Борис Вилькицкий - Борис Вилькицкий

• Название: Борис Вилькицкий
• Автор: Борис Вилькицкий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

Воспоминания известного русского мореплавателя Бориса Андреевича Вилькицкого (1885, Пулково-1961, Брюссель) «Когда, как и кому я служил под большевиками» были написаны в 1942 году в оккупированном гитлеровцами Брюсселе. Они открывают новую, неизвестную российскому читателю страницу из биографии мореплавателя и истории гражданской войны на Севере России.

Рукопись воспоминаний Б. А. Вилькицкий в 1953 г. передал на хранение Юрию Николаевичу Солодкову и теперь она находится в русском военно-историческом архиве в Париже. В 1974 г. они были опубликованы в выходящем в Fresno (California) под редакцией доктора Александра Пронина машинописном «Russian Emigre Archives» (том 5). Это издание публиковало письменные источники — воспоминания эмигрантов о трагической истории России и русской эмиграции в XX веке.

В России в кратком изложении воспоминания впервые были опубликованы мною в архангельской газете «Архангельск» (1993 г. 23 августа) и Николаем Черкашиным в сборнике статей Б. А. Вилькицкого «Земля Императора Николая II» (М — СПб., 1998), изданном в количестве 50 экземпляров.

---

Мы с Чаплиным сменяли друг друга на командном посту и благополучно прибыли в Норвегию. Оказалось, что находившийся в то время на Мурмане коммандант Никэз, о котором я упоминал выше, набрал группу морских прапорщиков, захватил пароход «Ломоносов» и также пришел в Норвегию. В Норвегии все мы были интернированы в одном лагере около Тронтгейма и пробыли там кто месяц, кто два, а кто и больше, пока не представилась возможность каждому куда-либо выехать.

Таким образом закончилась в феврале 1920 года вооруженная борьба с большевиками на Северном фронте.

* * *

В предыдущих строках я хотел напомнить главные этапы белой борьбы на Севере и вкратце указать на мое участие в ней. Как видно, непосредственного участия в вооруженной борьбе против большевиков мне не пришлось принять, так как мне была отведена работа, стоявшая ближе к моей специальности. Доверие, которым я пользовался у белых вождей и оценка моей деятельности была отмечена правительствами Миллера и Колчака в октябре 1919 года производством меня в контр-адмиралы, вместе с повышением в чине Чаплина, произведенного в капитаны 1-го ранга. Однажды Чаплин, командуя речной обороной на Северной Двине, просил меня согласиться быть его начальником штаба. Дав ему принципиальное согласие, я сказал, что не могу сам решить, на какой из должностей я буду более полезен и что надо предоставить правительству и главному командованию решение этого вопроса. Высшие власти не нашли возможным удовлетворить эту просьбу Чаплина.

Все изложенное выше, не имеющее непосредственного отношения к моей деятельности под большевиками, полагаю, было необходимым привести для пояснения моих дальнейших попыток служить своей родине и помочь русскому народу изжить власть захватчиков-большевиков, а также для объяснения тех возможностей, которые мне для этого представлялись.

Началась жизнь в лагере Тронтгейма и хлопоты о визах. Уже через несколько дней по прибытии в Норвегию я получил через Лондон телеграмму от советских властей в Архангельске, приглашавшую меня вернуться с моими помощниками в Архангельск для продолжения работ и гласившую, что «советская власть очень ценит научных работников». Телеграмму эту я оставил без ответа. После этого я получил другую телеграмму от главного директора «Закупсбыта» К. И. Морозова[43], находившегося в течение нескольких лет в Лондоне, приглашавшую меня прибыть к ним, в Лондон, для переговоров. Я просил адмирала Иванова, ехавшего в Лондон, выяснить, в чем дело, и вызвать меня в случае надобности. Через некоторое время, получив необходимые разрешения, я тоже отправился в Лондон для переговоров с «Закупсбытом».

Напомнит политическую обстановку того времени. Фронты, ведшие войну против большевиков в России, распадались один за другим, освобождая силы красных для ликвидации следующей группы белых. Адмирал Колчак с В. Н. Пепеляевым были преданы французским генералом в руки восставших в Сибири революционеров-пробольшевиков. Генерал Деникин вызвал из Константинополя находившегося не у дел генерала барона Врангеля, передал ему командование над тем, что осталось от Вооруженных сил Юга России, и выехал за границу. Генерал Врангель, занимая небольшой плацдарм, укреплялся на Крымском полуострове. Союзные правительства уже несколько месяцев как прекратили реальную помощь белому движению, — после заключения мира с Германией, и либо не сознавали своей заинтересованности в исходе борьбы с красными, либо не были в состоянии в этой борьбе участвовать после четырехлетней «победоносной» войны.

