Джон Уэйн - Спеши вниз

• Название: Спеши вниз
• Автор: Джон Уэйн
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1960

Введите сюда краткую аннотацию

---

Стоявшему рядом с ним человеку, имени которого Чарлз не знал, было, видимо, неловко; его чувство неловкости разделяли многие гости. Не будучи столь непримиримы, как Бердж, они были недовольны им: он выдал, что они обсуждали поведение Чарлза еще до того, как предоставить ему гостеприимство. Однако подружка Берджа, насколько заметил Чарлз, вовсе не была смущена и глядела на него с холодным презрением. Было уже слишком поздно мирить спорщиков, и она молчаливо стала на сторону Берджа.

— А я и не хочу этого знать, — возразил Чарлз. — И не желаю, чтобы мне тыкали в нос ваши нелепые допотопные прописи об аристократии и «расе господ». Под ренегатством вы разумеете тот случай, когда помыкающий рабами саиб проявляет хоть какую-либо человеческую общность с теми, кого он погоняет, с теми, кто такие же люди, как и он сам. Эти идеи давно устарели и отмерли на практике, они сохраняются только в мозгу таких ископаемых, как вы.

— Боже правый! — воскликнул Бердж с искренней и неутолимой ненавистью. — Вы говорите в точности, как эти чертовы социалисты. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! — заорал он, поднимая сжатый кулак.

— Я говорю только, что всякая работа, полезная и честная работа…

— Пролетарии всех стран, соединяйтесь! — снова взвизгнул Бердж, потрясая кулаками.

Он казался одержимым. Продолжать с ним спор было бесполезно.

— На вашем месте, — с холодной ненавистью сказала Чарлзу землистолицая дева, — я бы сейчас же ушла отсюда, пока вы не накликали беды вашими красными идеями.

Он уже готов был уйти, но что-то в нем прорвалось при мысли о такой неразумной, животной нетерпимости.

— К черту красных! — воскликнул он. — Я против вас в целом ничего не имею, господа. Вы собираетесь заниматься полезным делом, и, когда вплотную столкнетесь с ним, вы поймете, что такое жизнь, но я не могу не сказать вам, что такие, какие вы есть вот здесь, сейчас, вы способны вызвать во мне только презрение.

Все столпились вокруг него, теперь уже не скрывая своей вражды.

— Я презираю вас по двум причинам, — продолжал он яростно и быстро. — Во-первых, потому, что мое воспитание, которым вы меня попрекаете, шло такими путями, которые не оставили во мне ни малейших иллюзий насчет разделения человечества на спортивные команды, именуемые классами, и, во-вторых, потому, что, пока вы живете вашей пустой жизнью — смешиваете коктейли, пьете пиво, на ночном дежурстве шлепаете сиделок по мягкому месту, — я живу, как все, в настоящем мире, кое-что узнал о нем, и главное…

Ему так и не удалось сказать про главное, потому что он слишком грубо наступил им на мозоли и они почувствовали себя оскорбленными. Даже когда они навалились на него, его разум подсказывал ему не защищаться, и он не стал бы этого делать, если бы ненавистные узловатые руки Берджа не поспешили первыми схватить его за шиворот. Он ударил, ударил со всего размаха, и стоявший рядом с Берджем человек отшатнулся с восклицанием боли. Эх, не попал! Они поволокли его к двери и вышвырнули на лестницу. Он тяжело прокатился по ступеням, но от увечья его спас ковер: он поднялся, яростно вызывая Берджа спуститься в сад и померяться силами, но дверь захлопнулась. Чужак был выставлен из дома наружу, а свои остались дома, внутри.

Чарлз побрел к себе, поражаясь глубине, силе и степени того чувства унижения, которое он переживал. Оно было так ужасно и гнетуще, так несоизмеримо с тем простым, почти добродушным оскорблением, которое они ему нанесли. В его беспокойных снах девица с землистым лицом холодно смотрела на него сквозь очки взглядом Берджа. «Монокль — это простое стекло, простое до идиотизма стекло», — твердила она.

На следующее утро за кофе Роза рассказала ему содержание фильма, который она видела накануне вечером.

— А что вы делаете в свободное время? — спросила она, кончив рассказывать.

Он заставил себя выйти из угрюмого оцепенения и посмотрел на нее. Она встретила его взгляд спокойно, но он увидел, что сдержанное волнение, которое он стал замечать в ней, проступало сильнее обычного. Во всяком случае, он понял ее вопрос как приглашение. Она готова была «гулять» с ним. Он не знал, пользуются ли еще девушки вроде Розы этим выражением. Он встречал его только в романах из сельской жизни викторианской эпохи. Но сам по себе обычай этот сохранился, в этом он был уверен. Пять-шесть посещений кино, потом воскресный послеобеденный чай в ее родительском доме, и они будут считаться женихом и невестой, а потом… ну что ж, а почему бы и нет? Чем его жизнь будет хуже жизни Берджа, сочетавшегося с замороженнолицым длиннозубым порождением Роудина или Челтенхэма?[10]

— Я плохо распоряжаюсь своим свободным временем, — сказал он, — но это можно исправить, было бы с кем. А ваш досуг, должно быть, строго расписан?

