Франсуа Лиссарраг - Вино в потоке образов

• Название: Вино в потоке образов
• Автор: Франсуа Лиссарраг
• Издательство: Новое Литературное Обозрение
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-604-4

Вино – душа древнегреческой культуры. Симпосий, дружеская попойка и, одновременно, один из самых значимых социальных институтов, – одно из главных мест, где зарождались и производились культурные смыслы и формы. Книга Франсуа Лиссаррага, одного из лучших современных французских эллинистов, через анализ симпосия и действующих в его рамках культурных кодов и практик позволяет по-новому взглянуть на ключевые аспекты греческого способа жить и видеть мир, а также на истоки многих позднейших европейских традиций.

---

63. Краснофигурная пелика; т. н. художник Летящего Ангела; ок. 480 г.

64. Краснофигурная чаша; т. н. художник Гермея, подписана Хахрилионом; ок. 500 г.

65. Краснофигурная чаша; т. н. художник Амбросия; ок. 500 г.

66. Краснофигурная амфора; Евфимид; ок. 520 г.

Но и в этом никто не сравнится с сатирами, они тоже умеют держать сосуды на подошве стопы [63], на спине [64] и, даже вовсе уж невероятным способом, на кончике фаллоса, как, к примеру, делает сатир на этой чаше [65];[170] его товарищ вертит амфору, по всей видимости пустую, направив ее горлышком к собственному фаллосу. Опьянение сатиров неразрывно связано с сексуальным возбуждением; однако кроме сосудов, с которыми они обращаются как с телами, у них нет других половых партнеров. Если на первый взгляд намерение сатира кажется неочевидным, то достаточно сравнить эту чашу с амфорой из Лувра [66],[171] и смысл его жеста будет вполне понятен. Вообще, употреблять керамику можно самыми разнообразными способами; сосуд может заменить полового партнера, а может использоваться вместо верхового животного [35]· Есть игры на удержание равновесия, а есть игры с подменой: двое сатиров, играющих с вазами как с телами, словно являют собой визуальный эквивалент классической игры слов: pinein/ hinein (пить/целовать).[172] «Без Диониса нет Афродиты» – гласит пословица.[173]

В стране сатиров роль у пиршественной посуды вполне определенная: она помогает совмещать и смешивать удовольствия.

Вино любви

Игра, которую чаще всего вспоминают в связи с симпосием, которой Афиней посвятил половину одной из своих книг и которая также часто изображается на сосудах, – это игра в коттаб.[174] Тексты не дают нам о ней столь точных сведений, как того хотелось бы; не противореча друг другу, они упоминают различные связанные с ней практики, исходя из которых можно сделать заключение о ее основных чертах.

67. Краснофигурная ойнохоя, m. н. художник Фиала, ок. 440 г.

Игра состояла не в том, чтобы выпить вино, а в том, чтобы плеснуть им по какой-либо цели. Это, скорее, упражнение на ловкость, а не на способность держать равновесие, ловкость пирующего заключается в твердости глаза и броска, для этого нужна правильная постановка руки, как указывает своему другу персонаж одной комедии:

А.

Возьми-ка чашу, друг, и покажи, как бросить.

В.

Как при игре на флейте, нужно, согнув, расставить пальцы,
Налить вина чуть-чуть – совсем немного – и плеснуть.[175]

Правильный бросок кроме всего прочего требует от игрока умения изящно и ловко выгнуть запястье Художники уделяли много внимания этой детали, руки играющих в коттаб и в самом деле похожи на руки флейтистов [24, 41].·

Формы, которые принимает эта игра, различаются в зависимости от выбранной мишени; иногда в ее роли выступают шляпки желудей, плавающие в емкости, наполненной водой и помещенной среди симпосиастов; нужно попасть вином по этим корабликам и утопить их. Иногда целятся по диску, расположенному в горизонтальном равновесии на вершине высокого шеста; вино сбивает диск, который с грохотом падает на нечто вроде розетки, закрепленной посередине шеста. В текстах мы встречаем лишь намеки на второй тип игры; он также известен по некоторым изображениям, в числе прочих по изображению на ойнохое [67], где мы видим сидящую женщину с чашей в руке, она смотрит на цель, напротив нее – юноша, который держит разливательную ложку.[176]

68. Краснофигурпая чаша; Аполлодор; ок. 490 г.

69. Краснофигурный псиктер; Евфроний; ок. 520 г.

Другой вид мишени известен нам исключительно по изображению на чаше Аполлодора [68].[177] На нем мы видим пирующих, которые целятся по мишени, расположенной под ручкой чаши, – место, которое иногда занимает кратер [9]. Эта цель состоит из плоского блюда, над которым, удерживая равновесие на вершине маленького треножника, возвышается птица с фаллосом вместо головы. Надпись на блюде KOTABOS не позволяет усомниться в природе игры. Мишень оригинальна; это не просто диск, а птица-фаллос – фантастическое существо, уже встречавшееся нам в кругу сатиров [26],[178] – она подчеркивает эротический характер этой игры.

