Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

• Название: Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
• Автор: Анатолий Гуревич
• Издательство: Нестор
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-303-00304-0

Мемуары выдающегося советского военного разведчика – резидента в Бельгии и во Франции накануне и в годы Второй мировой войны Кента (A.M. Гуревича) охватывают период почти всего XX в. Автор подробно описывает события в Ленинграде, в СССР в 1920–1930-е гг., войну в Испании, в которой он принимал участие в звании лейтенанта Республиканской армии, свою разведывательную деятельность в Бельгии и во Франции, а также последующий период жизни, в том числе и более чем двенадцатилетнее пребывание в советских лагерях.

Книга представляет интерес для широкого круга читателей, а также для историков, психологов, филологов и других специалистов.

---

- Вам не за что меня благодарить. Вы были абсолютно правы, а вот доносчик понесет должное наказание. Он хотел выслужиться даже ценой жизни двух заключенных.

Прошли многие годы, но по сей день Роберт и я не можем забыть порядочность начальника лагеря, проявленную им уже не в первый раз во многих отношениях.

В этом лагерном подразделении я находился примерно до августа 1951 г. Естественно, у меня сложились хорошие отношения со многими заключенными. О некоторых я уже упоминал. Сейчас хочу остановиться еще на некоторых, произведших на меня большое впечатление и оставшихся по сей день в моей памяти. Одним из них являлся профессор медицины Александров.

До ареста Александров принадлежал чуть ли не к кремлевским врачам. Мне говорили, что в числе его больных был Максим Горький. Я никогда не спрашивал его о причинах, послуживших основанием к его аресту, но мог понять, что его обвинили незаслуженно. Возможно, одной из причин явилось то, что он очень критиковал постановку обучения и дальнейшее отношение со стороны властей к медикам. Не исключалось и то, что существовавший режим обвинял его в умышленном неправильном лечении людей высокого ранга.

С профессором Александровым у нас были очень теплые отношения, и однажды он предложил меня осмотреть. Конечно, я принял это с удовольствием. Осмотрев, профессор похвалил меня за хорошее сердце, хорошее состояние сосудов, за то, что у меня очень крепкие нервы. В то же время он обнаружил у меня левостороннюю паховую грыжу и рекомендовал сделать операцию. Поинтересовался, где и при каких условиях я ее «заработал». Конечно, я не мог признаться.

Мы договорились с Александровым, что мне сделают необходимую операцию. Срок госпитализации я счел необходимым согласовать с полковником Бганко. Он порекомендовал лечь в больницу, когда уйдет в отпуск. Такое решение и было принято.

Несмотря на то, что профессор Александров указал мне на крепкие нервы, он счел необходимым, чтобы я принимал специальные, нервоукрепляющие лекарства и даже рекомендовал сделать несколько уколов. Его советов я строго придерживался.

К великому сожалению, в больнице я провел всего лишь несколько дней и до операции дело не дошло. Однажды рано утром ко мне в палату вошел Александров и, не скрывая своей тревоги и волнения, сообщил, что меня собираются куда-то этапировать.

У меня невольно возник вопрос: чем вызвано мое столь срочное этапирование? Первым впечатлением было, что Павлов и его единомышленники решились воспользоваться отсутствием полковника Бганко и у них появилась возможность отделаться от меня. Должен признаться, что до прибытия в новый лагерь (Воркутлаг 175/3) я несколько изменил свое мнение.

Прибыв в новый лагерь, обслуживающий тоже действующую угольную шахту «Воркутуголь», я убедился, что меня ждали. Сразу же я был принят начальником лагеря и направлен на работу старшим экономистом в планово-производственную часть. Разместили меня, я бы даже сказал, в очень уютном бараке, в котором было мало народу. В основном заключенные, занимающие руководящие должности на шахте, в ее различных службах и даже начальники отдельных забоев. Познакомился со всеми живущими в бараке и с некоторыми подружился. Начальник лагеря представил меня не только моему начальнику и другим сотрудникам руководства лагеря, но и, лично сопровождая, с начальником лагеря. Я приступил к работе незамедлительно. Вскоре успокоился, и началась моя нормальная лагерная жизнь.

В этом лагере, что меня удивило, среди заключенных было немало немцев. Знание немецкого языка позволило мне легко с ними общаться. Помнится, был немецкий врач, который в беседе со мной не побоялся даже сказать, что во время войны ему приходилось быть личным врачом Гиммлера и Геббельса.

Были и наши советские заключенные, которые вызвали у меня тревогу и жалость. К числу таковых хотелось бы отнести в первую очередь бывшего секретаря обкома, нашего ленинградца Ефремова. Он был арестован и осужден по «Ленинградскому делу». Мне удалось с помощью начальника лагеря устроить его на относительно посильную работу на поверхности шахты. Возможно, благодаря этому у нас буквально с первых дней сложились хорошие отношения. Кстати, несколько опережая наше совместное пребывание в лагере с Ефремовым, считаю совершенно необходимым сказать, что наши добрые отношения сохранились надолго и после освобождения.

