Франсуа Лиссарраг - Вино в потоке образов

• Название: Вино в потоке образов
• Автор: Франсуа Лиссарраг
• Издательство: Новое Литературное Обозрение
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-604-4

Вино – душа древнегреческой культуры. Симпосий, дружеская попойка и, одновременно, один из самых значимых социальных институтов, – одно из главных мест, где зарождались и производились культурные смыслы и формы. Книга Франсуа Лиссаррага, одного из лучших современных французских эллинистов, через анализ симпосия и действующих в его рамках культурных кодов и практик позволяет по-новому взглянуть на ключевые аспекты греческого способа жить и видеть мир, а также на истоки многих позднейших европейских традиций.

---

26. Краснофигурная чаша; прото-панэтийская группа; ок. 490 г.

Среди разгульных шествий, которые возглавляет Дионис, есть одна процессия, которая представляется одновременно исключительной и показательной: возвращение Гефеста на Олимп. Этот эпизод часто встречается в аттической вазописи: сохранилось около ста тридцати сосудов с его изображением. На одном из них [27][91] шествие открывает сатир-флейтист, а молодой безбородый сатир ведет мула, на котором восседают Дионис и Гефест. Имена богов надписаны; а еще мы видим слово комос, которое, вероятно, следует понимать как «говорящее» имя сатира-музыканта, распространяющееся, в частности, и на всю представленную сцену.[92]

Одна из мифологических традиций о Гефесте сообщает, что он родился хромым и что его мать, Гера, раздосадованная этим фактом, сбросила сына с вершины Олимпа. Чтобы отомстить ей, Гефест выковал золотой трон; лишь только Гера села на него, как ее сковали путы, от которых она не могла освободиться. Садиться на трон Гере никто не предлагал, она по собственной воле попалась в ловушку, подаренную Гефестом. Никто не мог освободить богиню, и боги позвали на Олимп Гефеста. За ним отправился Дионис и, чтобы Гефест не стал оказывать ему сопротивления, опоил его. Возвращение Гефеста на Олимп в состоянии опьянения и триумф Диониса как раз и являются предметом изображения в этой серии вазописных сюжетов.

27. Краснофигурная ойнохоя; т. н. Эретрийский художник; ок. 420 г.

Изображение на кратере, роспись которого приписывается т. н. художнику Клеофрада, примечательным образом подчеркивает параллелизм двух божественных сил.[93] На одной стороне изображен Гефест верхом на муле, которого ведет сатир; позади Гефеста – сатир, играющий на кифаре. На обратной стороне шествует Дионис, он держит в руках канфар и виноградную лозу; впереди него идет сатир-флейтист, позади – музыкант с барбитоном, подобием продолговатой лиры.

Разнообразие музыкальных инструментов, как представляется, свидетельствует о богатом звуковом сопровождении этого комоса, удивительном смешении жанров, равносильно которому лишь многообразие посуды, которую несут сатиры, изображенные рядом с ручками. С одной стороны идут трое сатиров [28 а]; тот, что слева, несет амфору, увитую плющом, а тот, что справа, – огромный волютный кратер; его лицо изображено анфас и представляет собой маску, обращенную к зрителю, которому он будто бы приветственно машет рукой, приглашая присоединиться к шествию.[94] Два сосуда – амфора и кратер – дополняют друг друга; кратер является здесь символом симпосиастического застольного товарищества, в котором растаяла обида Гефеста. Между этими двумя сатирами, несущими вино, идет третий, в руках у которого два инструмента, представляющих собой нечто вроде молотов, кузнечных орудий Гефеста. Сам Гефест несет топор. Таким образом представлена профессиональная деятельность бога, который обрабатывает размягченный огнем металл и изобретает самые разнообразные волшебные предметы, такие, например, как трон Геры. Поместив рядом две системы предметов – ремесленных инструментов и пиршественной посуды, – художник сопоставляет две технологии: одну, связанную с обработкой железа, и другую, связанную с вином. Вино часто уподобляется огню;[95] таким образом художник противопоставляет два искусства, а через них и две формы хитроумия, metis'a,[96] свойственного Гефесту, который провел Геру, и Дионису, который взял верх над Гефестом.

Этот анализ подтверждается расположением четверых сатиров, нарисованных со стороны другой ручки [28 b]. Изображение фрагментарно, но четко видно, что двое центральных сатиров танцуют, а по обе стороны от них расположены еще двое сатиров. Тот, что слева, несет бурдюк с неразбавленным вином, а тот, что справа, взвалил на себя огромные кожаные кузнечные мехи, трубка их свисает вертикально вдоль его бедра, и можно догадаться, что их деревянная рукоять находится на уровне колена следующего за ним сатира. И снова перекликаются темы симпосия и кузнечного ремесла – теперь уже через аналогию двух кожаных предметов, типологически близких и похожих внешне, которые, более того, по-гречески можно назвать одним и тем же словом, askos.[97] Также и трубка мехов, и флейта, на которой играет сатир, – обе называются авлос,[98] что еще больше сближает эти различные сферы: металлургию, музыку и винопитие.

