Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

• Название: Мои ранние годы. 1874-1904
• Автор: Уинстон Черчилль
• Издательство: КоЛибри, Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01722-1

В этой книге Уинстон Черчилль вспоминает свое детство, школьные годы, свою службу в гусарском полку, участие в боевых действиях на Кубе, на индийской границе и в Египте, свои корреспондентские подвиги во время Англо-бурской войны, пленение и побег из плена, а также свое вступление в политику в качестве члена парламента. «Мои ранние годы» не только позволяют читателям проследить за формированием великой личности, но и, как пишет сам Черчилль, рисуют панорамную картину ушедшей эпохи. При этом читаются они как самый захватывающий авантюрный роман.

---

Но пока все это происходило, разворачивались и другие события. Не прошел я и двухсот ярдов, как вместо Холдейна и его роты на путях возникли две фигуры в штатском. «Ремонтники», сказал я себе, и тут же, как молния, в мозгу пронеслось: «Буры!» У меня так и стоят перед глазами эти высокие мощные фигуры в черных, треплемых ветром одеждах, в шляпах с обвисшими полями и с ружьями наизготовку — и до них едва ли сто ярдов. Я повернулся и со всех ног бросился вслед за паровозом. Я бежал между рельсами, а буры стреляли мне вслед. Пули вжикали то справа, то слева, чуть ли не касаясь меня. Небольшой отрезок дороги, на котором мы как раз находились, проходил по дну рва глубиной футов в шесть. Я прижался к откосу. Укрыться было не за чем. Я снова взглянул на тех двоих. Один из них, встав на колено, целился. Единственное, что давало мне шанс, — это движение. И я опять кинулся бежать. Снова послышалось мягкое вжик-вжик, и снова меня даже не зацепило. Дольше так продолжаться не могло. Во что бы то ни стало я должен был выбраться из этого рва, этого чертова коридора! Я метнулся влево и стал карабкаться вверх по откосу. Рядом со мной вскинулся земляной фонтан. Мне удалось невредимым пролезть через проволочное ограждение. Рядом со рвом оказалась маленькая ложбина. Я упал в нее, еле переводя дыхание.

В пятидесяти ярдах от меня стоял маленький каменный домик обходчика — какое-никакое, а укрытие. В двухстах же ярдах начинался крутой скалистый берег реки Блю-Кранц — укрытие куда более надежное. Я решился бежать к реке и поднялся в полный рост. Внезапно на противоположной стороне железнодорожного рва, отделенной от меня рельсами и двумя рядами колючей проволоки, я увидел скачущего во весь опор всадника — высоченного, смуглого, с ружьем в правой руке. Он круто осадил коня и, потрясая винтовкой, что-то мне прокричал. Между нами было всего лишь сорок ярдов. В то утро я, несмотря на свой корреспондентский статус, прихватил с собой маузер. Я подумал, что мне ничего не стоит подстрелить этого человека, и после всего пережитого утром всей душой возжаждал это сделать. Рука моя потянулась к поясному ремню — пистолета там не было. Занимаясь расчисткой пути, когда приходилось то залезать в кабину, то спрыгивать на землю, я снял его. Маузер благополучно вернулся домой. Он и сейчас при мне! А тогда я оказался безоружен. А между тем быстрее, чем я сейчас говорю об этом, бур, не слезая с лошади, взял меня на мушку. Животное словно окаменело, всадник тоже, и я вместе с ними. Я поглядел на реку, поглядел на домик обходчика. Бур продолжал глядеть в прицел. Я понял, что шансов спастись у меня попросту нет: выстрелив, он, несомненно, убьет меня. И я поднял руки вверх, сдаваясь в плен.

«Одинокому и безоружному сдаться в плен не зазорно», — сказал однажды великий Наполеон, и эти слова припомнились мне в последовавшие затем минуты горчайших переживаний. Ведь враг мог и промахнуться, речной обрыв был совсем рядом, а два проволочных ограждения еще стояли нетронутые. Но дело было сделано. Бур опустил ружье и поманил меня к себе. Я повиновался. Продрался сквозь проволоку, перелез через ров и подошел к нему. Он спрыгнул с лошади и принялся палить по удаляющемуся паровозу и нескольким разбегающимся кто куда британцам. Когда из поля зрения исчезла последняя фигурка, бур вновь сел на лошадь, и я побрел рядом с ним к тому месту, где расстался с капитаном Холдейном и его ротой. Но их я там не увидел. Они уже были в плену. Наконец я заметил, что идет сильный дождь. Пробираясь сквозь высокую траву бок о бок с захватившим меня буром, я вдруг с тревогой, весьма своевременной, вспомнил о двух обоймах патронов для маузера, по десять патронов каждая, находившихся в двух нагрудных карманах моего полевого кителя — правом и левом. Такими патронами я пользовался при Омдурмане, и только они — их еще называют «мягкими» — и подходили для моего маузера. Я и думать забыл об этих патронах, а сейчас вдруг сообразил, насколько опасно иметь их при себе. Правую обойму мне удалось незаметно скинуть на землю. Я уже держал в горсти левую обойму, когда бур, зыркнув вниз, спросил по-английски:

— Что это у тебя там?

