Антон Фарб - Изнанка миров

• Название: Изнанка миров
• Автор: Антон Фарб
• Жанр: Фэнтези

Авторская переработка мифа об Агасфере, где акцент смещен с бессмертия главного героя на его неприкаянность, неспособность обрести покой ни в одном из миров. Действие разворачивается в девяти параллельных мирах, построенных на различных архетипах фэнтези, научной фантастики, мифологии и кинематографа.

---

Я старался держаться дороги, по которой нас водили каждый день. Места вроде бы были знакомые, но в темноте я то и дело спотыкался о корни и падал в жидкую грязь. Джунгли рычали и ухали мне вслед…

Добравшись до поворота к деревне, я забился в лощину, густо поросшую папоротником, укутался в кожанку — воздух звенел от москитов — и начал ждать. Страшно хотелось курить.

А потом я сделал то, чего никак от себя не ожидал. Я уснул — мгновенно, будто упал. Сон был похож на жидкую грязь.

Разбудил меня шум мотора. Мне понадобилось пару минут, чтобы понять, где я и кто я (грязный, промокший, искусанный москитами, с резью в глазах), и как долго я спал. Было уже светло.

Шум мотора приближался. Пригнувшись, я подкрался к обочине, ожидая увидеть грузовик матери Летиции и готовясь запрыгнуть в кузов или уцепиться за котел полевой кухни. Но по дороге ехал не грузовик…

Это был лендровер с открытым верхом, грузно переваливающийся с боку на бок на извилистой лесной дороге. За рулем сидел широкоплечий седоусый человек в пробковом шлеме и жилете с множеством карманов. На соседнем сиденье лежал двуствольный штуцер.

— Фуад! — заорал я, срывая горло и бросаясь под колеса лендровера.

Пожилой ирамец ударил по тормозам и вывернул руль, уводя машину в сторону. Мгновение спустя штуцер уже смотрел в мою сторону.

— Фуад! Это же я!

Он посмотрел на меня через прицел, нахмурив косматые брови, пытаясь понять, откуда этот грязный призрак знает его имя; потом он опустил штуцер, покачал головой и завел мотор. В этот момент из-за поворота показался грузовик миссии Тифарета. Нгуен стоял на подножке, занеся штурмгевер над головой.

— Фуад! — простонал я, но ирамец молча рванул лендровер с места, обдав меня жижей из-под колес. Обессиленный, я упал на колени.

Последним, что я увидел перед тем, как Нгуен ударил меня прикладом по голове, была ярко-оранжевая шкура шаньского тигра на багажнике лендровера.

Я провалялся без сознания целый день. Когда очнулся, уже темнело. Меня и мать Летицию заперли в бамбуковой клетке на территории Храма, у подножия той самой конической башни с колодцем внутри.

— Как вас зовут? — спросила Летиция.

Я провел ладонью по лицу и помотал головой, отгоняя дурноту.

— У меня было много имен, — ответил я.

— Как вас зовут? — настойчиво повторила Летиция. — Я хочу знать имя человека, из-за которого меня убьют.

— Вас-то за что? — спросил я.

— За содействие побегу. Так как вас все-таки зовут?

Я сунул руку за пазуху и вытащил жетон с личным номером.

— Сорок два ноль пять дробь семь, — прочитал я и хрипло хохотнул.

— Безумие, — прошептала Летиция. — Кругом сплошное безумие…

Клетка была тесной. Сидеть можно было, только согнувшись. Шея болела. Мать Летиция сидела рядом. По ее красивому, породистому лицу аристократки пробегали судороги с трудом сдерживаемой истерики.

— Нас убьют сегодня ночью, — сказала она. — В Тифарете у меня было три дочери и семь внуков. У меня была своя клиника, я помогала больным людям. У меня была собачка, маленький пекинес. У меня был дом с садом. В саду росли вишни и яблони. У меня было все, но сегодня ночью меня убьют.

— Ошибаетесь, — сказал я. — У вас ничего не было, и у меня ничего не было; и быть не могло. Потому что мы — временны, нагими пришли мы в этот мир и нагими уйдем из него. Была только пустота до и будет пустота после, а между этими великими пустотами у тебя есть жизнь. Она слишком коротка и мимолетна, чтобы заполнять ее постоянными вещами… Надо брать от жизни все, что можешь, и отпускать то, что удержать не в силах.

— Тогда зачем жить? — спросила она. — Зачем жить, если ничего не иметь, ни за что не держаться?

— Чтобы познавать. Пробовать. Приобретать опыт. Не важно, что ты пережил — важно, что ты можешь вспомнить.

— Не понимаю…

— Все очень просто. В конечном итоге, жизнь — это череда воспоминаний. Это единственное, что остается с тобой до конца…

Я замолчал и устало потер виски.

— Вы так говорите, — сказала Летиция, — как будто вам уже доводилось умирать.

— Да, — сказал я. — Чтобы прожить много жизней, каждый раз приходится умирать.

Было уже совсем темно, когда в прореху между тучами выглянула луна, большая, красная, набухшая кровью. Над башней вспорхнула стая летучих мышей. Где-то в джунглях взревел тигр. Влажные щупальца тумана поползли по руинам Храма.

