Игорь Гамаюнов - Именем закона. Сборник № 2

• Название: Именем закона. Сборник № 2
• Автор: Игорь Гамаюнов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-265-02666-5

Во втором сборнике «Современный детектив» опубликованы повести современных советских авторов, рассказывающие о борьбе правоохранительных органов с уголовной преступностью, частном расследовании преступления и о той, далеко не простой ситуации, которая сложилась сегодня в системе правосудия и милиции.

---

Давясь, он проглотил тепловатый алкоголь; с души воротило, рвота поднималась неудержная, но заботливый компаньон по застолью тут же, сочувственно кивнув, шампанского в стакан плеснул — запей, мол, все полегче…

Нахлынула отупелость. Ощущение себя жертвой, предназначенной на заклание, постепенно и страшно постигало Игоря, но смысл вершившегося ритуала оставался неясен, к тому же мысли непоправимо спутала водка, а оба бандита таинственно и упорно молчали. Паузу же их гость не прерывал пустыми расспросами, нутром понимая: пауза — это еще жизнь…

Время будто остановилось. Неподвижны были лица, пусты глаза, душен и тяжек воздух.

— Пей, — внезапно и резко произнес человек за столом, вновь наполняя стакан.

Гость было издал протестующий звук, но тут что-то легонько вспорхнуло над его головой, и краем расширенного ужасом взгляда он увидел скользнувшую по воротнику рубахи шелковую нить, накинутую тем, кто стоял за спиной; нить, что в следующий миг крепко и жестоко перехватила такое нежное, беспомощное горло.

— Пей, — повторили безучастно. — Каплю прольешь — петля.

— Запить бы… — позволил себе реплику Игорь.

— Это да.

И густо запенилось в чайной кружке шампанское, стекая с краев ее на клеенку кухонного стола.

За вторым стаканом последовал третий, за третьим еще два, но как осилил их, Игорь уже не помнил. Не помнил он и дальнейшие события, а было так.

Стараясь не испачкаться, Коля-Мамонт выдернул наружу рубаху бесчувственного гостя, надел на него пиджак задом наперед, аккуратно, впрочем, застегнув на спине пуговицы. Затем же, принеся с лестничной клетки старую, кривую швабру, легко, пальцами, отломил от нее истертую, измочаленную щетку. Достигнув таким образом подобия кола, продел его в рукава пиджака, и раскрылись руки безвольные Игоря, как крылья у птицы.

Дождавшись, когда забытье начало отступать и гость предпринял инстинктивные попытки передвижения к свободе, друзья, нахлобучив на него мятую соломенную шляпу с пришпиленными к ее тулье гвоздиками, вывели жертву на улицу. И крякнули удовлетворенно, глядя, как странное крестообразное существо, вихляя и спотыкаясь, напоминая прохожим ожившее чучело, тронулось в слепой и неведомый путь свой, должный — по коварным расчетам Коли-Мамонта — закончиться в вытрезвителе: чучело брело аккурат к отделению милиции, так что финал такого маршрута никаких положительных перспектив Игорю не сулил.

Подняв голову, в окне на третьем этаже Алексей увидел лицо Марины.

— Ну, как там зрители на галерке? — перехватив его взгляд, спросил Коля-Мамонт.

— Наблюдают, — ответил Алексей хмуро.

— Нда? Ну так иди, присоединись. А я потопаю… Дельце у меня сегодня. Хватит радостных забав. Бывай.

— Спасибо.

— Чего там… Хоть улыбнулся сегодня — в кои-то веки… Иди-иди, ждет тебя баба, верняк. А я нашего распятого проконтролирую, чтоб куда надо доплыл.

И он, Алексей, пошел обратно, к Марине. Шел, зная, что ждет его, угнетенный определенностью этого знания…

Он и хотел и не хотел близости с ней; случайная их встреча так и осталась случайной для него по самой своей сути; но желалось женщины, желалось разрушить монотонность бытия и одиночества, разорвать замкнутый круг окружившего его мирка, в который он заключил себя сам — пусть против своей воли, на голом решении, с маетой по прежней разгульной жизни, но навсегда и не иначе — так было приказано…

И он поднялся туда, наверх, на третий этаж. Скучно раздумывая о том, что, может быть, для полного несчастья надо еще и жениться… Это — тоже продолжение той работы, в которую он втянулся, тот же конвейер. Но и способ выжить, ибо не желающий служить конвейеру будет смят им.

А через неделю домой к нему пожаловал незнакомец. В скромном, но складном костюме; лицо грубоватое, с крупными чертами; взгляд — сонливо-ироничный…

— Я — отец Марины, — коротко представился он с порога, глядя мимо Алексея и морщась, — словно с каким-то заранее укрепившимся отвращением к собеседнику.

Прошли в комнату.