— Сам не знаю, — отвечал я, разжимая ладонь, — вот, подобрал только что.

Он взял обойму и, осмотрев, выкинул. Мы продолжали свой путь, пока не нагнали основную массу пленников и не влились в длинную верховую колонну буров, ехавших друг за другом по двое, по трое, не стыдясь прикрываться от ливня зонтиками.

Такова история крушения бронепоезда и моего пленения 15 ноября 1899 года.

Лишь три года спустя, когда бурские генералы прибыли в Англию просить о займе или о какой-либо другой помощи своей совершенно разоренной стране, меня на каком-то неофициальном завтраке представили их первому лицу, генералу Боте. Мы говорили о войне, и я рассказал генералу о том, как был захвачен в плен. Бота выслушал меня молча, а потом спросил:

— Так вы меня не узнаете? Это ж был я. Я взял вас в плен. Самолично! — И в его ярких, выразительных глазах сверкнуло удовлетворение.

В белой сорочке и фраке Боту было не узнать. Помимо роста, стати и смуглости лица — ничего общего с тем яростным воином, представшим передо мной в тот черный день в Натале. Но при всей удивительности этого факта, сомнений он не вызывал. В тогдашнем вторжении в Наталь Бота участвовал как простой ополченец. Войну он не одобрял и в число ее застрельщиков и лидеров не входил. То был его первый бой. Но в качестве рядового он, охваченный азартом преследования, мчался в первых рядах, возглавляя бурские отряды. Так нас свела судьба.

Мало кто из тех, с кем пересекался мой жизненный путь, интересовал меня более, чем генерал Луис Бота. Знакомство, начатое в самых невероятных обстоятельствах и три года спустя продолженное после нашей удивительной встречи, переросло в дружбу, которой я чрезвычайно дорожил. В этой величественной, мужественной фигуре я видел отца нации, мудрого и предусмотрительного государственного деятеля, истинного воина-землепашца, охотника из дебрей, умного, уверенного в себе одиночку.

Когда в 1906 году он прибыл в Лондон на Имперский конгресс в качестве только что избранного первого премьер-министра Трансвааля, в Вестминстер-Холле был дан грандиозный банкет с приглашением премьер-министров доминионов. Я являлся тогда заместителем министра по делам колоний, и, проходя в зал к своему месту, этот бурский вождь, еще так недавно считавшийся нашим врагом, остановился возле меня и моей матери, стоявшей рядом, и сказал следующее:

— Нас с вашим сыном никогда не страшила непогода. — Что было истинной правдой.

Объем книги не позволяет мне перечислить все случаи, когда на протяжении долгих лет важнейшие общественные дела заставляли меня обращаться к этому исполину и вступать с ним в контакт. Мне первому он открыл романтический свой проект подарить королю знаменитый Куллинанский бриллиант, чистейшей воды и размером превышающий все известные бриллианты по меньшей мере раз в двадцать. Именно мне довелось ратовать за предоставление самоуправления Трансваалю и Оранжевой республике и проводить в палате общин соответствующие законы. Много и часто контактировал я с генералом Ботой и коллегой его Сматсом и потом, в Торговом совете и в адмиралтействе, когда они в течение пятнадцати лет, с 1906-го и до окончания Мировой войны, с таким беспримерным искусством осуществляли руководство своей страной.

Бота всегда чувствовал, что может рассчитывать на мое внимание и расположение. Когда бы он ни посещал Европу, мы многократно с ним виделись — в Совете, на званых ужинах, в домашней обстановке, в различных официальных учреждениях. В 1913 году, возвратившись из Германии, где он лечился на водах, Бота со всей серьезностью предупредил меня об опасных тенденциях, там возобладавших.

— Будьте бдительны и ко всему готовы, — сказал он. — Не доверяйте их руководству. Это опасные люди. Они злоумышляют против вас. Я слышал такое, чего вам не услышать. Приведите в боевую готовность флот. Я нюхом чую, что опасность носится в воздухе! Скажу даже больше, — добавил он, — я тоже заранее подготовлюсь. Когда они нападут на вас, я атакую немецкую юго-западную Африку и раз и навсегда вышибу оттуда германцев. Мне ничто не помешает в нужный момент исполнить свой долг. А вам с вашим флотом надо быть начеку.

Провидение и совпадение продолжали удивительным образом сплетать наши с ним судьбы. 28 либо 29 июля 1914 года, в разгар недельного кризиса, предшествовавшего всемирному взрыву, я, возвращаясь после времени запросов[40], во Дворцовом дворе встретил одного из южноафриканских министров, мистера Де Граафа, способнейшего голландца и давнего моего знакомого.

— Что же все это значит? — спросил он меня. — Что, по-вашему, назревает?

— Война назревает, — отвечал я. — И думаю, что Британия не окажется в стороне. Понимает ли Бота всю критичность ситуации?