Мария Кунцевич - Тристан 1946

• Название: Тристан 1946
• Автор: Мария Кунцевич
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0172-9

Творчество Марии Кунцевич — заметное явление в польской «женской» прозе 1930-1960-х гг.

Роман «Тристан 1946» написан в 1967 году уже зрелым мастером. В нем по-прежнему сильны романтические мотивы, а сюжет восходит к древней легенде о Тристане и Изольде, хотя события разворачиваются в послевоенной Англии и все действующие лица — наши современники.

«Тристан 1946» — роман, задуманный в годы эмиграции, — своеобразная интерпретация древней легенды, миф в современных одеждах. История любви польского «Тристана» и ирландки «Изольды», лежащая в основе повести, по накалу страстей не уступает средневековому первоисточнику.

---

Проснулась — трещит телефон, оглядываюсь, лежу на ковре, рядом бутылка, осколки стекла от разбитого фужера, нетронутый компот, встала и говорю: «Алло» — «Мистер Драго хочет вас видеть, уверяет, что вы знакомы» — «Нет, нет, не знакома, меня нет», — наверное, это проделки Бернарда, решил разыграть, думаю, начинаю понемногу раздеваться, и вдруг стук в дверь. «Катя, открой, это я». Онемела: Драги.

Я его не впустила, разговаривали через закрытую дверь.

— Откуда ты взялся?

— Из Лондона. Если избегаешь знакомых, не надо останавливаться в этой гостинице.

— С каких это пор ты стал мистером Драго?

— Уже два года я так подписываю картины. Видно, в Труро я не популярен, открой.

Я не открыла. На другой день, проголодавшись, я спустилась вниз в ресторан, заказала бифштекс, Драгги сразу же подсел ко мне…

— Вчера я видел, как ты в сопровождении какой-то тощей миноги выходила из «кадиллака», это твой новый Тристан?

— Не валяй дурака, а то уйду, и тебе придется за меня платить…

Затих, объяснил, что сейчас у него в Нью-Йорке выставка.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Говорю тебе — не твоя забота.

— Моя забота, — объясняет он.

День был жаркий, я сняла жакет от костюма, в котором прилетела, под ним — прозрачная блузка, он смотрит на меня глазами невинного младенца и трогает пальцами шрам на моем плече: это моя забота, darling, я не хочу, чтобы это повторилось.

Меня словно огнем обожгло, все во мне заныло, о, если б это могло повториться! Нарочно, себе назло сказала:

— Это не может повториться, если тебе так уж хочется знать, как раз сегодня у меня вечер не занят.

На этот раз я уперлась — не буду сидеть у телефона как пришитая, попросила портье, чтобы в случае чего записал, кто звонил, и пошла бродить по городу, тени на одной стороне улицы были гуще, блеск на другой стороне резче, чем в Лондоне, потому что солнечные лучи здесь либо падают перпендикулярно, либо совсем не проникают из-за небоскребов, и веселые люди здесь казались веселее, а печальные — печальнее, магазины — Богаче, спешка — еще безумнее, автомобили — больше, наряды — новее, все было экстра, только у ювелира Тиффани на Пятой авеню все выглядело очень скромно, в витрине крохотные экранчики с еще более крохотными окошечками на замшевом фоне, и к этим замшевым квадратикам прикреплены маленькие брошки без цены, маленькие колье, маленькие кольца с огромными бриллиантами. Платья в «Саксе» удивили меня тем, что в Нью-Йорке шьют по-парижски, но только зачем, ведь немцы не уничтожили Париж. Вспомнив о своих ирландских предках, я зашла в собор Святого Патрика, и вся эта готика — арки, витражи, — все было ненастоящее, я не увидела старины, ничто не трогало, маленькая романская церквушка в Лентеглос была милее, но меня обрадовало, что у Нью-Йорка нет прошлого, у меня, кажется, тоже нет прошлого, потому что всякие типы чаще, чем в Лондоне, оглядываются на меня, а один в дурацкой шляпе даже сказал: hello, beautiful[61].

Вечером с мистером Драго мы пошли в театр на «Трамвай Желание», один из героев этой пьесы поляк Ковальский, его любят две женщины, и одна из них, идиотка Бланш, которая хочет отбить его у жены, была я. Драгги шептал:

— Смотри, смотри на этого изувера, этот Ковальский здорово похож на нашего польского бандита! Скажешь, нет?

Неправда, вовсе не похож, Бланш не похожа на меня, жена Ковальского — на Кэт, никто никогда ни на кого не похож, но я не могла высидеть этот спектакль до конца, мы ушли после второго акта, и Драгги повел меня в «Сардис», в театральный кабак, где авторы и актеры собирают мнения после премьеры, только на этот раз была не премьера.

Там я познакомилась с Гарольдом, наверное, они с Драгги заранее договорились, потому что, только мы вошли, он выглянул из-за газеты, оглядел меня с головы до ног и говорит: «Все, как и предполагал, никакое это «не лицо сезона», а «личность десятилетия», Драгги в ответ: «Ты хотел сказать, «столетия», — мы смеялись, Драгги велел подать крабов из Аляски, шампанское, ананасовый компот, все уже знают, что я люблю шампанское и компот из ананасов. Гарольд вел себя так, будто мы знакомы с детства, он тоже оказался ирландцем, и, когда мы доедали краба, за столом сидело уже шесть человек, Гарольд снова заказал шампанское, второго брюнета звали Рой, он оказался кинокритиком, и еще там была пара, Марго и Денни, актеры, за кофе я уже насчитала тринадцать человек, все пили за меня, несли всякий вздор и все вели себя так, словно были знакомы со мной с пеленок, в уборной Марго показала, как надо массировать груди, чтобы не отвисли, и поцеловала меня в грудь.

