Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

Однако поскольку центр не контролировал тогда ситуацию во многих провинциях бывшей империи, все эти меры носили не столько практический, сколько пропагандистский характер, и в условиях социального катаклизма, набиравшего силу на просторах страны, они не могли уберечь сотни тысяч евреев от погромной вакханалии.

По данным из еврейских источников, в годы гражданской войны было совершено 1236 актов насилия против еврейского населения, из которых 887 носили массовый характер. Наибольшее количество погромов — 493 (40 %) было делом рук тех, кто воевал на стороне Директории так называемой Украинской народной республики во главе с С.В. Петлюрой, хотя формально тот вроде бы не был причастен к этому. Более того, провозгласив политику национальной автономии, он выступил за предоставление евреям всех национально-политических прав, создал министерство по еврейским делам, а в июле 1919 года даже издал универсал, запрещавший антисемитскую пропаганду. 307 (25 %) погромов было на совести различных маргинальных формирований, руководимых украинскими «батьками», наподобие Н.И. Махно и Н.А. Григорьева. Они верховодили вооруженными отрядами местного крестьянства («полупартизанство, полубандитизм», по определению Х.Г. Раковского), которое, руководствуясь в основном грабительскими интересами, демагогически оправдывало зверства над евреями тем, что в зависимости от ситуации заявляло, что мстит или за капиталиста-кровососа Льва Бродского, или за коммуниста Льва Троцкого. 213 (17 %) погромов было совершено белогвардейцами генерала А.И. Деникина, который, как и ряд других руководителей Южной армии (В.З. Май-Маевский), стоял на кадетско-эсеровских позициях и стремился пресечь бесчинства своего воинства. Однако эти попытки были малоэффективны, и не только потому, что носили эпизодический характер и ограничивались в основном призывами и увещеваниями, но и вследствие того, что они встречались в штыки консервативным офицерством. Тем не менее в первый год существования белого движения в нем практически не было антисемитизма (во всяком случае, массовых его проявлений), и евреи даже служили в рядах Добровольческой армии. Но в 1919 году под влиянием некоторых факторов положение резко изменилось. Во-первых, после победы Антанты над Германией массовая убежденность белогвардейцев в поддержке немцами большевиков сменилась мифом о евреях как главной опоре большевизма. Во-вторых, заняв Украину, белые оказались под влиянием местного оголтелого антисемитизма, что и способствовало их повальному вовлечению в антиеврейские эксцессы. Последнее обстоятельство в значительной мере спровоцировало и антиеврейские насилия со стороны частей Красной армии, находившихся на украинской территории. В общей сложности 106 (8,5 %) погромов лежат на совести Первой конной армии С.М. Будённого и других находившихся там советских войск.

Поскольку точных подсчетов не велось, существуют только приблизительные данные о евреях, пострадавших в годы Первой мировой и гражданской войн: от 150 до 200 тыс. были в этот период убиты или ранены в результате погромов и боевых действий; 300 тыс. еврейских детей остались сиротами[127].

НА СЛУЖБЕ НОВОЙ ВЛАСТИ.

Как только большевики оказались хозяевами России, они постарались в полной мере использовать так долго сдерживавшийся царизмом потенциал самоутверждения и самовыражения еврейства, заключавший в себе огромную и созидательную, и разрушительную энергию. Наиболее горячий отклик идеи большевизма нашли в сердцах беднейшей части еврейства из местечек и городов в пределах бывшей черты оседлости, пережившей в годы Первой мировой и гражданской войн настоящую трагедию. С 1914 по 1921 год почти 500 тыс. евреев вынуждены были, спасая жизни и в поисках лучшей доли, покинуть родные дома и мигрировать по стране[128]. Получилось так, что вызванные войной голод и разруха заставляли обычных горожан бежать в деревню, тогда как обитатели разоренных местечек, гонимые страхом насильственной смерти, наоборот, устремились в города близлежащие, а также прежде недоступной им Центральной России, восполняя образовавшийся там дефицит населения. Правда, в таких мегаполисах, как Москва, где выжить было особенно непросто, численность еврейского населения с 60 тыс. на лето 1917 года сократилась к 1920 году до 28 тыс., что составляло 2,2 % от всего тогдашнего населения столицы в 1270 тыс. человек. В последующие годы, когда восстановилось свободное и безопасное транспортное сообщение центра с Белоруссией и Украиной, поток еврейских переселенцев в центр России стал нарастать. По переписи конца 1926 года, в СССР насчитывалось 2562100 евреев, причем 21 % из них проживал в России, 61 % — на Украине и 16 % — в Белоруссии. К этому времени еврейское население Москвы составляло уже 130 тыс. человек, или 6,5 % от всех ее жителей[129].