28a. Краснофигурный кратер, т. н. художник Клеофрада, ок. 500 г.

28b. Краснофигурный кратер; т. н. художник Клеофрада; ок. 500 г.

Играя с набором предметов, художник сумел сделать так, что веселый танец сатиров стал образцовым доказательством Дионисова всемогущества. Сброшенный с Олимпа Гефест не мог быть исключен из мира богов навсегда, и его возвращение происходит через участие в комосе, которым предводительствует Дионис. Гефест пил, не зная меры, вот и попался в сети Диониса. Кстати, кратер в этой процессии напоминает о значимости товарищеского застолья, даже в мире богов.[99]

Кратер – материальный знак меры; он позволяет дозировать крепость и количество выпиваемого вина; сам Дионис говорит об этом в утраченной комедии Эвбула:

Три чаши я дарую благомыслящим
В моем застолье: первой чашей чествуем
Здоровье, а второю – наши радости
Любовные, а третьей – благодатный сон.
Домой уходит умный после этого.
Четвертая нахальству посвящается,
Истошным воплям – пятая, шестая же —
Разгулу пьяному, седьмая – синякам,
Восьмая чаша – прибежавшим стражникам,
Девятая – разлитью желчи мрачному,
Десятая – безумью, с ног валящему.
В сосуде малом скрыта мощь великая,
Что с легкостью подножки ставит пьяницам.[100]

Но функции кратера еще шире. Будучи символом смешения и распределения вина среди пирующих, кратер является фокусной точкой пространства, олицетворяя все свойства центра, meson’a.[101] Одновременно фиксированный и неподвижный, маркирующий тесную связь между комосом и симпосием, двумя модусами товарищеского застолья, кратер позволяет конструировать разнообразные художественные пространства. Общий для всех пирующих сосуд, точка отсчета, с которой начинается циркуляция вина среди пирующих, он помещен в центре, среди компании равных друг другу симпосиастов.

29. Сигейская надпись; ок. 550–540 гг.

Таким образом, кратер становится привилегированным, престижным предметом, который сам по себе маркирует все, что в греческой культуре входит в представление о симпосии. Этот предмет роскоши, который часто делают из драгоценных металлов – из бронзы, серебра или золота,[102] встречается среди agalmata, приношений, особо приятных богам.[103] Приведем под конец еще один пример: речь идет о кратере, упомянутом в Сигейской надписи в Малой Азии.[104] Она датируется серединой VI века до нашей эры и выполнена в архаичной манере, бустрофедоном, «бычьим ходом», то есть возвратно-поступательно, слева направо, потом справа налево, на манер проведения борозды. Текст повторяется дважды, сначала на ионийском, потом на аттическом диалекте, с несколькими расхождениями. В нем говорится, что некто Фанодик принес в дар кратер вместе с подставкой и цедилкой. Это образцовое пожертвование при посвящении в гражданский статус, проходящем в пританее, то есть в общественном зале города, месте, где проходят публичные пиры, одновременно маркирует связь между посвящаемым и его согражданами и их равноправие при распределении вина.[105] Симпосий часто берет на себя функции политического пространства, метафорой которого и является. Об этом напоминает Мнесифил Афинский, товарищ и приверженец Солона, в «Пире семи мудрецов»:

Я так полагаю, Периандр, – сказал он, – что речь на пиру, как вино, должна распределяться не по богатству или знатности, а поровну меж всеми и быть общей, как при народовластии.[106]

Манипуляции

«Человек разумный идет на пир не с тем, чтобы до краев наполнить себя, как пустой сосуд, а с тем, чтобы и пошутить, и посерьезничать, и поговорить, и послушать, что у кого кстати придет на язык, лишь бы это было и другим приятно».

Так говорит Фалес в «Пире семи мудрецов».[107] Пирующие – не просто вместилища для вина; на симпосии не довольствуются одной лишь выпивкой, а сосуды не являются исключительно утилитарными предметами. Смешение вина и воды сопровождается смешением всевозможных удовольствий, приятных для зрения, обоняния, слуха. Симпосию свойственны разнообразие и общая атмосфера игры – игры на ловкость и умение держать равновесие, игры на смекалку и на память, словесные шутки, отнюдь не являющиеся монополией шутов, таких как Филипп в «Пире» Ксенофонта, или комических поэтов, как Аристофан у Платона.[108] На симпосии много играют, свободно переходя от одной затеи к другой. Симпосии можно было бы назвать местом реализации метафор и иллюзий, как поэтических, так и визуальных. Немалое число игр имеет в качестве отправной точки вино – оно перестает быть только напитком, а также сосуды – они становятся игрушками или телами, которыми манипулируют и которые, в свою очередь, могут манипулировать пирующими.