Было около двух, когда мы вышли из ресторана. Метрдотель бежал за мной до дверей, официант выпрашивал автограф, какой-то тип весь вечер рисовал меня, и несколько человек свистели вслед, ходя Подружкино платье вовсе не было «экстра», кричали: «Останься с нами, Звезда сезона, ты теперь наша», в Лондоне на меня только пялили глаза, а здесь полюбили, и мне стало хорошо.

Проба состоялась на следующий день утром, Гарольд — продюсер, фильм называется «Забастовка ангелов», комедия, я должна быть деятелем профсоюза ангелов, требую повышения заработной платы ангелам, потому что им все труднее ладить с грешниками, забастовка срывается, потому что кое-кто из ангелов хотел бы получить докторскую степень за святость, я перехожу на сторону грешников и возглавляю забастовку гангстеров и наркоманов, требующих повышения зарплаты.

Мне велели сыграть последнюю сцену, текст я прочла только раз, ждали, что я буду кричать, но я провела сцену на полутонах, я же была падшим ангелом, а грешники тоже когда-то были ангелами, значит, мы легко найдем общий язык, без крика.

Гарольд пришел в дикий восторг, он поговорит с директором и уверен, что ангажемент — дело верное, а я сказала, что еще не известно, может, я и не соглашусь. Драгги рассердился, но я ничего не могу решить, пока не увижусь с Михалом.

Телефонного звонка не было, я пряталась от Драгги, часами просиживала в «Клойстерс», разглядывала гобелены с единорогом, объедалась мороженым, лежала на траве в Центральном парке, читала «Харперс базар». Ни Джеймс, ни Подружка не знали моего адреса, никто меня не беспокоил, только одно не давало мне покоя, что где-то тут неподалеку — Михал.

Гарольд сказал, что дает мне неделю на размышление, на третий день я стала нервничать, на пятый, в субботу приехал Бернард, Михал уже выходит, скоро вернется на работу, я промолчала, а в воскресенье утром звонок:

— Кася? Я внизу.

Спускаюсь. Михал сидит в кресле напротив лифта, посмотрел, вяло улыбнулся, словно бы мы только вчера расстались, спрашивает, что нового.

Пожала плечами, говорю:

— Ничего, как ты?

— Хорошо, здоров, — говорит, — как с гуся вода, все в прошлом.

— Что в прошлом?

— Все, — говорит, — все мои болезни.

У меня перехватило дыхание, молчу, наконец спрашиваю:

— И я в прошлом?

Он прикрыл ладонью мои руки, смотрит в одну точку, откашлялся, говорит:

— И ты тоже, — даже голос у него не дрогнул.

Я сижу оцепенев, наконец спрашиваю:

— И все наше умерло, все умерло?

— Умерло, — говорит.

Я вскочила с места:

— И после этого ты не чувствуешь себя несчастным? Нет?

— Нет.

Мы стояли друг против друга, ожидая, что вот-вот что-то случится, кто-то войдет и не даст нам умереть.

Никто не вошел, ничего не случилось, по-прежнему где-то в глубине бармен грохотал миксером со льдом. Михал поцеловал мне руку, мы отвернулись друг от друга, и он пошел, прихрамывая.

— Значит, расстаемся? Ну, так прощай, прощай — Я побежала за ним.

Он остановился и долго смотрел на меня:

— МЫ С ТОБОЙ НИКОГДА НЕ РАССТАНЕМСЯ, — сказал он.

Стеклянная вертушка в дверях дрогнула, блеснула и замерла.

Глава XIV

Я по-прежнему живу в Пенсалосе в маленьком домике на краю скалы с видом на один из корнуэльских заливов — Ready Money Cove.

Из давнего окружения Фредди первым ушел полковник Митчел, его задушила не то злость, не то астма. За месяц до смерти он успел с помощью местных патриотов распространить среди наиболее влиятельных граждан послание, разоблачающее подрывную деятельность смутьянов, ловко использующих доверчивость английских ученых и доброе отношение англичан к вдовам и сиротам весьма сомнительного происхождения.

Вскоре вслед за ним исчез с горизонта и Роберт Стивенс, отряхнув со своих сандалий пыль провинции, он держал курс на Лондон, в Swiss Cottage — район интеллектуальной элиты, где в кругах австрийских евреев рассчитывал на карьеру мессии.

Джеймса Брэдли после бегства Кэтлин я видела всего два раза: один раз у Ребекки и второй — в больнице. Ребекке врачи запретили пить, поэтому она уже не ходит, как прежде, к «Прусскому королю», а целый день потягивает коньячок из бутылки, которую прячет в домашней аптечке, зато кофе, которым она угощает гостей, становится раз от разу все жиже, а изрекаемые ею истины — все суровей. Как-то раз, заглянув к ней мимоходом, я застала там профессора, он сидел красный, Ребекка же вещала.