Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника

• Название: Отчий дом. Семейная хроника
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-902152-81-1

В хронике-эпопее писателя Русского зарубежья Евгения Николаевича Чирикова (1864–1932) представлена масштабная панорама предреволюционной России, показана борьба элит и революционных фанатиков за власть, приведшая страну к катастрофе. Распад государства всегда начинается с неблагополучия в семье — в отчем доме (этой миниатюрной модели государства), что писатель и показал на примере аристократов, князей Кудышевых.

В России книга публикуется впервые. Приведены уникальные архивные фотоматериалы.

---

— Ослеп от блудливой святости-то, — злится шепотом тетя Маша.

Одна деревенская старуха по секрету ей в людской кухне рассказывала, что Лариса-то в «богородицах» у еретиков ходила[281], а Григорий соблазнил ко греху смертному ее, вот они и убежали из скитов-то.

— Слух такой, матушка, у нас идет… А уж правда это али врут — одному Богу известно. Богородица, дескать, отставная, у хлыстов-то была, да проштрафилась. Вот и поп замураевский тоже остерегаться ее советовал: волк, байт, в овечьей шкуре…

Если тетя Маша с мужем иногда захаживают на строящийся хутор, то вовсе не из расположения и уважения к Ларисе, а просто лишний разок присмотреться и хорошенько раскусить замыслы этой хитрой бабы. Болтлива она бывает порой, а в простоте-то своей, сама не ведая того, и лисий хвост свой показывает. Вот недавно такой случай вышел.

Пришли тетя Маша с мужем — Лариса и посадить не знает куда. Самовар сапогом раздула, варенья плошку поставила, пряников мятных. Словом, такую радость проявила, словно отца родного с матерью встретила. Тетя Маша только локотком мужа подталкивает. Когда Лариса на минутку их вдвоем оставила, тетя Маша сказать мужу успела:

— Что-нибудь просить будет!

Так и вышло. Поговорили о том о сем. Григорий с крыши слез — посидеть ненадолго с гостями явился. Лариса пожалела, что Павел Николаевич временно из Никудышевки по земским делам отлучился. А тетя Маша полюбопытствовала:

— А по каким делам он тебе нужен, Лариса Петровна?

Ну и показала лисий хвост. Сперва издали начала, про Льва Толстого:

— Вот Лев Толстой признает, что человеку только три аршина земли нужно…[282]

— А ты не согласна?

— Не согласна. Это покойнику хватит три аршина, а живому человеку не меньше трех десятин нужно…

Тетя Маша незаметно мужа локтем тронула: слушай, дескать, что дальше будет. А дальше вот что оказалось:

— Да вот хоть бы у нас. Пожалуй, не меньше двух десятин в аренду взято. Думали — достаточно. А поставили дом да службы, под кузницу место отвели да под баню, огляделись — нехватка! Надо сад насадить, надо огороды сделать, под картошку, под клевер, скотину ведь тоже надо кормить, лошадку, коровушку: без навозу-то какое же хозяйство, — сами понимаете… И видим, что еще десятинку придется Павлу Николаевичу братцу-то уступить. Мы с Григорием Николаичем еще полянку одну в лесу присмотрели…

— Да, — задумчиво произнес муж тети Маши, — в лесу полянок много…

— Близехонько тут. Очень сподручно нам.

— Дело не мое. Я тут не хозяин. Вот приедет Павел Николаевич…

— Время-то очень уж дорого. Надо землю подготовить к дождям, покорчевать малость придется, взборонить поглубже… Поди, не осердится Павел-то Николаич? Не даром просим, аренду тоже платить станем.

Стала просить разрешения забрать новую полянку, а тетя Маша подкрепила мужа: «Мы тут не хозяева!» Лариса такой довод привела, что у тети Маши с мужем и души замутились:

— А что Павлу-то Николаичу наше дело тормозить? Мать помрет, все детям достанется. Чай, и Григорий мой не будет обижен…

Тетя Маша с мужем потупились от изумления и нахальства хитрой бабы. Лисий хвост без зазрения совести выставила.

Тетя Маша нахмурилась, кашлянула, точно подавилась чем, а потом и сказала:

— Во-первых, неизвестно, когда кому Господь смерть пошлет… Может быть, моя сестра Анна Михайловна и нас с вами переживет…

— Да я не про то! — спохватилась Лариса. — Дай Бог ей много лет здравствовать!

Тут тетя Маша прямо захлебнулась от злости и не могла продолжать. Но муж пришел ей на помощь и сказал:

— А во-вторых, неизвестно, как Анна Михайловна своим достоянием, движимым и недвижимым, распорядится…

Григорий Николаевич покраснел и вступился за Ларису:

— Моя жена говорит не про наследство, которого нам не надо, а про аренду лишней десятины! Вы, тетя, не поняли. Лариса только указала на формальную сторону наших законов, а живем мы с ней по законам не чужой, а своей совести…

Помялся около стола и ушел работать. А Лариса продолжала, как были уверены тетя Маша с мужем, лисьим хвостом следы свои с когтями заметать:

— Мы с Гришенькой так веруем, что не дано нам землей властвовать. Земля Божия, и неизвестно, как Господь Бог ей распорядится… Обиды тут ни вам, ни нам никакой нет. Мы просим только в аренду сдать, хотим, чтобы старший братец помог это дело для младшего у мамаши ихней исхлопотать…

Трудно сказать, правы ли были тетя Маша с мужем, почуявшие в Ларисиных словах покушение на родовое имение дворян Кудышевых. Возможно, что со стороны Ларисы это был просто неудачный дипломатический шаг, не имевший никакой иной цели, кроме получения в аренду еще одной лесной полянки, но этот разговор окончательно убедил тетю Машу с мужем в тайных вожделениях хитрой бабы при помощи околдованного ею барина приобщиться к правам наследства на барскую землю:

— Земля-то, видите ли, не помещичья, а Божья… Божья, пока не попала в мужичьи руки. Ну, а когда это случится, — кол в руки и никто не касайся! Моя земля! — острил Иван Степанович.

Ну, а когда тетя Маша с мужем по возвращении в Никудышевку Павла Николаевича осторожненько попробовали раскрыть карты хитрой бабы, Павел Николаевич обрушился на Ивана Степановича, который, как бывший при реформе мировой посредник, оказался виноватым в страшном историческом грехе дворянства, помешавшего воссоединиться интеллигенции и народу путем полного и всестороннего, то есть экономического и политического, освобождения крестьянства.

— Постой! Постой! Я-то тут при чем?

— Мы тут в чем виноваты? — пробовали защищаться тетя Маша с мужем.

Но Павел Николаевич не внимал.

— Все виноваты! И вы виноваты! — продолжал он повышенным голосом. — С той поры народ считает себя обманутым и не верит нам, его искренним друзьям. Народ всех нас валит в одну кучу обманщиков… С тех пор народ считает правду Божию попранной…

Тетя Маша даже обиделась:

— Мы-то, Алякринские, тут в чем повинны? У нас нет теперь ни земли, ни усадьбы. Если ты считаешь себя виноватым перед народом, так поправься сам! Раздай землю, имущество, вообще сними со своей души грех…

— Я вас не обвиняю, а хочу только объяснить, что вы-то зря обвиняете других. Лично я в рассуждениях Ларисы не вижу никакой задней мысли, в которой вы ее подозреваете. Это просто отражение народных взглядов и понятий о правде и справедливости, о земле и правах на нее человека…

Чуть только не поссорились.

— Не Иван Степанович освобождал крестьян! — заступалась тетя Маша за растерявшегося под наскоком Павла Николаевича мужа. — Царь освобождал! Царь! Мы не царствовали с ним!

Тетя Маша обозлилась. Вечером она послала Павлу Николаевичу очень резкое письмо, в котором были такие строки:

…из-за вашей прекрасной родственницы Ларисы свет-Петровны, из-за которой весь сыр-бор загорелся, ты не только потревожил тень почившего императора Александра-освободителя, но стал кричать на нас с мужем. А все дело в том, что эта нахальная баба забрала в руки не только Григория, но, кажется, и самого тебя. Лариса начинает распоряжаться здесь, совершенно не считаясь с тем, что нам поручено здесь хозяйство и что мы с мужем отвечаем перед твоей матерью. А ты не находишь тут ничего особенного. При таком положении нам с мужем всего лучше отказаться от чести управлять имением и уехать из Никудышевки…

Павел Николаевич, читая эти строки, и краснел, и пыхтел, и пожимал плечами. «Самое страшное — влезть в бабью пошлятину!» — говорил он кому-то в пространство. Тяжело было это, а пришлось объясняться с супругами Алякринскими и употребить в дело всю свою изобретательность по части смягчения обстоятельств и умиротворения оскорбленных душ. В этом Павел Николаевич, как говорится, собаку съел. Часа два проливал бальзам лести в теткину душу и убедил супругов, что у него и в мыслях не было обидеть чем-нибудь любимых людей, без которых давно пропало бы все имение! А что касается Ларисы, так он поставит ее в смысле самостоятельности на подобающее место. Разве он не понимает, что хозяйство требует единодержавия, а не республики!

— Вот в том-то и дело!

— Вообще недоразумение… И мы с мужем, конечно, погорячились…

Тетя Маша с мужем взяли обратно свою отставку и расцеловались с Павлом Николаевичем. А с Ларисой он поговорит. Павел Николаевич отлично понимает, что никто ее тут зря не обидит. А известный порядок необходим.

— Бог с ней! Мы им ни в чем не препятствуем. Только спроси сперва!..

Павел Николаевич побывал на строящемся, почти готовом уже хуторе. Конечно, с поспешностью разрешил брату взять и вторую лесную полянку, никому не нужную до сей поры. Похвалил и брата, и Ларису за быструю и хорошо сработанную постройку, а за чаем, в дружеской беседе мягко так и осторожно, по секрету поговорил о людской обидчивости вообще и о капризном характере тети Маши, о всяких предрассудках людей старого порядка по части видимых знаков почтительности. Словом, не затронувши самолюбий брата и его жены, а взвалив все на тетю Машу с мужем, попросил выполнять внешнюю формальность и, когда понадобится что-нибудь взять со двора на работы, попросить разрешения у Ивана Степановича. Человек он добрый и хороший, но помешан на субординации!..