Елена Капица - Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

• Название: Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
• Автор: Елена Капица
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0327-5

Книга основана на мемуарах, дневниковых записях, переписке и интервью Анны Алексеевны Капицы (1903–1996) — дочери крупнейшего русского инженера А. Н. Крылова и жены выдающегося ученого — академика, лауреата Нобелевской премии Петра Леонидовича Капицы (1894–1984). Время, охватываемое в этих материалах, включает три русские революции, Гражданскую и Великую Отечественную войны, сталинскую эпоху, годы брежневской стагнации и начало перестройки. В текстах проступает живая, заинтересованная личность, связанная многими связями с разными людьми и событиями, XX век обретает как бы новое измерение.

Книга подготовлена Е. Л. Капицей и П. Е. Рубининым — личным доверенным помощником академика П. Л. Капицы, снабжена пояснительными статьями и необходимыми комментариями. Рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

Здесь была франко-русская выставка народов СССР. Я была на ней и видела прекрасные портреты папы и Пети — героев социалистического труда. Видно, что папин портрет снят не так давно, Петин портрет очень хорош, он как живой…»

Продолжение:

«3 декабря 1945 г.

…Письмо еще не отправлено, и я опять пишу. Если ты получишь красную вязаную кофточку, то к ней будет связанный кушачок, это для того, чтобы распустить его и употребить на штопку, когда будет надо. <…> Продовольственный вопрос улучшился, так что мы сыты, и я порядочно прибавила в весе и уже не такая худая, как была. Прочла книгу К. Симонова: „Дни и ночи Сталинграда“[132]. Она очень мне понравилась простотой и правдивостью и какой-то особенной скромностью. Все защитники Сталинграда — герои, все одушевлены одной мыслью — защищать родину, но в книге это изображено так просто, что иначе и быть как будто не может. Мы с большим волнением следили и переживали этот период войны. Думаю о вас, с каким напряжением вы все это переживали…»

В это письмо вложено и другое — от М. И. Сабининой, в котором та подробно описывает, как они провели военные годы:

«…Начало войны нас застало в Ментоне, но мы с мамми решили при первой возможности вернуться к себе, так и вышло — вернулись в декабре на Crespin. Прожили всю зиму. Война все разгоралась, и немцы приближались. Все и всех стали эвакуировать. Мы твердо решили не уезжать, а умирать в своей квартире. Начался буквальный исход, все уезжали на чем могли, уходили пешком из Парижа и запрудили собою все дороги. Много осталось погребенных в дороге, умерших от своих болезней и немецких бомб. Я сшила два удобных мешка, положила туда все, что необходимо, и так держали долгое время на случай, если насильно будут выгонять из Парижа, чтобы, уходя, надеть на спину, но, слава Богу, не понадобилось. Утром я пошла, как обычно, в 7 утра за хлебом и увидала — на стенах наклеены объявления, что Париж сдан и что жителям нечего беспокоиться. Газеты не вышли, и стали жить слухами. Все стало исчезать, доставка продуктов остановилась, и лишь торговки и торговцы на таратайках стали бойко торговать по нормальным ценам. Движения не было в Париже никакого, только метро. Банки, лавки, все почти было пусто и закрыто. Потом, когда немцы окончательно засели и взяли бразды правления, люди, все, кто уцелели, стали возвращаться, магазины открываться, подвоз кое-как стал налаживаться. Выдали всем продовольственные карточки. Никакого отопления не давали три года. Прошел так еще год, деньги стали подходить к концу, у немцев мы работать не хотели. Я как-то говорю шутя: „Дело подходит к лету, хорошо бы куда-нибудь наняться работать в деревню“. <…> А через неделю мы, действительно уехали в деревню работать, и вот как это случилось. Приходит к нам как-то м[ать] Бландина, бывшая Ася [Оболенская], и говорит: „Мне сейчас предложили поехать работать в деревню, но я не могу, тогда меня просили найти двух старушек, чтобы вести хозяйство, к одному профессору, у которого месяц назад умерла жена“. Мы без всякого колебания решили, что это нам посылается как исход из нашего положения свыше, и мы должны принять это предложение.

За первый год войны мы с мамми очень похудели, да и в деревне не сразу отъелись. Настало лето, приехал хозяин со своими друзьями-стариками, исхудавшие, рады были попасть на деревенский харч. Мы очень много работали с мамми и за эти два с половиной месяца очень уставали, проводя дни от 7 утра до 11, а иногда 12 ночи, конечно, не всё в работе. После ужина, например, сидели слушали T.S.F.[133] и разговаривали, переваривали газеты. <…> Проводив „гостей“, в первую же зиму пришлось прекратить отопление из-за отсутствия угля. Отапливали свою комнату дровами. Зимы были очень суровые, я не помню за все годы таких, одну зиму 43 года снег лежал целый месяц сугробами, мороз держался до 17 гр., но мы не очень страдали, ходили дома одетые тепло, в шапочках. <…> Наконец, четвертую зиму страшно было оставаться в холоде, хотя и в Париже не было никакого топлива у других. Но у нас был наш уголь в квартире еще за 40-й год, вот мы и провели зиму в Париже, и к нам все приходили греться…»

Елизавета Дмитриевна — Анне Алексеевне

«26 февраля 1946 г. Париж

…Недавно отправила тебе телеграмму о получении денег. Очень тебя и Петю благодарю, это большая нам подмога, лишь бы вам не было трудно, а мы надолго теперь обеспечены. От тебя с октября не было писем, только твое августовское пришло…»