— Я не хочу, — вдруг всхлипнула Летиция. — Я не хочу умирать здесь, в этих проклятых джунглях, в этом проклятом Храме, в этом проклятом мире, этой проклятой ночью… Не хочу, не хочу, не хочу! — заскулила она.

Я протянул руку и погладил старушку по седой голове. В этот миг я чувствовал себя бесконечно старше ее.

— Не надо бояться, — сказал я. — Никогда не надо бояться.

Она уткнулась в мое плечо и зарыдала, а я продолжал гладить ее по голове…

Скрипнула дверь клетки. Наг, бесформенно большой в своей хламиде, дотронулся до меня длинным гибким пальцем и прошипел:

— Ты. Иди со мной.

— Мы, наги, были первыми, кто начал странствовать между мирами, — прошелестел низкий, гипнотизирующий голос в полутьме храмовой башни. Кое-где на сколах кирпичей и в трещинах стен подрагивали огоньки свечей, но их колеблющееся пламя было не в силах разогнать полумрак.

— Мы были первыми, кто открыл Врата. Кто ступил в изнанку миров, — монотонно говорил наг. — Потом пришли люди. Они воздвигли храмы и стали давать имена. Агарта, Серые Равнины, Небесный Эфир, Великая Река, Предвечный Океан… Великое множество имен. Каждое имя давало форму. Форма ограничивала содержание.

Лунный свет косо падал на каменный сруб колодца. Плиты не было. Черепа младенцев были свалены горкой в одном из углов. Туда же кто-то замел все до единой косточки.

— А потом махатмы из Шангри-Ла закрыли колодцы Печатью Дракона; и свободы не стало.

Наг взял огарок свечи в руку и приблизился к колодцу. Подсвеченное снизу, его удлиненное лицо было похоже на морду змеи.

— Они постарались на славу, — сказал наг, и впервые в его голосе прозвучало что-то похожее на эмоции: смесь ненависти и уважения. — Если не знать ритуала, колодец, закрытый Печатью Дракона, не открыть и атомной бомбой. А повторить ритуал пока не удалось никому…

Пальцы нага любовно пробежались по червеобразным символам на колодце.

— Все дело в погрешности перевода… — сообщил наг, подойдя ко мне и подняв огарок повыше. — Кровь ребенка не сработает. Нужна кровь скитальца. Человека, который не принадлежит ни одному миру. Неприкаянного… И отдать он ее должен добровольно. Ты дашь мне свою кровь?

Я заглянул в вертикальные зрачки нага и сказал:

— Да.

Вытащив из складок хламиды длинный кинжал с волнистым лезвием, наг приставил острие к моей груди и сказал:

— Будет больно.

Потом он резко полоснул меня по груди. Было больно. Я закричал, и погруженный в вековую тишину Храм содрогнулся от моего крика.

Наг обмакнул палец в мою кровь и вернулся к колодцу. Опустившись на колени и не говоря ни слова, он провел пальцем по первой букве, потом по второй, третьей… Кровь стекала по моей груди, и наг дважды возвращался, чтобы обмакнуть палец. Из множества извилистых червячков он выбирал одни, лишь ему ведомые, и пропускал все остальные, выводя Слово, которое было сильнее Печати Дракона. Отворяющее Слово.

Когда работа нага была близка к завершению, и обведенные кровью символы начали тускло светиться багряным светом, воздух в башне наполнился неравномерным вибрирующим гулом. Земля под ногами мелко задрожала, а потом заходила ходуном. Порыв ветра загасил все до единой свечи, принеся с собой резкий бензиновый запах.

И хотя от боли и потери крови у меня кружилась голова и темнело в глазах, я узнал этот гул, и узнал этот запах. Из последних сил я рванулся вперед, схватил нага за хламиду и отшвырнул его от колодца. Он свирепо зашипел, теряя человеческое обличье, и одним стремительным рывком высвободил свое гибкое чешуйчатое тело из хламиды — но было уже поздно.

За секунду до того, как летающие крепости из Сеннаара сбросили напалмовые бомбы на Храм, я прыгнул в колодец.

ПЕРЕХОД

Жерло колодца затянуто паутиной. Я рву липкие нити — они лопаются с влажным причмокиванием, продавливаю их своим телом, но все впустую. Их слишком много. Они обволакивают меня со всех сторон, стягивают конечности, оплетают плотным коконом. Комья серой отвратительной слизи забиваются в рот, в уши, в глаза. Я слепну и глохну; я не могу даже кричать.

Мои руки прочно примотаны к груди. Только запястья еще сохранили подвижность — я могу вращать кистями рук. Неравномерными толчками бьется в груди тупая боль. Я впиваюсь пальцами в края раны, нанесенной кинжалом нага, и разрываю собственную кожу. Кровь бьет фонтаном. Она смывает с меня клейкую массу, но этой крови слишком мало, чтобы открыть Врата. И тогда я запускаю руку в собственную грудь и сжимаю в кулаке трепещущий комок сердца.