Она была явно недовольна: «расписанный досуг» был слишком замысловатым введением для обязательного в таких случаях вопроса. Поспешно он изменил редакцию:

— А что, если нам прогуляться как-нибудь вечером?

Лоб ее разгладился.

Задребезжал звонок, и на доске появился номер.

— Это мистер Брейсуэйт вызывает, — сказала она, чисто по-женски уклоняясь от немедленного ответа на его вопрос.

— Я спросил: не прогуляться ли нам как-нибудь вечером? — настойчиво повторил Чарлз.

— А что мы будем делать? — спросила она.

— Все, что захотите.

Вошла старшая сиделка.

— Вы что, отзоветесь когда-нибудь на этот звонок? — осведомилась она.

— Да, — сказала Роза, выходя из комнаты.

Сиделка сочла это ответом на свой вопрос, но Чарлз понял, что это значило: да, она пойдет с ним гулять. Ободренный и успокоенный, он вымыл кофейные кружки и отправился выполнять свои обязанности.

— Вы всегда работали в больницах, мистер Ламли? — спросил богатый пациент, в ворохе сбитых подушек казавшийся тоньше бумаги и серее пергамента.

— Нет, — ответил он, орудуя щеткой, — я служил до этого шофером по перегону экспортных машин. Зарабатывал хлеб, сидя за рулем.

Мистер Брейсуэйт, казалось, обдумывал его ответ.

— А вы оставили эту вашу профессию и поступили сюда потому, что… мм… это соответствовало вашим интересам?

— Да нет. Я лежал тут на излечении и поступил сюда потому, что не предвиделось другой работы.

Фабриканту, казалось бы, должно было не понравиться такое безразличие и отсутствие инициатива у молодого человека, но взгляд, который он бросил на Чарлза из-под своих мохнатых седых бровей, был даже чуть-чуть завистлив. Вот что значит быть свободным! — как будто говорил он. Можно браться за любую работу, которая тебе подвернется! Да уж правда ли, как он всегда считал, что нет ничего страшнее этого на свете?

— Так вы, значит, бывали без работы? — произнес он зловещие слова.

— Да, конечно. Но это меня не очень заботило. Всегда подвертывается что-нибудь подходящее, надо только отказаться от мысли, что ты пригоден лишь к одному виду работы.

Он собрал свои щетки и намеревался уйти.

— Вам ничего не потребуется, мистер Брейсуэйт?

— Да, потребуется, — с неожиданной энергией заявил этот хрупкий, обессиленный человечек. — Я хотел бы знать, какой жизненный опыт научил вас безразличию в таких важных вопросах, как выбор работы. Что-то должно было случиться с вами, иначе вы не стали бы таким непохожим на ваших сверстников. Те, кто говорит так, обычно не более чем бездельники, живущие за счет других, а вы не бездельник. Но я не спрашиваю вас об этом. Я просто не имею права задавать вам вопросы личного характера. Но, если вам самому захочется, расскажите мне об этом когда-нибудь

Чарлз оперся на щетку..

— Сначала ответьте мне вы. Почему вы проявляете ко мне такой интерес? Я не наблюдателен, но мне кажется, что вообще вам не свойственны ни любопытство, ни даже простейший интерес к другим людям. Ведь что-то заставило вас расспрашивать санитара, который убирает вашу палату. Причины этого кроются во мне? Или в вас?

Мистер Брейсуэйт закрыл глаза. Он казался неправдоподобно слабым. Чарлз представлял себе, как еле-еле пульсирует кровь в тонких жилках его опущенных век. Больной упорно думал о чем-то для него новом, и это было утомительно.

— Таких причин две, — наконец сказал он. — Мне никогда еще не приходилось так долго лежать в постели, ни о чем не думая. Сначала я думал о вещах — деньгах, о своем организме и тому подобном. Но это была просто привычка. Теперь я думаю о людях, но, когда я пробую думать о людях, которых знал в прошлом, я убеждаюсь, что не могу ничего вспомнить о них. Я, собственно, никогда никого не замечал. Не замечал, какие они были, разве что думал: вот хороший делец, это надежный служащий, а тот серьезный соперник. Женщин тоже, — добавил он медленнее и на минуту замолчал.

— А вторая причина?