М. И. Сабинина — Анне Алексеевне

«25 марта 1946 г., Париж

Почти неделя прошла с того дня, как мы получили вашу телеграмму. Принесли ее утром, когда я ее вскрыла и стала читать мамми, то у меня, как говориться, „в зобу дыханье сперло“. Мы целый день перечитывали ее и восхищались вашей энергией. Теперь лезут всякие мысли в голову: то мы уже сидим с мамми в вашем уютном уголке, и нам больше ничего не надо, то думаем о своем скарбе. Вещей у нас мало, и от них легко отделаться, но вот разные плюшкинские предметы, без которых не уедешь, не улетишь, очень беспокоят. Я уверена, что вы в своем письме все нам объясните, как поступить, но письма все нет. <…> Мы бесконечно счастливы очутиться около вас, а главное на Родине, но каково будет наше перекочевывание, еще никак не можем понять…»

Елизавета Дмитриевна — Анне Алексеевне

«2 апреля 1946 г., Париж

…Мне не верится, что настанет момент нашего свидания…»

«9 апреля 1946 г., Париж

…Я своего желания поехать к вам не изменила, хотела бы прожить с вами последние годы мои…»

«3 мая 1946 г., Париж

…Ты хочешь прислать нам телеграмму, когда все решится о нашей поездке, а мы еще и не готовы. Ведь надо все ликвидировать: квартиру и вещи, мебель. И все приготовить, что нам взять с собой. Пока мы ничего не получили из консульства о твоих хлопотах о нашем возвращении. <…> Мария Ивановна находится в большом сомнении о поездке к вам и считает, что она вас стеснит и не сможет оправдать своей работой свою жизнь у вас…»

«19 мая 1946 г., Париж

…Мария Ивановна все зовет тебя, чтобы мне не пришлось ехать одной. Но, если она не поедет, я вполне могу ехать одна, и мне не надо провожатого, и, конечно, я хотела бы полететь на авионе, если поеду одна, а не ехать по железной дороге, переезжая через четыре зоны. Это путешествие теперь очень затруднительно…»

«8 июля 1946 г., Париж

…Насчет моего или нашего отъезда к вам ничего не имею. Скоро пойду в консульство. Ведь ты, вероятно, знаешь, что теперь все заграничные русские могут получить советский паспорт и подать заявление о возвращении на родину. Вот я и пойду все разузнать…»

«22 июля 1946 г., Париж

…Ждем от тебя писем или телеграммы, если разрешение на мой въезд состоится. <…>

Вечером. Сейчас получили от тебя письмо, и такое большое и интересное, и 2 фото дорогого моего Сережи. Такое нам счастье и радость. Сережа мой дорогой очень мне нравится, но я бы его не узнала, ведь он уехал восьмилетним мальчиком, а теперь я вижу его большим юношей. <…> И как интересно вы справляли Петино и Андрюшино рождение. Мы тоже этот день праздновали и пекли пироги, только у вас был одописец Леня (которого я заочно люблю), а мы не умеем сочинять. Как мне было приятно узнать о папином бюсте скульптора Мухиной, и об Академии его имени, и обо всем, что его касается. <…>

Я на днях пойду в советское консульство и возьму советский паспорт и узнаю о возможности поездки к вам.

Дорогая Анечка, ты так хорошо написала Марии Ивановне о своем желании видеть ее у себя, так убедительно и искренне, что, может быть, она призадумается над своим нежеланием поехать…»

«5 августа 1946 г., Париж

…Побывав в советском консульстве, мы узнали, что поездка наша к вам возможна, и мы принимаем все шаги к этому. Поездку на авионе труднее получить, и в консульстве посоветовали, чтобы и вы об этом написали сюда. Выходит, что до зимы мы сможем быть у вас. Вот как хорошо.

Сейчас я читаю книгу папы „Мои воспоминания“. Я ее купила. Есть ли она у тебя? Я ее читаю с большим интересом, но и с большим волнением. Он пишет так, как говорит, а так как я всех и все, что он пишет, знаю, то, читая его книгу, я как бы его слушаю и вспоминаю всю жизнь. Он пишет необыкновенно живо.

Ты пишешь о бюсте папы из дерева. Мы как раз, купив „Vie Soviétique“, увидали его. Он очень хорош, похож и талантливо исполнен.

Дорогая Анечка, теперь, когда оказалась возможность приезда нашего к вам, пиши чаще. Напиши, не надо ли тебе чего-нибудь привезти.

Еще ни один эшелон желающих уехать в Союз не уходил отсюда…» [М. И. Сабинина:] «…Вот, что произошло сегодня. Мамми ходила в консульство за паспортом, который еще не готов, будет через 2 дня. И я пошла с нею узнать, как перевозятся те, кто желает ехать. Оказывается, еще никто не перевозится, но перевозка будет такая эшелонами, либо по железной дороге (это будет длиться три недели), либо через Одессу по морю 8–9 дней. Тогда я спросила, нельзя ли ехать индивидуально и поскорее ввиду нашего возраста. Тогда этот добрый человек сказал, раз вы едете к Капицам, подавайте заявление скорее, и тогда можно будет вас отправить авионом, так как, пока длится конференция[134], есть свободные самолеты. Мы, конечно, обе задрожали, так как это все должно решиться скоро, в течение месяца или полутора. Мамми, конечно, заволновалась и говорит, что будет волноваться до тех пор, пока не будет в ваших объятиях…»