Джон Уэйн - Спеши вниз

• Название: Спеши вниз
• Автор: Джон Уэйн
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1960

Введите сюда краткую аннотацию

---

Он подошел к стойке и заказал виски. Только одну порцию, от одной ничего ему не сделается, а если и сделается, так наплевать! Он только что заплатил и хотел идти к своему столику, как вдруг увидел у самого своего локтя какой-то предмет. Бар был оборудован высокими красными табуретами и до тошноты напомнил ему кафе-молочную. Рядом с ним на стуле сидела девушка, с нею был мужчина, на которого он даже не взглянул.

Предмет на прилавке оказался сумочкой. Она была несколько необычна по форме, жесткая и квадратная, с застежкой, которая напоминала свернувшуюся золотую змею.

Виски не могло выплеснуться из стакана, его там было всего на полвершка от донышка. Но оно оплеснуло края доверху и маленьким водоворотом опустилось на дно. Рука его не могла прийти в равновесие, он поставил стакан на прилавок. Девушка, не глядя на него, потянулась к сумке, чтобы достать носовой платок. Она отстегнула золотой змеиный клубок. Пальцы у нее были не те: короткие, толстые, слишком много колец, ногти выкрашены в бутылочно-зеленый цвет.

Он не верил глазам: этого не может быть! Ведь он свободен, свободен, уже давно свободен. Какое ему дело до сумочки, и чья она, и у кого была точно такая же! Боже, ну зачем это! Такой муки он не мог себе и представить. Он ухватился за стойку. Волны боли шли откуда-то изнутри, они начинались где-то возле солнечного сплетения и пронизывали все тело до кончиков пальцев на ногах и руках. Ну что они с ним делают? Нет, нет, неужели они не знают, что они с ним делают? Все здесь в баре, все во всем свете, если бы они только знали, они помогли бы ему, разыскали бы Веронику и привели бы ее к нему. Они нашли бы ее, пойми они только, что человек умирает, человек, который не заслужил такой смерти и адских мучений. Если они заглянули бы в него и хоть на мгновение почувствовали бы то, что он чувствует, они попытались бы ее найти. Телеграммы ринулись бы по проводам: з-з-з, это вы? Срочный вызов, приостановите все передачи, человек мучается. Телеграмму отпечатают на листке бумаги, кто-то постучит в дверь комнаты, где она сидит, или застанет ее на лужайке, где она гуляет одна. Если бы кто-нибудь тонул, ему кинули бы канат. А это хуже, чем тонуть, это — раскалываться на куски. Человечество не допустит, чтобы с ним такое случилось.

Нет, нет, нет, никто ему не поможет. Допивай стакан, уходи из бара. А как же сумочка? Не может быть двух таких. Она, наверно, украла ее? Может быть, это и есть нить к Веронике, или она, быть может, там, в сумочке, какой-то магией уменьшенная до размера белой мышки, и только ждет, чтобы он открыл сумочку и выпустил ее. Опустить ее в воду, и она снова достигнет своего настоящего роста. Обезвожена. Он сходит с ума, на этот раз всерьез. Чарлз залпом выпил виски.

Внезапно он ощутил усталость, усталость старика. Нет, конечно, сумочку эту девушка купила в магазине, должно быть, таких сумок сколько угодно. Змея на застежке и все прочее. Каждый может зайти в магазин и купить. Он сам может пойти и купить такую же и подарить Розе.

Роза! Сидя с пустым стаканом в руке, не спуская глаз с сумочки на стойке, он вдруг и окончательно понял, что с этим все кончено. Теперь он ничего не подарит Розе, даже самого себя, потому что сам он не свой. Еще виски. Мысли о Веронике отхлынули. И это прошло. Никогда, ни за что не вспоминать о ней. Не надо ему никого. Если бы она сейчас вошла в этот самый бар, он тотчас же вышел бы в другую дверь, не сказав ей ни слова, постаравшись, чтобы она его даже не заметила. Разбит. Колеса подмяли его, проехали по нему. И эта последняя мечта о тихом убежище в закопченном коричневом доме — теперь он знал ей цену. Просто этап выздоровления. Выздоровление означало только осознание своей болезни, трезвый учет того, насколько ты изувечен. Не надо ему Розы, не надо Вероники, не надо ничего.

— Выбирайся, как можешь. Жалкий слюнтяй! — сказал он, выходя на улицу.

— Ну, вот и кончилось, — сказал он, входя через несколько шагов в другую пивную.

— Недотепа! — сказал он стакану портера. — Что ты мудришь?

— Вы мне, дружище? — спросил его, перегибаясь, человек в кашне.

— Нет. Просто кетгут. У меня кетгут, — сказал он, вставая. — Я и сюда пришел оставить кетгут.

Он вышел.

— Не дури! — сказал он фонарному столбу. Крутясь, люблю я скудно то, что ненавижу. Любовь-паскуду в ненависть скрутя… Ну, хватит, хватит.

— Так и не дождался, дружок? — спросила, подходя к нему, проститутка.

— И не дождусь, — сказал он. — Так мне и надо.

— Ты не обижайся, дружок, — сказала она.

— Я не обижаюсь, — сказал он.

— А насчет той работы, мистер Брейсуэйт, — сказал он. — Если место еще не занято, я бы согласился. Дела у меня так обернулись.

— Значит, вы сейчас не женитесь?

— По-видимому, нет.

— Но как же? Вы соглашаетесь, не спросив меня ни о часах, ни об оплате? — в смятении спросил мистер Брейсуэйт: ему трудно было привыкнуть к такому человеку, как Чарлз.

— А разве это уж столь неблагоразумно с моей стороны? Вспомните, что я достаточно нагляделся на вас за это время и уверен, что вы не из тех, кто недоплачивает своим служащим… сэр, — добавил он, чувствуя, что отношения между ними должны стать более официальными, и чем скорее, тем лучше.

Ему нравился мистер Брейсуэйт, и одно время они чуть было не перешли на доверительную близость. Но инстинкт подсказывал ему, что нельзя допускать сложных взаимоотношений, которые возникли бы из попытки путать хозяина с другом. Он должен отклонять всякий намек на опеку.

— Вы решили как раз вовремя, — сказал мистер Брейсуэйт, приглушая интимную ноту, словно и он почувствовал в этом опасность. — Меня выписывают отсюда завтра. Я поеду к себе в Сассекс и останусь там до начала осени. Как только вы освободитесь, приезжайте, для вас все будет подготовлено. Но, вероятно, вы должны предупредить здесь за неделю или две?

— Нет, — сказал Чарлз с излишней горячностью, — я могу уйти немедленно. Я не подписывал никаких соглашений: просто я потеряю недельную плату, если уйду без предупреждения, и… — Тут он вспомнил, что говорит со своим будущим хозяином и не должен так распространяться об уходе без предупреждения, и добавил: — Случилось так, что оставаться здесь дольше мне трудно, и для меня и для других. Я мог бы уехать с вами завтра.

— Это очень удачно, потому что меня некому было бы отвезти в Сассекс.

— Значит, решено, сэр? Место за мной?

Мистер Брейсуэйт кивнул.

— С завтрашнего дня.

— Видите ли, — сказал он Розе. — Случилось так, что завтра я уезжаю.

— А когда вы вернетесь? — спросила она, еще не понимая.

— Я не вернусь, — сказал он, презирая себя. — Сюда не вернусь никогда.

Она взглянула ему в лицо. Живость ее мгновенно увяла, осталась бледность и пустота.

— Но почему, скажите?

— Не могу.

— Скажите. Вы должны сказать.

— Роза, дорогая, дорогая моя. Я хотел бы… все это так глупо… Я хотел бы объяснить, но…

— Я что-нибудь сделала не так?

— Нет.

— Может быть, я чего-то не сделала? Того, чего вы от меня ждали?

— Нет ничего такого, что мы бы сделали не так. И нет ничего такого, чего мы могли бы избежать.

— Вы не должны так со мной поступать, — сказала она с мертвенным холодом. — Вы не должны так поступать с девушкой. С порядочной девушкой. Я не стараюсь вас удержать, я только хочу знать, в чем я перед вами виновата?

— Боже мой, Роза, я уверяю вас, что ни в чем вы не виноваты. Вы всегда были правы и ласковы. Вы были такой, какая вы есть.

— Так в чем же дело?

Он стоял перед ней. Его мозг был пуст и сух. Он хотел объяснить ей, что это не его вина. Он не хотел оскорбить ее, он просто ошибся. Ему казалось, что он такой человек, который может дать ей счастье и помочь ей раскрыть всю свойственную ей живую простоту, но это не так. Теперь она глядела на него через стол, заставленный грязными тарелками, и на лице ее и во всей фигуре не было и следа этой живости — только мука и оцепенение.

Как ни безгрешны и спокойны были его отношения с Розой, он испытал с ней больше счастья, чем с какой-либо другой женщиной, и они уже обрели способность говорить друг с другом без слов. Беспомощно, молчаливо он пытался объяснить ей, что все было ошибкой. И в ответ она молча обвиняла его.

«Ты согрешил против меня, — говорил ее взгляд и весь облик. — Ты оскорбил меня так, что этого нельзя простить. Потому что, в сущности, ты совершил величайший грех против ближнего: ты хотел использовать меня в своих целях. Не давать, не общаться со мной, а для чего-то использовать меня».

«Не так все это просто», — пытался он оправдаться своим взглядом, но она взглядом отвергла его защиту.

«Я готова была любить тебя, а ты смотрел на меня как на лекарство».

Обвинения и оправдания, ненужные, неубедительные оправдания, скрещивались над столом. Он чувствовал себя поверженным в грязь.