Надежда Попова - Natura bestiarum.

• Название: Natura bestiarum.
• Автор: Надежда Попова
• Жанр: Фэнтези

Европа XIV века. История пошла другим путем. Одиозный «Молот ведьм» был создан на полтора века раньше, чем в реальной истории; Инквизиция появилась на сотню лет раньше, чем соответствующая организация в нашем мире. Раньше появились и ее противники, возмущенные методами и действиями насквозь коррумпированной и безжалостной системы. Однако существование людей, обладающих сверхъестественными способностями, является не вымыслом, а злободневным фактом, и наличие организации, препятствующей им использовать свои умения во зло, все-таки необходимо.

Германия, зима 1394 a.D. Следователь Конгрегации Курт Гессе и его помощник Бруно Хоффмайер, направленные к очередному месту прохождения службы, застигнуты метелью. Они вынуждены остановиться на ночлег в придорожном трактире. Разыгравшаяся метель делает дальнейший путь невозможным, и уже следующей же ночью становится ясно, что скука — еще не самая большая неприятность, свалившаяся на их головы.

Страница автора на СИ: http://samlib.ru/p/popowa_nadezhda_aleksandrowna/

Файл размещен в библиотеках Флибуста и Либрусек c согласия автора

---

Natura bestiarum

omnis enim natura bestiarum et volucrum et serpentium etiam ceterorum domantur et domita sunt a natura humana (Jacomi, 3; 7)[1].

Пролог

— Храни Господь курьерскую службу.

Голос помощника был охрипшим и каким-то мутным — высокий стоячий ворот, кожа которого задубела на морозе, глушил слова, плохо выпуская их вовне. Уже подступающий февраль в этом году тотчас дал понять, что решил обосноваться всерьез и надолго, одаряя род людской всеми прелестями, каковых в Германии не было видано уже давно — ветром, перемешанным со льдом, стужей, при которой в дословном смысле на лету мерзнут вороны, и почти не прекращающимся снегом, творящим едва проходимые сугробы даже посреди дороги и ломающим древесные ветви.

На восхваление курьерам Курт не ответил — сие славословие произносилось уже не в первый раз за время их пути, и в эту минуту наверняка еще не один и не двое говорили примерно то же самое на ином краю страны; и, разумеется, благодарствие вознести было за что. Года три назад кто-то из курьеров, кому надоело морозить себя на ветру и выставлять под дожди и снега, при посредстве сметливого кожевенника вообразил и создал некоего ублюдка фельдъегерской куртки, дорожного плаща и купеческого камзола. Родившееся из сего смешения исчадие, без изысков поименованное фельдроком[2], выгодно отличалось воротом, в застегнутом виде закрывавшим лицо по самые скулы, пристяжным капюшоном, что лишало необходимости навешивать на себя мешающий движениям плащ, и удлиненными полами, закрывающими ноги до самой середины сапог, по каковой причине, сидя в седле, можно было не беспокоиться о коленях, выставленных под дождь или, как теперь, хлесткий снег. Зимний вариант, кроме того, предполагал меховой подбой, которому в нынешнем путешествии досталось не меньше благих слов, нежели выдумщику из курьерского отделения.

Экипировавшемуся подобным образом упомянутому курьеру позавидовали сперва собратья по должности, но довольно скоро сие творение воспаленного рассудка взяли на вооружение и многие действующие следователи. Как и большинство из тех дознавателей, кто еще не обзавелся ни домом, ни, собственно, постоянным местом службы, располагающим к приобретению такового, и проводящий довольно много времени в пути, Курт оказался в числе первых из них. Кроме того, жизнь показала, что даже при некоторой оседлости всякое расследование грозило в любой, самый нежданный, момент обернуться тем, что возникнет необходимость сорваться в путь тотчас, не имея времени не только на сборы, а и хотя бы на то, чтобы обернуться в сторону покинутого временного пристанища. Плодить гардеробы при таком распорядке бытия было не с руки, и Курт предпочел потратить немалые, надо сказать, деньги на приобретение сего наряда in omnem eventum vitae[3], в коем было и не совестно пройтись по центральным улицам любого города, и вполне сподручно пуститься в путь или ввязаться в драку. Помощник, тяжко вздохнув, последовал его примеру, зная на собственном опыте, что любые невзгоды и внезапности, настигающие его начальство, достаются в не меньшей мере и ему самому, причем сполна.

Лошадям приходилось куда хуже — тех грела лишь попона да еще, разве, седалища всадников; на темных ресницах нависла изморозь, грустные карие глаза слезились от ветра и мороза, и ноги с облепившими шерсть комьями снега переступали тяжко и неуклюже. Отдых был нужен им уже давно; кроме скверной погоды и долгого пути, жизнь несчастным животным невыносимо портил и немалый вес несомого — наверняка, если взгрузить на весы одного из седоков, а на другую нацепленное на него снаряжение, включая кольчугу под фельдроком, оружие и дорожную сумку, обе чаши уравновесились бы. В иное время кони несли бы этот немалый скарб без особенных усилий, однако холод усугублял усталость, обращая ее в изнеможение.

— Храни Господь курьерскую службу, — повторил помощник, не скрывая раздражения, — и покарай тебя.

