Роберт Энсон Хайнлайн - Чужой в стране чужих

• Название: Чужой в стране чужих
• Автор: Роберт Энсон Хайнлайн
• Издательство: Флокс
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-87198-030-9

«Чужой в стране чужих» (англ. Stranger in a Strange Land, название также часто переводится на русский язык как «Чужак в стране чужой»; рабочее название (в рукописи) The Heretic — «Еретик») — философский роман Роберта Хайнлайна, в 1962 году удостоенный премии «Хьюго». На Западе имеет «культовый» статус, считаясь самым известным из фантастических романов, когда-либо написанных. Сюжет содержит массу историко-философских аллюзий, являясь жизнеописанием Валентайна Майкла Смита, человека, воспитанного марсианами, вернувшегося на Землю и ставшего здесь новым мессией. Публикация романа вызвала скандал, связанный со слишком вольным, по нормам тогдашней цензуры, изображением сексуальной жизни и религии. До 1991 года в США роман выходил в урезанном 25% по сравнению с рукописью виде. Все русские переводы сделаны с сокращённого варианта.

---

— Да меня сейчас вырвет!

— Подставь шляпу. Я собирался рассказать тебе о том, что хочу сделать. Если уж оседлал тигра, первое правило — покрепче держись за уши.

— Не говорите так цветисто. Что же вы хотите сделать?

— Не будь таким бестолковым. Слушай, Майк, по несчастью, является наследником богатства большего, чем могло присниться Крезу… и может претендовать на политическую власть согласно политико-правовому прецеденту, не имеющему себе равного по идиотизму с того времени, когда Генерального Секретаря сняли по обвинению в получении взятки, за дачу которой Дулени был оправдан. У меня нет намерения сажать Майка на трон. И я не считаю эти богатства его собственностью. Не он их произвел. Даже если он заслужил их, собственность вовсе не такая естественная и очевидная концепция, как о ней думает большинство людей.

— Ну-ка, пояснее.

— Имущество — запутанная абстракция, включающая воистину мистические отношения. Один бог знает, как запутали наши теоретики эту проблему. Мне даже и не снилось, какие тут есть тонкости, пока я не приобрел марсианского уклона. Марсиане не владеют ничем… даже собственными телами.

— Минутку, Джубал. Даже у животных есть собственность такого рода. А марсиане не животные. Это цивилизация с городами и целой кучей всяких вещей.

— Да. «Звери лесные имеют норы и птицы небесные — гнезда». Никто не понимает так собственность, как сторожевой пес. Но марсиане — другое дело. Если не считать объединенное имущество миллионов или миллиардов наиболее уважаемых граждан — «духов», по-твоему — собственностью.

— Скажите, Джубал, как вы относитесь к этим Старшим?

— Тебе нужна официальная версия?

— Нет. Ваше мнение.

— Я считаю, что это благочестивый вздор, годный разве что для украшения лужаек. Суеверие, вбитое ему в голову в таком раннем возрасте, что он просто не в силах избавиться от него.

— Джил разговаривает так, словно верит в это.

— Ты еще услышишь, что и я говорю точно так же. Обычная вежливость. Одна из наиболее влиятельных моих подружек верит в астрологию. Я никогда не смущал ее разговорами о том, что я думаю по этому поводу. Способность людей верить в то, что кажется мне совершенно невозможным — от столоверчения до исключительности своих детей — не имеет ни конца, ни края. Вера потрясает меня как интеллектуальная леность, но вера Майка в Старших не более иррациональна, чем утверждение, что динамика Вселенной может быть потеснена молитвой о дожде.

— М-м… Джубал, я принимаю допущение, что бессмертие — реальность, но все же рад, что дух моего деда не наставляет меня. Он был свихнувшимся старым чертом.

— Мой тоже. И я сам тоже. Но есть ли резон в том, что человек лишается своих гражданских привилегий только потому, что умер? Избирательный округ, в который я вхожу, имеет огромный кладбищенский вотум — почти марсианский. Может оказаться, что наш бедный Майк не может владеть ничем, потому что всем этим уже владеют Старшие. Поэтому мне было затруднительно объяснить ему, что он владеет более чем миллионным пакетом акций «Лунных Предприятий», плюс Лайл-переходом, плюс разнообразными Ценными бумагами и движимым имуществом. То, что первоначальные владельцы всего этого умерли, не имело никакого значения. Это сделало их Старшими, а Майк никогда не совал свой нос в дела Старших.

— Э… проклятье, он же просто несведущ в этих делах.

— Конечно. Он не может управлять собственностью, потому что не верит в нее… больше, чем я не верю в духов. Бен, все, чем владеет Майк, это зубная щетка. И он даже не знает, что владеет ей. Если ты возьмешь ее, он решит, что Старшие позволили тебе сделать это. — Джубал пожал плечами. — Он несведущ. Поэтому я не могу допустить, чтобы его неведение выплыло наружу… и кто тогда, по-твоему, будет назначен опекуном?

— Ха! Дуглас или одна из его послушных марионеток.

