Владимир Файнберг - Иные измерения. Книга рассказов

• Название: Иные измерения. Книга рассказов
• Автор: Владимир Файнберг
• Издательство: Дом надежды
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-902430-25-4

Здесь собрано 80 с лишним историй, происшедших со мной и другими людьми в самые разные годы. Неисповедимым образом историй оказалось столько, сколько исполняется лет автору этой книги. Ни одна из них не придумана. Хотелось бы, чтобы вы читали не залпом, не одну за другой, а постепенно. Может быть, по одной в день. Я прожил писательскую жизнь, не сочинив ни одного рассказа. Книги, порой большие, издавал. Их тоже, строго говоря, нельзя назвать ни романами, ни повестями. Невыдуманность, подлинность для меня всегда дороже любых фантазий. Эти истории жили во мне десятилетиями. Я видел их, как видят кино. Иногда рассказывал, как бы пробовал их на других людях. Эти истории расположены здесь в той же последовательности, как они записывались. Теперь то, чем жизнь одарила меня, становится частью и вашего опыта. В.Файнберг

---

Жена стоит неподвижно, как статуя. Только зубы стучат от страха.

Ему приходится обмотать руку кухонным полотенцем, взять крысу, вынести её к мусоропроводу. Выбросить вместе с полотенцем.

Семья засыпает лишь к часу ночи. Все трое спят в другой постели — отца семейства.

— Крыса не могла сама залезть под одеяло, мышь не могла сама повеситься, — шепчет жена. — Это сделал кто-то, пока нас не было дома.

Но муж уже похрапывает. И Полина забылась сном, уткнувшись лицом в мокрую от слез подушку.

…Утром отвозит Полину в школу. На обратном пути заезжает в супермаркет, чтобы накупить новые, не осквернённые мышью продукты, заново набить ими холодильник.

Приехав домой, с опаской отпирает квартиру. Проносит пакеты с покупками к холодильнику, с опаской отворяет его дверцу. С утра все вымыла. Там чисто, пусто. Раскладывает продукты. Потом идёт к постели Полины, брезгливо сдирает простыню, пододеяльник, наволочку, переносит на кухню, чтобы засунуть в стиральную машину. Прежде чем включить её, прислушивается.

Её не покидает ощущение чьего-то присутствия.

Обводит глазами кухню, зачем-то забегает в спальню, в гостиную.

И — цепенеет. На потолке, над компьютером мужа, вокруг люстры отчётливые следы мужских ботинок. Кто-то ходил по потолку вниз головой!

Сдавленный визг вырывается из её горла. Убегает в спальню, на кухню. Выскакивает из квартиры, судорожно запирает. Мчится на машине в районное отделение милиции. Там рассказывает дежурному о том, что происходит в квартире.

Тот сначала подозрительно приглядывается к ней, подозревает, что сумасшедшая. Затем, еле удерживаясь от смеха, советует, вместо того чтобы писать заявление, не поскупиться на деньги, обратиться в частное сыскное бюро. Даёт телефон, адрес.

Она выходит из милиции. Вдруг понимает, что у неё нет сил ни ехать в это самое бюро, ни возвращаться в опоганенную квартиру со зловещими следами на потолке. Решает сейчас же, до окончания уроков, забрать дочку из школы и немедленно уехать с ней на дачу. Пусть муж сам идёт в это самое бюро, сам разбирается, сам договаривается о покраске потолка, о ремонте.

«Кто? Кто проникает в квартиру, устраивает все эти пакости?» — думает она и, как ей кажется, догадывается. В памяти всплывает давняя телевизионная передача о домовом-барабашке, который вроде бы устраивает безобразия…

...Ночь. Без пяти три. Прошло лишь минут двадцать, как я задумался, отключился. Что за ужасные фантазии? Зачем я все это выдумал?

Что я за человек в конце концов? Со своим христианством, со своим крестиком на шее?

В августе 1968 года

Промаявшись от духоты всю ночь, вдрызг невыспавшийся, я вышел из дома рано в надежде на утреннюю прохладу. Съездил троллейбусом в центр города, дождался открытия Главпочты. Ни писем, ни денежного перевода в окошке «до востребования» для меня не было, сходил на базар. Купил помидоров, крестьянский сыр, две лепёшки. Пошёл к остановке, чтобы удрать от поднимающегося солнца, поскорее вернуться в спасительную тень комнаты.

Сухуми, казалось, вымер от зноя. Ни курортников, ни местных жителей почти не было видно. Только несколько псов с высунутыми языками трусили мне навстречу.

— Володя! — раздался вдруг вопль с противоположной стороны улицы. Из раскрывшейся двери какой-то столовки выскочил и призывно махал рукой старший брат моего приятеля. — Володя! Иди сюда, дорогой!

Не подойти — значило обидеть.

Уже зная, чем это кончится, я секунду поколебался. Но всё-таки подошёл.

Он тотчас вцепился мне в плечо, подвёл к столику, усадил, схватился за наполовину опорожнённую бутылку, наполнил гранёный стаканчик самогоном — чачей. Закуски не было. Я достал из авоськи несколько помидоров, сыр.

Мы выпили.

У этого алкоголика была какая-то сатанинская способность: где бы я ни шёл, заметить меня из окна любого кабака и затащить к себе за столик.

— Слушай, — сказал я, — сегодня опять жара. Нехорошо пить. Особенно с утра.

— Не хочешь — не пей, — неожиданно равнодушно отозвался он, отключаясь.

Я поднялся. И пока он пребывал в нирване, быстро вышел.

Брат моего приятеля пропадал. Я знал его жену, двоих маленьких детей — мальчика и девочку.

… Ехал в троллейбусе, видел пришибленный двухнедельным зноем город. По тенистым сторонам улиц уже тянулись в сторону моря курортники.

То ли от выпитой чачи, то ли от жары в голову одна за другой стали лезть мрачные мысли. Думал о том, что и город этот, столь счастливо расположенный на берегу моря, в субтропиках, пропадает. С перерывами я прожил здесь несколько зим, знал жизнь его жителей, бедняков, вечно зависимых от приезда отдыхающих, гибнущих в сонной одури будней. Вместо того чтобы самим наслаждаться роскошью своей природы, морем, волей, они превращались в затравленных жизнью мещан. И все их помыслы были направлены на то, чтобы любым способом дать возможность детям или внукам уехать отсюда учиться в Москву или хоть куда-нибудь, только вырваться из этой одури.

Троллейбус проехал мимо углового дома с каменной оградой, из-за которой в сторону улицы свешивалась пышная лиана — бугенвиллия, сплошь покрытая водопадом красных цветов. Даже в местном Ботаническом саду не было такого чуда, и я всегда подозревал, что за этой оградой живёт какая-то необыкновенная семья, не похожая на остальных обывателей.

Простившись с бугенвиллией, я ещё довольно долго ехал по прямому, как стрела, шоссе. Справа, параллельно шоссе, тянулась железнодорожная насыпь. А за ней нестерпимо, до рези в глазах, сверкало пустынное море.

Я представил себе, что сейчас делается там, на городском пляже, где тесно плещутся тысячи потных тел, дети визжат и писают в воду…

Пока выходил из троллейбуса, пересекал шоссе, подходил к одной из стандартных пятиэтажек, взбирался по лестнице на пятый этаж, я взмок, будто пробежал несколько километров.

Однокомнатная квартира была не моя. Ключи от неё мне дали знакомые, которые, спасаясь от жары, всей семьёй уехали в деревню, в горы.

Хотя окно у меня было раскрыло настежь, здесь была душегубка. Казалось, зной вливается сюда волнами.

Для того чтобы хоть как-то проскваживало, я открыл дверь на лестничную клетку. Сорвал с себя рубашку, остался в майке. Потом снял и её. Умылся вяло сочащейся из крана тёплой водой. Нужно было наконец позавтракать. И приняться за работу, ради чего я, собственно, и приехал сюда из Москвы, — писать заявку на сценарий.

Достал сыр, помидоры из авоськи. Помидоры были горячие!

Завтракать расхотелось. Следовало бы сначала сходить освежиться в море, но выходить снова на солнцепёк не оставалось никаких сил. День я промаялся, не написав ни строчки.

— К сентябрю привезите мне комедийный сценарий или хотя бы по заявке на комедию, — обратился к нам, четверым слушателям высших сценарных курсов, знаменитый кинорежиссёр Иван Пырьев.

Почему он выбрал для этого задания именно нас, было непонятно.

— Если хотите, готов каждому ставить в день по бутылке «Столичной». Только чтоб к сентябрю сценарии были. Считайте это правительственным заданием.

Я не любил фильмы Пырьева. Особенно такие лубочные, как «Свинарка и пастух», «Волга-Волга». В самом начале одного из них появляется одесский еврей Леонид Утесов в широкополой войлочной шляпе, с длинным бичом, он погоняет стадо и поёт: «Легко на сердце от песни весёлой, она скучать не даёт никогда…»

Ничего подобного я поставлять Пырьеву не собирался. И жизнь вокруг была такая — не до смеха.

Тем не менее отказаться от этого задания не хватало решимости.

Ничего в голову не приходило. «Это от жары», — подумал я и решил завалиться спать в надежде, что к ночи жара спадёт, можно будет как следует сосредоточится и что-нибудь придумается.

Только поспать не удалось. В голову, воспалённую жарой, лезла всякая чушь. То вспомнился местный житель Вано, который, желая приударить за дамой-курортницей, сорвал с клумбы цветок, и чтобы продемонстрировать ей, как он замечательно благоухает, сунул нос в раскрывшийся бутон. Оттуда вылетела пчела и мгновенно ужалила его в этот самый нос. То привиделся подвыпивший Ворошилов, который несколько лет назад пустился в пляс здесь, в приморском ресторане «Амра»…

Ночью, разметавшись в поту, я вспомнил, как мальчиком во время эвакуации в Ташкенте, чтобы спастись от летней духоты, по совету местных жителей, спал с мамой на полу.

В темноте я стянул с кровати матрац с простыней и подушкой на пол, принёс из кухни хозяйский радиоприёмник ВЭФ. Подключил его к сети.

Лёжа, стал искать на коротких волнах какую-нибудь станцию на русском языке. Дома в Москве привык засыпать под бормотание радио.

Сквозь вой и треск наконец-то пробилась русская речь. Это был «Голос Америки».