На гневный выпад Бруно Курт не ответил тоже, так же слыша его уже не в первый раз.

Отдых не только для коней планировался еще пару часов назад, когда с плохо протоптанного тракта оба заворотили далеко в сторону, угадав по уезженной колее близстоящую деревню. Разумеется, Курт предпочел бы хороший трактир с отдельной комнатой и теплой постелью, однако какая угодно крыша и чье угодно тепло в их положении являлись почти небесным даром, а при предъявлении Знака и сурового лица предоставлены были бы быстро и без каких-либо препон.

Деревня показалась за тогда еще редкой завесой снега довольно скоро; точнее, первыми на глаза попались ее обитатели, вопреки ожиданиям, не сидящие по домам перед очагами и не поглощенные заботами о замерзающем скоте — больше сотни человек собралось в плотную темную толпу далеко за пределами поселения, окружив предмет, по долгу службы узнаваемый Куртом за милю, наверное, даже и в полуслепом состоянии.

— Столб, — отметил помощник, придержав шаг коня, и он медленно кивнул, приподнявшись в стременах и всматриваясь в людское собрание. — Только что-то я тут наших не вижу, — многозначительно докончил Бруно.

— За мной, — скомандовал Курт, никак на очевидное замечание не ответив.

К собравшимся они приблизились, когда к окруженному чуть припорошенным хворостом столбу уже шагнули двое с горящими факелами, одаряя привязанного к тонкому кривому бревну человека взглядами ненавидящими и испуганными. В сторону явившихся чужаков собравшиеся обернулись недобро и настороженно, заметив их не сразу, всецело поглощенные происходящим.

— Ни шагу больше, — остерег Курт и без того неподвижно замерших факельщиков, и во внезапной всеобщей тишине не сразу отозвался голос стоящего впереди крестьянина.

— А вам-то чё? — выступив чуть вперед, поинтересовался он. — Я староста, суд наш постановил наказание, и все законно. Вы, господин, езжайте себе или обождите, если имеете до нас какой интерес. Я так мыслю, это дело скорое.

— Ошибаешься, — возразил Курт, с неохотой расстегивая ворот и извлекая на свет Божий цепь с медальоном, покрытым всем знакомой чеканкой. — Дело это долгое. Чтобы тело прогорело полностью, нужно несколько часов, а после останки надлежит еще разбить вручную — иначе в прах оно не обратится, останутся обгорелые кости. Да и прежде он будет гореть приличное время, пока испустит дух. Только этого топлива, что вы наложили тут, не хватит даже на козу-недоростка. Уж поверь знатоку… Святая Инквизиция, — представился он, оставив Сигнум висеть поверх фельдрока. — А теперь потрудись разъяснить, что тут происходит.

— Инквизиция!

Вопреки ожиданиям, в прозвучавшем восклицании не было ни ужаса, ни растерянности — скорее, возглас был неуместно оживленным и почти радостным; люди в толпе заговорили разом, переглядываясь друг с другом и устремляя на осужденного ими взгляды грозящие и мстительные, торжествующие, словно бы для подтверждения справедливости их возмездия с небес спустился сам Господь, порицая грешника.

— Весьма ко времени, — одобрил староста, махнув рукою через плечо на молчаливого человека у столба; тот смотрел в небо с нетвердой, подергивающейся ухмылкой на побелевших от холода губах, кем-то уже превращенных в опухшие оладьи явно не двумя и не тремя ударами. — Вот вы, майстер инквизитор, и покараете нечестивца.

— У тебя появилось новое начальство, — отметил помощник тихо; Курт раздраженно поморщился.

— Так стало быть, — подытожил он, — представителей Конгрегации я не вижу здесь не по слабости зрения. И все это происходит самовольно, без следствия и суда.

— Это как то есть — без суда? — насупился староста. — Сказано ж вам было…

— Слабостью слуха я также не страдаю, — оборвал Курт. — И ты, если не страдаешь слабостью рассудка, должен знать, что подобные приговоры выносить имеет право только суд Конгрегации.

— Да Господь с вами, майстер инквизитор, какая Конгрегация в нашей глуши? До ближнего города — дня два; и что ж — неделями дело тянуть?

— Хоть год, — отрезал Курт холодно. — Вопрос в человеческой жизни. Хоть сто лет.

— Не человек он! — зло выговорил один из стоящих за старостиным плечом. — Зверюга — и та на такое не сподобится.

— Что он сделал? — вмешался Бруно, и староста с готовностью кивнул:

— А я вам сейчас расскажу, господа дознаватели, что. Мерзость, подлинно. Воистину сатанинскую мерзость. Вы вот меня послушаете — и сами ж скажете, что мы все сделали верно; а вот тут и вы, как самим Провидением посланы…

— Говори, — поторопил Курт; староста кивнул снова:

— Извольте, майстер инквизитор… Это лошадник наш. Разводит у себя, приторговывает, а когда кому из нас нужна лошадь — дает внаем, на время; у нас, понятно, не у каждого ведь имеется своя… а у него их по временам до трех голов бывает… И все мы к нему частенько домой захаживаем. Ну, и о найме сговориться, и так, просто — сосед ведь… А кое-кто, случалось, появлялся в его жилище, когда его самого там не было. Нехорошо, конечно, грех, но тут уж каждому по собственной совести…