Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит

• Название: Иначе жить не стоит
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В основе сюжета романа — смелый научный поиск молодых ученых, конечной целью которого является улучшение жизни и труда людей.

---

Идя на общегородское собрание партактива, он обдумывал, как вклиниться с подземной газификацией в большой и тяжелый разговор, который там наверняка развернется. Шахты района в прорыве. Давно ли — меньше года назад! — именно шахтеры взбудоражили всю страну стахановскими рекордами! Труд стал делом чести и доблести, рядовые труженики по-новому осознали свою силу, свое умение, свое место в жизни и в производстве. Теперь они знали, что многое могут, и требовали, чтобы им обеспечили все необходимое для ежедневной высокой выработки. Но организация работ не поспевала за ними, механизации не хватало, а многие руководители попросту растерялись… Да, Липатов знал по себе — трудно было не растеряться… Его участок выдержал испытание, но сколько вечеров они просидели с Кузьмой Ивановичем, обдумывая, как да что! Теперь участок — один из лучших, и о нем наверняка скажет сегодня Чубак, он это умеет: кого надо — похвалит, а кого надо — отругает или высмеет и сразу же объяснит, почему один сработал хорошо, а другой плохо, и все — с фамилиями, именами и отчествами, чтобы люди знали и на твоей удаче или неудаче научились…

Войдя в фойе нового Дворца культуры, Липатов сразу окунулся в атмосферу ожидания и некоторой праздничности — что бы там ни было, а приятно собраться всем вместе и повстречаться с товарищами, которых не часто видишь. Вот и недавние студенты, теперь раскиданные по разным шахтам и заводам, собрались тесной группой. В центре — бывший однокурсник Липатова, начальник коксовой печи Сергей Маркуша со вкусом рассказывает что-то смешное… Липатов протискался послушать.

— …директор тянет в другую сторону, а Чубак говорит: «Прозяб я на ваших сквозняках, у тебя тут один цех парилкой называют, пойдем погреемся». Наш упирается — не стоит, мол, там душно. А Чубак говорит: «Когда мы тебя на бюро за вентиляцию ругали, ты ж уверял, что там вполне терпимо!» Ну, пришли. Жарища, дышать трудно. А Чубак стал в самом жарком месте и разговоры разговаривает. С нашего бедняги семь потов уже сошло, а Чубак — ни с места. Наш взмолился — пойдем отсюда, жарковато. А Чубак смеется: «Неужели? По-моему, вполне терпимо, я к тебе через недельку еще наведаюсь погреться, — или к тому времени вентиляцию закончишь?»

Среди общего хохота раздался смеющийся голос:

— Ну и как — будет вентиляция?

Это подошел сам герой рассказа, секретарь горкома партии Чубаков — «наш Чубак», как его звали по всей округе. Он ходил по фойе от группы к группе, — где посмеется, где поспорит, а то просто послушает, о чем люди думают. Сегодня он не мог не быть озабоченным, но держался, как всегда, — подтянут, оживлен, скор на острый ответ и шутку. Когда ему жаловались на всякие затруднения, он спрашивал: «Ну, а ты что предлагаешь? Как ты сам думаешь справиться?» Если просили совета, отвечал: «А твое мнение? Давай уж вместе разбираться, я ведь не бог Саваоф!» Все это соответствовало его характеру и в то же время являлось хорошо отработанной повадкой опытного массовика, знающего, что эта повадка нравится людям и помогает руководить ими. Чубак жил на людях в счастливом напряжении всех душевных сил и, вероятно, не умел и не мог жить иначе.

Так он и докладывал — будто вел разговор с каждым слушателем в отдельности. Стоя сбоку от трибуны, весь на виду — крепкий, с крутыми плечами, широколицый и улыбчивый — он и не заглядывал в бумажку с тезисами. Сегодня Чубаку приходилось говорить людям много невеселых слов, но — странное дело! — настроение в зале становилось все лучше, увереннее. И не только потому, что причины прорыва были уточнены, а методы исправления определились, но и потому, что Чубак верил сам и заражал своей верой в общие силы. Емкое большевистское слово — одолеем! — он произносил как истину само собою разумеющуюся. А как же иначе? На то мы и коммунисты, товарищи!

И люди ощущали — да, такие мы и есть, поднатужимся и одолеем!

А Чубак вдруг поднес палец к губам:

— Тише, тише, не будем мешать товарищу Мятлеву, ему не удалось поспать сегодня ночью!

Собрание ответило таким хохотом, что задремавший в президиуме директор химзавода Мятлев подскочил и вытаращил глаза, не понимая, в чем дело. А собрание продолжало смеяться дружелюбно, от души — Мятлева любили, он был сердечным человеком и заботливым хозяином завода, — но и то было известно, что прошлой ночью погулял не в меру на свадьбе одного из своих строителей…

— Товарищу Мятлеву сегодня спится, гроза мимо него гремит, — подбавил Чубак, смеясь вместе со всеми. — Ничего, друг, и до тебя дойдет.