Хотя в связи с разрухой и хаосом получить какую-либо работу в больших городах было чрезвычайно трудно, одна часть приезжих евреев нашла выход из положения, занявшись тем, что тогда называлось спекуляцией, а другая — более или менее грамотная, главным образом из Белоруссии — сравнительно легко находила себе применение, устраиваясь в аппаратные структуры новой власти, бойкотируемой тогда старым чиновничеством. В разговоре с одним старым большевиком Ленин так характеризовал эту ситуацию:

«Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции… Еврейские элементы были мобилизованы… и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы»[130].

На май 1919-го присутствие евреев в коллегиях центральных наркоматов составило 21 %. Немало представителей этой национальности оказалось и в бюрократических структурах столицы. Там, по данным на 1 января 1927 г., их доля в аппарате Советов равнялась 10,3 %, органах юстиции — 7,8 %, государственной торговли — 13,2 %), в общественных организациях — 19,3 %[131].

Происходил и интенсивный приток евреев в первооснову советской власти — коммунистическую партию. Если к началу 1917 года среди примерно 23 тыс. членов этой организации насчитывалось около 1 тыс. евреев (4,3 %), то к началу 1921-го — около 17,4 тыс. (2,5 %). К концу следующего года этот показатель возрос до 19,6 тыс. человек, что составляло 5,2 % от общей численности партии, а на январь 1927 года обладателями партийных билетов считались 45,3 тыс. евреев (4,3 %). Еще значительней была прослойка представителей этой национальности в столичной партийной организации — 6,5 % (на конец 1926 года)[132], что, впрочем, точно соответствовало доле живших в столице евреев в общей численности населения города. Но самым большим было «представительство» евреев в руководящих партийных органах. На XI съезде РКП(б), прошедшем в конце марта — начале апреля 1922 года, делегаты-евреи в количественном отношении (77 человек, или 14,8 %) уступали только русским (341 человек, или 65,3 %). Примерно такой же национальный расклад имел место и через год, на XII съезде (60,8 % русских и 11,3 % евреев)[133].

Что касается исполнительных органов партии, то, скажем, Московский комитет в начале 1926 года состоял на 11 % из евреев, а политбюро ЦК ВКП(б) (члены и кандидаты в члены) — и того более: на 20 %[134].

Явное усиление еврейского фактора в общественно-политической жизни страны не могло не вызвать ответной реакции со стороны довольно широких слоев населения. Л.Д. Троцкий[135], сам немало способствовавший росту антисемитских настроений, возглавив в начале 1922 года правительственную комиссию по изъятию церковных ценностей, признавал впоследствии, имея в виду первые годы становления советской власти:

«Даже априорно невозможно допустить, чтобы ненависть к бюрократии не принимала антисемитской окраски, по крайней мере там, где чиновники-евреи составляют значительный процент населения…»[136].

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что для Троцкого это была не просто оценка минувшего с позиции стороннего наблюдателя. Например, 18 апреля 1919 г. он на заседании политбюро в присутствии Ленина, Сталина и Н.Н. Крестинского потребовал как нарком по военным и морским делам срочно разобраться, почему «огромный процент работников прифронтовых ЧК и тыловых исполкомов и центральных советских учреждений составляют латыши и евреи», в то время как «процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик шовинистская агитация». Позже тот же Троцкий напишет, что «новая бюрократия национальных меньшинств стала затем немаловажной опорой Сталина»[137].

На Западе же особую тревогу вызвало то обстоятельство, что руками «еврейских мальчишек» (выражение А.М. Горького), представлявших собой, по мнению экономиста Б.Д. Бруцкуса, «незрелые и нередко преступные элементы населения», советская власть бесцеремонно расправлялась с русской культурой, национальными святынями и традициями. Там обоснованно опасались, что подобные действия этих функционеров нового типа, решительно порвавших с еврейством ради химеры пролетарского интернационализма, могут навлечь новые беды на многострадальный народ, из которого они вышли. К. Каутский, квалифицировавший власть большевиков как «диктатуру парвеню», отмечал в июле 1923 года: