Василий Росляков - Последняя война

• Название: Последняя война
• Автор: Василий Росляков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Когда все было продумано, учтено, рассчитано, стали штудировать боевой план вместе со старшими боевых пятерок и десяток.

Пришло время выступать. Каждая группа, каждая пятерка и десятка знали свою задачу.

Вышли в сумерках, тремя группами. Позади шел обоз. На санях везли запас патронов, гранат, взрывчатку, но главное, для чего нужны были сани, - побыстрей уйти в случае неудачного исхода. В случае же удачи захватить побольше трофеев.

Накапливались вокруг станции с трех сторон. Славка лежал со своей пятеркой возле штакетника, у въезда в поселок. Ждали появления патруля, чтобы напасть на него из-за угла и занять место под окнами двух домов, где квартировали немецкие офицеры. Время шло, патруль не показывался. Славке уже подумалось, что сведения Марафета липовые и все теперь, не только в его пятерке, полетит к черту, спутается, и заварится такая каша, в которой придется разбираться каждому в отдельности.

Патруля не было, а без его устранения Славка не имел права входить в улицу и занимать исходное место перед теми домами. Только что подумал о возможном провале операции, как где-то в центре поселка ахнул в полной ночной тишине выстрел и быстро-быстро поползла в ночное небо светящаяся точка. Ухнуло в одном, в другом месте. Ждать больше было нельзя. Славка поднял своих ребят, кинулся в улицу. И тут по ним хлестанула длинная очередь из пулемета. Попадали кто где был. Пулемет бил наискосок с противоположной стороны улицы, со двора, где квартировал комендант поселка. Отползая назад, ребята пытались нащупать пулеметчика, стреляли по нему из винтовок, но пулемет продолжал работать с прежним остервенением. Пытались проползти на другую сторону улицы, чтобы напасть на пулеметчика с задов, однако дело кончилось тем, что ранило одного парня. Снова укрылись за углом изгороди, перевязали раненого, а пулемет все бил с короткими перерывами. В нескольких местах поселка уже горело. Пламя неровным отсветом доставало до их улицы, и Славка видел, как из "его" домов выскакивали немцы. Вот они заметались, бросились было в поле, но тут же напоролись на Славкину пятерку и повернули в улицу.

А пулемет все бил, и Славка подумал: будет ему от Арефия, задачу не выполнил. Там, в поселке, разгром шел полным ходом, а тут - какой позор! ни шагу сделать не удается, не пускает этот сумасшедший фриц. Надо ползти, нельзя раздумывать, когда все давно уже действуют. Метр за метром, вдавливая тело в снег, полз вперед Славка. Ближе, ближе, а пулемет захлебывался; рядом, над головой, свистнули пули и ушли в сторону. Славка приподнялся, бросил наугад гранату, взрыв ослепил на одно мгновение, и пулемет замолчал. Минута прошла, другая. Тихо. Тогда повскакивали ребята и мгновенно оказались во дворе. Славка услышал голос:

- Я свой, русский.

Пулеметчик стоял на коленях перед немецким пулеметом, держал руки кверху и лепетал:

- Не убивайте, я свой, русский.

- Какой же ты свой, гад! - отдышавшись, сказал Славка. - Почему перестал стрелять, сволочь?

- Патроны кончились. Не убивайте, я русский.

- Паразит. Отправьте его в четвертый эшелон!

Двумя выстрелами ребята покончили с предателем.

Постепенно взрывы и стрельба улеглись, наступила тяжелая тишина. Слышно было, как потрескивало в местах пожаров. Треск этот разносило по всему поселку. Какое-то время брехали собаки, потом и они - с перепугу, что ли, - онемели.

Пришел обоз, стали грузить трофеи. Столько оружия даже во сне не снилось партизанам. Склад нашли. Главное - побольше патронов, побольше ящиков с патронами.

Арефий, прихрамывая, метался между санями, следил за погрузкой.

- Что там стряслось у тебя? - спросил он, наткнувшись на Славку.

- Да свой, паразит, русский.

- Ушло много, - с досадой сказал Арефий, - по железной дороге ушли, в подштанниках. Проворонили. Перехватили, но поздно.

- В подштанниках далеко не уйдут, - успокоил кто-то.

Обоз тяжело двигался длинной цепочкой. Теперь он шел впереди, сзади прикрывали его бойцы Арефия. На этот раз веселые, голов не вешали, шутили, сигаретками друг друга угощали.

Начальник окружной полиции Марафет один остался в своей разгромленной крепости. По сигналу он спустился в погреб и там со своей семьей отсиживался до конца боя. Перед уходом партизан к нему забежал Витя.

- Живой, дядь Вань?

- Живой, Витек.

- Не хотите с нашим командиром встретиться?

- Не хочу, Витек. Побегу на Брянск, за помощью. А вы давайте поскорее сматывайтесь.

Мимо Славки шли нагруженные сани, много саней.

На одних он увидел что-то громоздкое, перетянутое ремнями. Подошел и не поверил глазам - пианино.

- Слушай, друг, что это у тебя?

- Не видишь, трофеи.

Славка нашел Арефия, спросил, зачем пианино.

- В лагерь отправим.

- Ха, в лагерь зачем?

- Ты что, Холопов, не знаешь, зачем пианино?

- Ха, странно.

Это пианино напомнило Славке Москву, общежитие, как он, забившись в угол, слушал тогда, задыхался от счастья. Теперь этот Арефий... Как это он придумал? Взять пианино вместе с пулеметами, ящиками с патронами и снарядами? Что у него было в голове в это время? Ничего себе Арефий Зайцев. По глазам видно было, между прочим, что Арефий не простой человек. Глаза у него белесые - особенные глаза, медленные, тягучие, прекрасные. И говорит он тоже как-то особенно. Рот у него крупный и шрам на нижней губе, сбоку. Особенный рот. Вообще Арефий весь какой-то особенный. И как это он придумал? Пианино. Эх ты. Бывают же люди...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Февраль начался солнечными днями и ясными морозными ночами.

Взвод Арефия жил теперь в лагере. Стояли на ближних и дальних постах, качали круглосуточно воду, докуривали последнее курево, добытое во время налета на станцию, доедали зимние запасы продовольствия.

Приноровился Славка стоять на посту. Два часа проходили незаметно, не только что незаметно, но даже интересно. Иногда он ждал эти часы и как бы готовился к ним, - переживал их заранее. Но это относилось не к дальним постам, где стояли вдвоем и где время проходило в разговорах, а к постам ближним и только в ночную пору, когда два часа казались бесконечными и тягостными. Теперь он их ждал заранее. Невелика хитрость, а как она преобразила эти ночные одинокие часы. Дело в том, что во время ночных дежурств он стал вспоминать свою жизнь. Сначала что-то случайно вспомнилось, одно, другое, а потом уже стал заниматься этим сознательно и постоянно. Это было прекрасно. Как только он не додумался до этого раньше? Ночь, тишина, никто тебе не мешает, не отвлекает, бери с самого что ни есть начала свою жизнь и разглядывай ее до каких хочешь самых мелких подробностей. Хочешь с начала, хочешь с конца, хочешь - перескакивай с одного места на другое. Пядь за пядью, шаг за шагом, минута за минутой. Если надо остановить или замедлить течение жизни, пожалуйста, останавливай, замедляй, дело хозяйское. Ты тут хозяин полный, всемогущий и умный. Но как бы он это ни проделывал, как бы ни метался по закоулкам памяти, как бы далеко ни уходил, всегда возвращался к двум предметам или к двум точкам. Одна точка была значительная, подвижная во времени и переменчивая, вмещала в себя целую жизнь. Это была Оля Кривицкая. Славка чаще всего видел ее в розовом и всегда помнил, что она из Херсона, в котором он никогда не бывал. Город Херсон и само слово "Херсон" Славку завораживали. Оля Кривицкая, беленькая, со вздернутым носиком, удивительными глазами, как-то совмещалась в Славкином сознании с Херсоном, степным, загадочным. Оля говорила быстро-быстро, и Славке думалось, что так быстро и в то же время напевно говорил весь Херсон.

То, что Славка возвращался к Оле Кривицкой, больше всего думал о ней, - не думал, а смотрел на нее, разговаривал с ней, ходил с ней, сидел, обижался на нее, замирал, когда она перебирала своими пальцами его нечесаные патлы, так отчетливо видел он ее в своей памяти, - то, что он думал больше всего о ней, это было вполне объяснимо и понятно. Непонятна и необъяснима была вторая точка - комната общежития с большим столом посредине, четырьмя койками и тумбочками, и даже не сама комната, а Славкино лежание на одной из этих четырех коек. Он лежит поверх одеяла, одетый. Вплотную к койке придвинут стул, на нем пепельница и пачка, настоящая, невыдуманная, - только что начатая пачка "Казбека". На стул можно положить и книгу, если захочешь оторваться от нее, отвлечься, помечтать о чем, подумать или с упоением и блаженством заглядеться в потолок.

Почему из множества дней, из более важных событий, где было полно встреч, поездок, радостей, огорчений, где были товарищи, родные, знакомые, были города, степи, речки, - почему из всего этого возникала всегда вместе с первой и эта вторая точка, ничем не приметное лежание в студенческой комнате?

Сейчас над Славкой в ночных промоинах, между черными верхушками сосен, блестят ясные звезды, молчит лес, дорожка от землянки до навеса, где стоят лошади, чуть видна, ледяная крупка хрустит под сапогами, а он лежит на этой студенческой койке, откладывает книгу, открывает пачку "Казбека" - как духовито пахнет из коробки! - берет папироску, прикуривает от спички, затягивается, глотает мягкий ароматный дым и медленно выпускает его к потолку и смотрит с блаженством в этот потолок.