— Ты уверен, Бен? Подумай-ка о Верховном Суде. Не может случиться так, что опекуна будут звать Са Нон Вонг? Или Нади? Или, может быть, Ки?

— Э… Вот тут, возможно, вы и правы.

— В этом случае парень долго не протянет. Или проживет всю жизнь в каком-нибудь прекрасном саду, бежать из которого будет потруднее, чем из Бетесды.

— Что вы собираетесь делать?

— Власть, которой мальчик номинально располагает, слишком опасна для него. Мы отдадим ее.

— Как вы собираетесь отдать такое количество денег?

— Ты не понял. Просто отдать их, значит, нарушить равновесие власти. Любая такая попытка приведет к тому, что мальчику устроят проверку на правомочность. Вместо этого мы позволим тигру реветь и метаться, а сами повиснем у него на ушах. Бен, сейчас я обрисую тебе, что намерен делать… а ты будешь искать в этом слабые места. Не с точки зрения закона — Дугласовские законники все пишут с двойным смыслом. Это оставь мне. Я хочу, чтобы ты проверил политическую сторону. Вот что мы сделаем…

Глава 19

Марсианская дипломатическая делегация отправилась во Дворец на следующее утро. Претендент на марсианский трон (ни на что не претендующий) Майк Смит не интересовался целью путешествия; он просто радовался ему. Они летели на наемном «Летающем Грейхаунде»; Майк сидел под куполом — с Джил по правую руку и Доркас по левую — и смотрел, а девушки указывали ему на достопримечательности и без умолку щебетали. Сиденье было рассчитано на двоих… поэтому возникало тепло возрастающей близости. Он сидел, положив руки им на плечи, глядел, слушал, пытался грокнуть и не мог быть счастливее даже лежа под десятью футами воды жизни.

Он первый раз глядел на земную цивилизацию. Он ничего не видел, когда его переносили с «Победителя», он провел несколько минут в такси десять дней тому назад, но ничего тогда не грокнул. До этого времени его мир был ограничен домом, бассейном, садом, травой и деревьями; он ни разу не выходил за ворота владений Харшоу.

Но теперь он был более развит. Он понял окна, понял, что окружающий его пузырь — для того, чтобы смотреть сквозь него, а то, что внизу — города. С помощью девушек он нашел на карте, плывущей по горизонтальному экрану, ту местность, над которой они пролетали. До недавних пор он не знал, что людям известно о картах. Когда он впервые грокнул человеческую карту, это вызвало легкую и радостную ностальгию. Карта была статичной и мертвой по сравнению с картами его народа, но все же это была карта. Даже человеческие карты были марсианскими по своей сути, и он любил их.

Он увидел почти двести миль земной поверхности, занятой величайшей метрополией мира, и просмаковал каждый дюйм, стараясь грокнуть все. Он был изумлен размерами и суматошной активностью земных городов, так отличающихся от тихих, словно монастырские сады, городов его народа. Ему подумалось, что земные города могут однажды не выдержать и захлебнуться в потоке событий происходящего, и тогда сильнейшие из Старших смогут вынести посещение опустевших улиц и грокнуть в неторопливом созерцании события и эмоции, осевшие на них слой за слоем. На Марсе он несколько раз посещал заброшенные города, когда представлялась такая удивительная и опасная возможность, но потом его учитель положил этому конец, грокнув, что он еще недостаточно крепок для такого.

Вопросы, которые он задавал Джил и Доркас, дали ему возможность грокнуть возраст города: он был основан чуть более двух земных столетий тому назад. Земное время ничего не значило для него, и он обратился к марсианским годам и числам — три полных, плюс три ждущих года (три в четвертой степени плюс три в кубе равняется ста восьми Марсианским годам).

Пугающе и прекрасно! Эти люди должны быть готовы покинуть город для размышлений, пока он не разлетелся от внутреннего напряжения и не перестал быть… хотя по возрасту этот город был всего лишь яйцом.

Майк наметил себе на будущее вернуться в Вашингтон лет через сто или двести, прогуляться по его опустевшим улицам и постараться, срастись с их бесконечной болью и красотой, грокать жадно, как пьют воду в жару, пока он не станет Вашингтоном, а Вашингтон не станет им самим… если только он станет достаточно силен к тому времени. Ему подумалось, что придется еще расти и расти, прежде чем он станет способным восхвалить и превознести ужасающую боль города.

Водитель «грейхаунда» повернул на восток, вынужденный оставить в стороне идущие неположенным курсом машины, — появившиеся, хотя Майк и не знал этого, из-за него, из-за Майка — и тут Майк увидел море.

Джил пришлось объяснить ему, что это тоже вода; Доркас добавила, что это Атлантический Океан, и провела пальцем по береговой линии на карте. Еще с тех пор, когда он был птенцом, Майк знал, что соседняя, расположенная ближе к Солнцу планета почти полностью покрыта водой жизни, а позднее сумел понять, что эти люди принимают свое богатство как должное. Для него, марсианина, трудно было грокнуть, что водная церемония не требует непременно воды; вода была символом ее сути — прекрасным, но заменимым.