Уж кто-кто, а Чубак умел вовремя дать себе и другим веселую разрядку!

Липатов ждал, когда же Чубак назовет его среди лучших, ловил каждый добрый совет, чтобы применить у себя на участке, и томился душой, потому что с началом собрания подземная газификация как-то отошла в сторону, а друзьям он обещал выступить и сказать именно о ней. Но куда денешься от того, что ты — начальник участка, и перед тобой стоят ответственнейшие задачи, и тебя это все занимает и волнует, а подземная газификация решительно никому здесь не известна и пока — нечто вроде твоего побочного занятия в часы досуга?.. Но так нельзя. Чем дальше — тем больше сил и времени она потребует. Придется решать — или одно, или другое. Уйти с шахты?.. Кинуться головой в воду?..

Чубак так и не упомянул его среди лучших, и Липатов от обиды сказал себе, что обязательно уйдет, ну его к черту, работай не работай… Но тут Чубак назвал его в другой связи:

— У нас много золотых практиков и пока еще очень мало своих, нами выращенных инженеров-коммунистов. А когда сольешь опыт одних со знаниями других — вот и успех получается, как у Липатова с Кузьмой Ивановичем Кузьменко!

«Да меня и не отпустят с шахты, — с некоторым облегчением подумал Липатов. — Пока еще очень мало инженеров-коммунистов… Конечно, не отпустят! Но… бросить подземную газификацию?! Тоже не получится. Так что же? Заинтересовать ею Чубака?.. Тогда надо начать разговор сегодня же, сейчас…»

— Что задумался, именинник? — шепнул Маркуша.

— Думаю, что дрожжи надо разводить вовремя, а то и тесто не поспеет, — загадочно ответил Липатов и подтолкнул приятеля в бок. — Мой старик на трибуну взбирается — уж он скажет!

Кузьма Иванович выступать перед людьми не стеснялся, рубил сплеча все, что думает, умел походя лягнуть кого надо и похвастаться так, что похвальбы не получалось. Липатов с удовольствием наблюдал, как перекосило некоторых трестовских начальников от едких упреков старого шахтера. С еще большим удовольствием слушал он рассказ о сделанном, — а ведь неплохо! Ничего не забыл, все, что нужно, подчеркнул, слушай да разумей! А теперь куда он клонит?

— Наша наука с большим скрипом поворачивается к производству. А нынче без науки добычь не подымешь. Сколько говорили о выбросах газа? А понадобилось большое несчастье, чтоб наука зашевелилась.

Сказал — и замолк. И собрание молчало — все тут были свои люди, все знали, что собственного сына схоронил старый Кузьменко. В сочувственной тишине Кузьма Иванович неожиданно заговорил о никому не известной подземной газификации угля.

— Ведь это какое доброе дело для людей! Конечно, в старое время оно бы безработицей для шахтеров обернулось, а при социализме работы всем хватит, и святая задача — облегчить и обезопасить труд для нас… и для наших детей. Оказывается, умные головы давно об этом думают. И сам Владимир Ильич Ленин заинтересовался, поверил, понял, какая тут польза для рабочего класса, для социализма. А некоторые наши профессора-угольщики, слышно, не признают, не верят, не понимают. Что же это за ученые такие?

Директор института Сонин сидел в президиуме, на виду у всех. Это был жизнерадостный, весь округлый человек того возраста, когда молодость уже позади, но и до старости далеко. Все, что он делал, он делал как-то вкусно — говорил сочным голосом, будто обсасывая слова, просматривал планы научных работ так, будто читает нечто пикантное, а когда отчитывал провинившегося студента, в лице его появлялось кроткое сияние. Он умел выпить, закусить, придумать развлечения — его приглашали наперебой во все городские компании. Принимать решения он не любил, с доверчивой улыбкой передавал сложные вопросы в партком или горком, но, когда решение принимали, — выполнял с готовностью.

Сонин только что приехал из отпуска, его круглое лицо и миловидная лысинка были бронзовы от сочинского солнца. В президиуме нашлось немало знакомых, и он подсаживался то к одному, то к другому, давясь смехом и оживленно перешептываясь, — курортные впечатления были свежи, а тема собрания лично его не затрагивала.

Услыхав упрек старика, Сонин насторожился и взглядом разыскал в зале Алферова — свою правую руку; Алферова он немного презирал, среди друзей рассказывал про него анекдоты, но искренне считал, что Алферов всегда знает, как поступить, «чтоб начальство не журилось». Сейчас у Алферова было страдальческое выражение лица. Уж не он ли тут обмишурился? Надо завтра узнать, что за новая проблема возникла и кто там чего не понял…