои песни, «макая перо в сердце». Все это напоминало религиозный праздник с песнопениями, скорбным молчанием и выступлениями друзей и родственников, включая десятилетнего сына певца, который кричал: «Папа, я люблю тебя!» Национальные радиостанции еще раз передали песню «Она верит в меня». Пушечным выстрелом его пепел рассеяли над Северным морем. Женщина, сказавшая, что такие мужчины, как Пим Фортейн, рождаются раз в тысячу лет, приводя пример столь же редкого и выдающегося человека, назвала Андре Хазеса.

7

Что же хотел сказать Фортейн своим поклонникам? Что за избавление он обещал? Думаю, что это была ностальгическая мечта, порожденная его собственным чувством неприкаянности.[12]

Как и многие люди во Франции и в Нидерландах, голосовавшие в 2005 году против предложенной конституции Европейского союза, Фортейн считал Европу местом, не имеющим души, абстракцией, привлекательной только для высших политиков, представителей культурной элиты и международного бизнеса, «людей нашего круга» в европейском масштабе. По его мнению, национальное государство должно походить на семью, имеющую общий язык, культуру и историю. Иностранцы, приехавшие со своими обычаями и традициями, потревожили покой государства-семьи. «Как вы смеете! – обрушивался он на них в одной из своих статей. – Это наша страна, и если вы не можете жить по ее правилам, убирайтесь к черту в свою страну, к своей культуре».[13] Для идеального государства-семьи важна не классовая принадлежность, а то, «кем мы хотим быть: одним народом, одной страной, одним обществом».

Несмотря на его протесты, после этих заявлений Фортейн оказался в одном лагере с правыми популистами из других стран Европы. Но все же к своей позиции он пришел не через мрачный нацистский реваншизм Йорга Хайдера и не через горькие воспоминания Жана-Мари Ле Пена о боевых действиях против арабов в Алжире, а через собственное чувство отчужденности. Раз он не мог принадлежать к существующему обществу, он изобрел свое. Чтобы реализовать свое идеализированное представление о голландском государстве-семье, людям был нужен лидер, способный вести их. «Настоящий лидер, – писал Фортейн, – это и отец, и мать… Одаренный лидер – это библейский добрый пастырь… который ведет нас к дому отца. Давайте приготовимся к его приходу».

В 2001 году, перед своим первым триумфом на выборах, он дал очень странное интервью. «Даже если я не стану премьер-министром, – сказал он, – я все равно буду им. Потому что многие люди видят меня в этой роли. Политика требует перемен. Поэтому необходимо показать людям. Точно. Это и есть политика на местах. Я буду посещать больницы и школы, я покажу медсестрам и учителям, как именно нужно действовать… Вот какой лидер нам нужен. Тот, кто может показать людям, что делать. Таким образом ты автоматически становишься олицетворением народа».[14]