Эдуард Лимонов - Апология чукчей

• Название: Апология чукчей
• Автор: Эдуард Лимонов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-081164-9

В новую книгу Эдуарда Лимонова «Апология чукчей» вошли эссе и рассказы, написанные за последние пять лет. Диапазон повествования простирается от «тюрьмы» и «сумы» до светской жизни и романтических приключений с опасными женщинами. Вооруженное восстание в Средней Азии и война в Сербии, его женщины и его дети, самая яркая политическая партия в России и богемная жизнь в Нью-Йорке, Париже, Москве…

---

Я подошел к ее столу, не раздумывая ни мгновения. Спросил, могу ли сесть за ее стол, по-английски.

— Садись, — сказала она и улыбнулась, обнажив большие, как и глаза, лошадиные зубы.

Я сел.

— Чего хочешь?

— Ты цыганка.

— Я цыганка. А ты поляк?

— Нет. Угадай, кто.

— Тогда германец.

— Да, — соврал я. — Что цыганка делает в Амстердаме?

— Бизнес цыганский делаю. Я живу тут. Муж голландец был.

— Воруешь?

— Ворую. — Она захохотала. Голландцы с ужасом посмотрели на нас. — У тебя не буду, у тебя нечего. — Еще один раскат хохота. Голландцы вжались в свои стулья.

— Гадать умеешь?

— Я лучшая! — гордо сказала она.

— Давай, гадай мне. Хочу будущее знать.

— Здесь нельзя. Запрещено. — Она с сожалением оглядела зал.

— Пойдем ко мне, — предложил я.

— Нет, пойдем ты ко мне.

— Пойдем к тебе.

Мы встали и пошли к выходу из столовой. Я так ничего и не съел. Не знаю, поела ли она, на столе у нее было пусто.

В номере у нее царил хаос. Рулоны тканей, чемоданы, свертки, сумки, всё вперемешку. На столе, ну минимальный такой отельный стол, лежали фрукты, мне неизвестные, похожие на дыни, но ярко-зеленые. И поменьше размером.

— Выпивать станешь? — спросила она, уже вынимая из мини-бара пластиковую бутылку с мутной жидкостью.

— Что это?

— Сербска сливовица.

— Лей, — сказал я. — Только пить будешь первая, а то отравишь.

Она одобрительно захохотала. И бросила на стол с зелеными фруктами два стакана. Именно бросила. С шумом. Налила себе и мне.

Я обменял свой стакан на ее стакан. Она вновь поощрила меня одобрительным хохотом.

— Правильно, цыганам доверять нельзя, я сама не доверяю.

Мы выпили. Она схватила со стола зеленый фрукт и вгрызлась в него большими зубами.

— Что за фрукт?

— «Дуня», помесь груши и яблока.

Я взял фрукт и укусил. Ни яблоко, ни груша, ни рыба, ни мясо.

— Гадай! — Я протянул ей правую ладонь.

— Давай обе!

Она повертела мои руки, крепко сжимая их при этом, подвела меня к окну, за окном пустынный канал оказался замерзшим. То ли он был замерзший, то ли замерз за последний час.

Разглядев ладони, она посмотрела на меня жалостливо, но и с любопытством. Еще раз вгляделась в линии на правой руке.

— Поедешь на войну… потом еще и еще. Много войн… Будешь жив… Потом вижу много молодых вокруг тебя… Потом в тюрьме будешь… Дети у тебя будут… Два, потом еще два… Дальше ничего не вижу…

Мы вернулись от окна к столу.

— Цыгане, вы любите людям головы заморачивать, — начал я. И вдруг вспомнил, что моему отцу, еще подростку, цыганка нагадала, что у него будет жена по имени Рая. Так и случилось, мою мать зовут Рая. Потому я осекся со своей критикой.

— Обижаешь! — сказала она. — Хочешь скажу, где у тебя деньги, в каком кармане? Вот здесь! — И она коснулась моей груди справа, именно там лежали у меня во внутреннем кармане деньги, взятые в поездку.

В дверь решительно и крепко застучали. Она улыбнулась. Спокойно сказала:

— Это полицеи за мной! Ха! — И пошла открывать дверь. За дверью действительно стояла полиция.

Ее увезли прямо в тюрьму. Полицейские сказали мне, что ее разыскивают за соучастие в убийстве. Меня допросили у меня в номере, номер бегло обыскали и оставили меня в покое. Я не сказал об этом происшествии Ежу. Он бы, чего доброго, испугался бы, обеспокоился…

Об аресте цыганки по фамилии Kakkerlaki написали газеты. Выходит, Тараканова.

Издатель Кат испугался через несколько лет, когда я поучаствовал в тех войнах, которые мне нагадала цыганка. Документальный фильм Би-би-си продемонстрировал меня стреляющим по Сараево всей Европе. Кат отказался от меня и с тех пор если и упоминает обо мне, то только с негодованием. Впоследствии я сидел в тюрьме, по выходе родил двоих детей. Я твердо верю, что у меня появятся еще двое, как нагадала мне амстердамская цыганка.