О родителях Марина не говорила ничего, разве что констатировала их существование как данность. Алексей тоже разговора о них не заводил, да и не в его характере было допытываться о том, о чем, чувствовал, рассказывать ему не хотели. А она не хотела… Это он уяснил сразу — по интонации ее, скороговорке с резкой переменой темы… Теперь же секрет недомолвок раскрылся: ни Алексей, ни Маринин папа симпатий друг к другу испытывать не могли, поскольку служил папа в милицейских начальниках, о чем кавалера дочери, имеющего уголовное прошлое, уведомил с многозначительной неприязнью.

— Зла тебе не желаю, добра тоже, — сказал он, продолжая кривиться гадливо. — Чего там с Игорем у них вышло, не знаю и знать не хочу. А ты парня подставил, как сволочь… — С силой сжал кулак. — Но ладно, забудем, проехали. Теперь так… Они разберутся. Сами, понял? А ты по своей дорожке иди, на чужие не забредай…

— Разберутся? — спросил Алексей утвердительно, испытывая озноб неудержной ненависти.

— Да. С гарантией. И еще гарантию тебе дам: пойдешь против меня…

— Уже иду, — сказал Алексей, поднимаясь. — И если через три секунды не испаришься, ни одна гарантийная мастерская тебя в починку не примет…

Вечером того же дня Алексей Монин, ранее неоднократно судимый, нарядом милиции был препровожден в отделение, где ему сообщили, что задержан он в связи с поступившим заявлением гражданина Кузохина Игоря Мартыновича, студента, в отношении которого им, Мониным, совершены злостные хулиганские действия.

Через трое суток, дав подписку о невыезде, Алексей вернулся домой. Не заходя в комнату, из прихожей, где висел приколоченный к обшарпанной стене коммунальный телефон, позвонил Марине. Отозвалась не она, а ее милицейский папа.

— А! — сказал папа с радостным удивлением. — Вот и хулиган объявился… Ну, как настроение, хулиган? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Могу тебе, кстати, его, настроение-то, поднять: заявление свое гражданин Кузохин согласен забрать обратно… Согласен, понял? Марину позвать? Что ж… — Голос зазвучал глуше. — Иди, дочка, тебя…

— Леша… — донеслось на каком-то прерывистом всхлипе, — я… — Она замолчала, видимо, дожидаясь, когда выйдет из комнаты отец. — Леша, милый… пойми меня правильно: все сложилось очень непросто… Мы должны забыть… то, что было…

— Как?!. — вырвалось у него с болью и недоумением.

— Да. Должны! — на выдохе повторила она.

— Ты… за меня, что ль, боишься? — Он внезапно даже обрадовался такому своему предположению. — Да отобьемся, не дрейфь, чего там…

— Я не хочу и не буду тебе объяснять, но… Мы квиты с ним, с Игорем… Мы.

— Да скажи толком! — перебил он с яростью. — Мы, вы…

— У нас не выйдет с тобой, Леша, — тихо произнесла она. — Не выйдет… Отец… ну… он прав.

Он мог бы еще расспрашивать, выяснять причины, подоплеку ее слов, всякое разное, но делать этого не стал. Скука обморочная одолела и усталость. Повесил захватанную жирными пальцами коммунальных хозяек трубку на вилку рычага, ковырнул пальцем рассеянно лоскут облезлых обоев, исписанных телефонными номерами, и отправился в свою комнату.

«То ли я рехнулся, то ли она… — Размышлялось лениво и равнодушно, будто бы о чем-то мимолетном и давнем, уже навсегда и ничего в судьбе не решавшем. — То ли папаша-чародей накудесничал… А может, гражданин Кузохин свой козырь про запас имел… Тьфу-ты, бывает же…»

Вспоминалось с апатией: сегодня надо идти на завод… Ударным трудом отстаивать свое право на пребывание в обществе. И следом стены КПЗ вспомнились: бетонные, в рябчатых потеках масляной краски… Неотступно-знакомые. Во всех КПЗ, что ли, они такие?.. Э, осенило, да на заводе же в раздевалке — точь-в-точь… А он-то все соображал: откуда они — словно бы недавние; или из сна, или из яви, в суете промелькнувшей?

Нет, идти на завод не мог… Просто — не мог. И объяснений тому не находил — вздор, да и только; и на себя же злился и взвинчивался, а все равно знал в глубине убежденно: не пойдет!

Отправился к Коле-Мамонту.

Коля как раз садился за завтрак: пол-литра, шпроты, головка чеснока, лук и почему-то ананас.

Выслушав Алексея, Коля, чавкая, пустился в комментарии.

— Насчет меня, значит, ни гугу? — уточнял он, подцепляя вилкой со дна консервной банки масляное рыбное крошево. — Ну, ясен божий мир: пугнуть тебя хотели, матч-реванш… А баба скуксилась, матрешка. С другой стороны, — дополнил он глубокомысленно, — там — семейка… С традициями, усекаешь? И расклады там, Леха, темные, навроде как в зоне: пока самолично не прокантуешься — хрен до чего допрешь. А вдруг и сломал ее батя, как нас ломает; да и девка — кость хрупка…

— Как бы вот я не сломался… — неохотно произнес Алексей. — На работу вроде как надо, а ноги, вишь, не идут…