Все крупные организации, ведшие вооруженную борьбу с большевизмом, перестали существовать. На окраинах, кроме барона Врангеля в Крыму, оставались — в Манчжурии и части Восточной Сибири атаман Семенов, проводивший все время свою собственную сомнительную политику, во Владивостоке и Приморской области — правительство братьев Меркуловых[44], в Монголии — генерал барон Унгерн-Штернберг[45] и на Камчатке — последний губернатор белого правительства, мой приятель, промышленник из бывших уголовных каторжан, Х. П. Бирич[46]. Все эти очаги белого движения не были объединены друг с другом, продолжали сопротивление за свой риск и страх и ждали своей общей участи. Мало что было известно об их средствах, целях и возможностях.

Каковы же были причины неудач белой борьбы с большевизмом? По-видимому, толща населения России, рабочие и крестьяне, не сознавали грядущих ужасов правления коммунистов и легко подпадали под влияние демагогических обещаний и пропаганды большевиков. Союзники, дававшие много обещаний белым вождям, вели все время свою собственную политику, затягивали свою помощь и выполняли только незначительную часть обещанного. Экономическая, финансовая и промышленная база белых правительств были весьма неудовлетворительны, не хватало, по старому изречению, трех вещей, необходимых для ведения войны: денег, денег и денег. Белая пропаганда стояла невысоко и не нашла лозунгов, могущих воодушевить массы, истощенные войной, и двинуть их на сопротивление большевикам. Главнейшие законы социального устройства не были ни разрешены, ни предрешены и давали этой неопределенностью пищу красной пропаганде. На боевой линии шла героическая, самоотверженная борьба, а на устройство тыла не было ни материальных средств, ни единения, ни уменья.

Провалились все расчеты по сокрушению большевиков вооруженной силой. Но мысль, что большевики найдут возможность укрепить свою власть внутри страны и продержаться дольше двадцати лет, тогда никому и в голову не приходила. Иные считали, что под давлением жизненной необходимости режим постепенно эволюционирует; другие полагали, что здоровые силы страны смогут снова объединиться, когда отрицательные стороны правления большевиков станут более ясными всему населению и что, объединившись, они найдут способ опрокинуть советскую власть.

О том, до каких ужасов может дойти эта советская власть, принося в жертву своей оппортунистической политике и стремлению удержаться все слои населения, о том, как евреи пропитают собой весь правящий слой, о той густой паутине шпионажа и предательства, которая покроет собой всю страну, — тогда никто не мог допустить и мысли.

Вывод напрашивается один: великая страна не может быть уничтожена волей преступников-недоучек, захвативших власть, и если их не удалось опрокинуть силою оружия, надо изживать изнутри, поддерживая здоровые силы народа и придя их на помощь в нужный день. Закончив войну с белыми армиями, советская власть как будто искала опоры в населении, искала примирения с научными, техническими и интеллигентными силами, и много представителей этих сил верили в возможность эволюции. Думалось, что вредные, утопические учения Маркса и его начетчиков будут постепенно опрокинуты самой жизнью, что надо не дать замереть этой эволюции окончательно и, объясняя, постепенно организовать внутри страны эти здоровые силы.

Уже тогда обнаруживался разлад между коммунистами-хозяйственниками, получившими некоторый опыт на административных постах и быстро правевшими, и теоретиками, или начетчиками, коммунизма, продолжавшими искать разрешения всех трудностей в текстах коммунистического талмуда. Был еще жив Ленин, которому принадлежало неоспоримое и монопольное право истолковывать эти тексты по-своему, при применении их к жизни.

Весной этого 1920 года английский премьер Ллойд-Джордж бросил после ликвидации белых фронтов лозунг: установить сношения и торговлю с Россией через головы большевиков. Как понимал эту мысль сам Ллойд-Джордж, оппортунист в политике, никому не известно, но общественное мнение Англии с ней как будто согласилось.

Промышленный и торговый классы в России были окончательно уничтожены и только две организации, хорошо известные в Лондоне, могли быть использованы для широких торговых операций, — это союзы производственных и потребительских кооперативов «Закупсбыт» и «Центросоюз» с их огромной сетью предприятий и агентов, раскинутых по всей России, и с их выборными директорами, дельными, энергичными людьми, успевшими себя зарекомендовать в деловых кругах Сити. Эти союзы сохранили за границей значительные капиталы, имели крупные связи и неограниченные кредиты у таких мощных организаций как союз английских кооперативов и 300-летняя богатая «Худзон Бай Компани», в свое время эксплуатировавшая всю почти Канаду.

Во главе лондонской конторы «Закупсбыта» стоял главный директор союза К. И. Морозов. Другими директорами были А. В. Байкалов[47], Г. М. Ярков[48], он же директор «Маслосоюза», и некий Б. К. Адамсон, из русских эстонцев. У кооперативов был в Лондоне и собственный банк, называвшийся «Московский народный банк».

Дирекция «Закупсбыта» следила за тем, как протекает борьба за сохранение самостоятельности кооперативов в Сибири, выясняла политическую обстановку в Лондоне и возможности полезной организации товарообмена с Сибирью вообще и Северным морским путем в частности. Представителей Внешторга за границей тогда еще не было и, вероятно, в Советской России он только организовывался.