Шинель

— Может, ты выйдешь чуть раньше, Эд, не у самых дверей? А то стыдно как-то, машина вся побитая… — сказал Андрей. Я нет, я вылез из ржавого зеленого «фольксвагена» именно у самых дверей отеля «Sacher». Я любил тогда эпатировать. Великан-швейцар, одетый в котелок и длинное толстое пальто, взял у меня из рук мою жидкую синюю спортивную сумку и понес ее, как пушинку, впереди меня.

Он был отлично вышколен, этот фриц. Он узнал мою шинель, он, несомненно, был уже юношей в 1955-м, когда такие шинели, наконец, ушли из Вены, но что ему было делать, я был гость, грязно-богатая американская «Whiteland Fondation» зарезервировала для меня номер.

Я приехал в этой шинелишке рядового с черными погонами стройбата и серебристыми буквами СА на них, конечно же, намеренно. Чтобы шушукались за спиной и чтобы ненавидели. Вызывающим поведением я мстил миру за годы безвестности.

Отель «Sacher» тонко пах паркетной ваксой, ненавязчиво так и уютно. Пять звезд, лучший отель города, окнами прямо на знаменитую венскую оперу «Штаатопер». Мне позднее сказали, что из отеля подземный ход вел прямо в гримерную артисток оперы. Чтобы австрийским донжуанам-аристократам было бы удобно в их любовных похождениях.

Пока я шел за великаном-швейцаром в мой зарезервированный номер, я отметил многочисленные портреты лошадей на стенах в золоченых рамах и обувь клиентов, выставленную в коридор для чистки. Этот старомодный обычай определял отель как благородностаромодный. Мне туфли и ботинки в коридоре понравились. Выставлю-ка и я свои ботинки на ночь, решил я. Пусть почистят.

Днем у нас было открытие, первое заседание «Интернациональных дней литературы». А проходили они, эти дни, ни больше, ни меньше… в королевском дворце в Хобурге. Туда я также явился в шинели и не сдал ее в гардероб, но поднялся в ней в зал заседаний и только там снял ее, чтобы повесить на спинку величественного стула. Включили свет, и от погон моей шинели в зал пролилось лунное сияние. Все присутствующие вынуждены были обращать волей-неволей на погоны и на меня внимание. Большинству собравшихся моя шинель не нравилась.

Литераторов приехало множество. Богатое американское «Whiteland Foundation» не скупилось. По прошествии уже четверти века я плохо помню коллег-писателей, все они были диссиденты из СССР и восточноевропейских стран. Помню разве что, что был Лев Копелев с женой, тот, который написал несколько книг об «ужасах» советской оккупации Германии. Дни литературы открыла рослая красотка — председатель «Whiteland Foundation» Анн Гетти. Очень рослая красотка была женой одного из сыновей нефтяного магната Пола Гетти. Красотка увлекалась литературой, она прикупила себе знаменитое издательство «Grove Press», а я был автором этого издательства.

Как водилось в те годы, писатели-диссиденты вступили в перепалку со мной. С их точки зрения, я был просоветский, а с моей точки зрения — они были бесталанные третьесортные литераторы. Копелев с женой возмутились моей шинелью, назвали мое прибытие в Австрию в этой шинели вызывающим, провокационным. Я сообщил им, что, если они не знают, эта шинель освободила Европу от гитлеризма.

В результате этой перепалки в перерыве меня окружили красивые дамы, одетые и разговаривающие таким образом, что я определил их как аристократок. Но они оказались, эти дамы, общим числом где-то шесть или семь дам, высшей аристократией! Достаточно сказать, что одна из них носила фамилию Гогенлое, а еще одна — Гогенцоллерн. А, каково! Я им понравился, видимо, моей наглостью, повадками «русски мужик» и оккупанта. «Диссиденты не понимают психологии недавно еще оккупированных народов и не понимают психологии оккупированных дам», — подумал я снисходительно.

К вечеру, когда стемнело, к Sacher-отелю подъехал на ржавом «фольксвагене» Андрей. В конце шестидесятых годов в Москве мы с ним были близкими друзьями, я жил у него на Малахитовой улице, он работал фельдшером и занимался живописью. Мать его была доктор, но особого рода, она работала в российских посольствах за границей. Мать русская, а отец Андрея, оказалось, еврей, поэтому он воспользовался волной еврейской эмиграции и уехал в Австрию в самом конце семидесятых с женой и ребенком и вот жил в Вене.

— Я покажу тебе настоящую забегаловку для простых немецких алкашей, — сказал Андрей.

— Вот-вот, именно, где разливают дешевый шнапс, — одобрил я. — И где из магнитолы хрипит «Лили Марлен». А то меня задолбали все эти Гогенцоллерны и Гогенлое.

— О, ты познакомился с Гогенцоллернами?

— Да.

— Ну и..?

— Обычные сдержанные напудренные селедки. Я бы лучше познакомился с большущей рыжей потной австриячкой. Там, куда мы едем, есть такие?

— Бывают, — сказал Андрей. Он уже развелся и жил один. — Я пригласил сегодня двух. Сказали, подойдут.

Мимо мелькали уже совсем незначительные здания. Вена — небольшая столица, меньше двух миллионов жителей. Андрей запарковался у какой-то старой двери. Мы вышли и вошли внутрь.