Находясь на этапе опять в горьковской тюрьме, еще, пожалуй, в более тяжелых условиях, лежа на полу большой камеры, совершенно случайно рядом со мной увидел знакомого мне человека. Я не мог вначале определить точно, кто это такой. Только услышав голос, узнал, что это комкор Александр Иванович Тодорский, с которым я случайно познакомился в доме моих родственников, если не ошибаюсь, еще в 1932-м или 1933 г. Во всяком случае, я уже знал, что он был в свое время начальником Управления военно-учебными заведениями РККА, а затем начальником Военно-воздушной академии им. Жуковского. Тогда я узнал, что он являлся автором любимой В.И. Лениным книги «Год с винтовкой и плугом». Уже в пересыльной тюрьме я узнал от Александра Ивановича о том, что начальником Военно-воздушной академии он пробыл с 1933 г. по август 1938 г. После этого был назначен начальником Управления высших военно-учебных заведений, а затем абсолютно необоснованно арестован. Ко времени нашей встречи в пересыльной тюрьме ему уже было около шестидесяти лет.

В те годы, до моего поступления в 1935 г. в институт, мы виделись с Александром Ивановичем несколько раз. Он знал, что, несмотря на мою молодость, я являлся заместителем начальника штаба ПВО Нарвского района Ленинграда и поэтому носил военную форму. После нашей после дней встречи, к моему стыду, как-то ни разу не вспоминал о нем. И вот неожиданная встреча в тяжелых условиях. На этот раз мы были оба заключенные. О причинах его ареста он мне ничего не говорил. Из разговоров с ним я узнал, что до нашей встречи он находился в лагере близ Инты в Коми АССР, где в последнее время являлся заведующим пошивочной мастерской. Одновременно с ним находился один из руководящих работников Наркомата обороны, если не ошибаюсь, Степанов или Смирнов, он был связан по работе с зарубежными странами. В лагере он заведовал столярной мастерской.

Я заметил при наших разговорах, что Тодорский очень нервничает и переживает тот факт, что совершенно неожиданно он был направлен этапом, как и предполагал, на Колыму.

Естественно, ни он и ни я не говорили ничего о предъявленных нам обвинениях, послуживших основанием нашего осуждения. Мы больше касались вопросов, связанных со Второй мировой войной и Великой Отечественной войной, с развитием событий в послевоенное время. Он подчеркивал, что, хорошо зная РККА, патриотизм советских воинов и достаточную мощь нашего государства с хорошо развитой военной промышленностью, он никогда не сомневался, находясь уже в лагере, что победа над гитлеровцами будет нашей. В то же время я впервые услышал о том, что, по его глубокому убеждению, репрессии, развязанные против видных военных деятелей, начиная с маршала Тухачевского, являются необоснованными. Виновными в этом отношении он видел Сталина, Ворошилова, Буденного и, главным образом, руководителей органов государственной безопасности и прокуратуры.

Александр Иванович с большим вниманием выслушал мои рассказы и проявил удивление, услышав от меня многое о Второй мировой войне и наших союзниках по антифашистской коалиции. Я чаще всего ссылался на якобы извлеченные сведения из прессы.

После моего освобождения из лагеря по амнистии и уже работая в Ленинграде в научно-исследовательском институте («ЦНИИбуммаш»), я прибыл в Москву в командировку. Около гостиницы «Метрополь» случайно увидел генерал-лейтенанта, лицо которого мне было знакомо. Я еще не успел точно узнать, кто это такой, как меня узнал он. Это был А.И. Тодорский. Он шел с довольно молодой и симпатичной женщиной. Мы подошли друг к другу. Это была наша первая, но не последняя встреча. По его приглашению мы направились к нему домой. Я узнал, что жена его умерла, а рядом с ним шла его дочь, которая проявляла к нему не только большое внимание, но и любовь.

Александр Иванович был полностью реабилитирован в 1953-м или 1954 г. Ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, и мне показалось на основе наших разговоров, что он принимает участие в рассмотрении дел незаконно репрессированных военачальников. У меня есть основания полагать, что А.И. Тодорский решил, что и я полностью реабилитирован. Я ему не имел права сказать, что я только освобожден по амнистии и продолжаю добиваться своей полной реабилитации. Возможно, если бы я имел право ему рассказать, кем был до ареста, что, по моему убеждению, без всяких оснований арестован и осужден решением «Особого совещания», возможно, он помог бы мне добиться моей реабилитации. К великому сожалению, я не счел возможным об этом ему рассказать.