Играющий, который готовится плеснуть по намеченной цели несколькими каплями вина, провозглашает нечто вроде посвятительного тоста; он посвящает бросок любимому. Так, обнаженная полулежащая женщина [69][179] по имени Смикра – «Малышка» – совершает бросок вином, посвящая его Леагру: Un tande latasso leagre, может статься, эта надпись на дорийском диалекте напоминает о сицилийском происхождении игры; она гласит: «Тебе, Леагр, я посвящаю эту (полную чашу)». Также на гидрии [70][180] изображены две полулежащие женщины, чьи жесты характерны для коттаба; у той, что слева, приоткрыт рот и она говорит: soi tendi euthumidei, «Это тебе, Евтимид».

Эти два примера хорошо показывают, что коттаб есть нечто большее, чем просто упражнение в ловкости. Какую бы форму он ни принимал, речь идет о том, чтобы, верно прицелившись, нарушить равновесие предмета: будь то диск, расположенный на шесте, или плавающая в жидкости шляпка желудя. Потеряв равновесие, предмет опрокидывается или падает с грохотом – и это является знаком удачи в любви. Нарушение равновесия является как бы материальным выражением нерешительности, охватывающей влюбленного перед предметом любви. В игру вовлекается любовный партнер: во всеуслышание, словно для того, чтобы приобщить к игре всех присутствующих, объявляется имя человека, которого добиваются, целясь по мишени. Этот жест всегда имеет адресата, нам нередко встречаются сосуды с надписями, указывающими его имя.

70. Краснофигурная гидрия; Финтий; ок. 520 г.

71. Краснофигурный стамнос, m. н. Копенгагенский художник, ок 480 г.

72. Краснофигурная чаша; в манере Аполлодора; ок. 490 г.

Сам Дионис увлекается этой игрой, судя по изображению на сосуде, где мы видим его в компании с Гераклом [71].[181]· Бог вращает чашу на пальце, и мы читаем надпись, идущую от лица вдоль руки, как если бы он ее произнес: toi tende, «Это тебе». Слева сатир-виночерпий, заканчивает обращение: Lykoi, «Люкосу»; это имя известно и по другим надписям.[182] Возглас человеческий, слишком человеческий; художник приписал Дионису слова своего современника, спроецировав человеческое поведение на мир богов.

На другой чаше[183] [72] мы видим анфас играющего в коттаб, он повернут лицом к тому, кто рассматривает изображение, и будто бы обращается к нему. Надпись ho pais kalos, «красив мальчик», помещена не у лица, как слова играющего, а будто бы выплеснута из чаши и повторяет траекторию полета винных капель, о которых поэт Алкей говорит:

«Льется вина плеск из теосских чаш…».[184]

Некоторые аспекты этой игры приближают ее к гаданию; играющие стремятся контролировать будущее и получить один из двух возможных ответов – успех/неудача – не на вопрос, заданный богу, а на объявленное намерение. Результат игры функционирует как знак: удачный бросок – залог любовного успеха.

Афиней приближает коттаб к возлиянию, как если бы он был профанным вариантом последнего.[185]

Действительно, и в том и в другом случае проливают вино. Но на этом аналогия должна закончиться. Возлияние на симпосии – это ритуал открытия, а вовсе не игра на ловкость. Оно маркирует связь между людьми и богами, которую и не помышляют поставить под сомнение и которая ни в коей мере не зависит от случая или от ловкости исполнителя; совершенно очевидно, что той доле неопределенности, которая присутствует в коттабе, не может быть места во время возлияния. Однако можно отметить, что манипуляции с вином многочисленны и что его символические значения допускают разнообразные варианты применения. Идея распределения и совместного употребления вина, базисная для греческой культуры винопития, в действительности может относиться как к связям между людьми и богами, так и к куда менее определенным связям между любовными партнерами.

Отражения

Выпьем! Надо ли нам ждать темноты? С палец осталось дня!
Принеси нам больших чаш расписных, мальчик любимый мой!
Для забвенья забот бог, что рожден Зевсом с Семелою,
Нам вино даровал. Лей до краев! Два к одному смешай
Воду с чистым вином: пусть поспешат чаша за чашею
Друг за другом вдогон…[186]

Стихи, как и сосуды, не сохраняются полностью и доходят до нас во фрагментах. В этом отрывке из стихотворения Алкея говорится о том моменте, когда симпосиасты, взяв в руки пестро украшенные (poikilais) чаши, приступают к винопитию. Было бы, конечно, интересно узнать, идет ли речь о расписанных чашах, наподобие тех, которые мы здесь разбираем, или о металлических сосудах, гравированных или отделанных чернью.[187] Вопрос этот неразрешим: Алкей писал не для археологов. Афинские вазы также прославляет Пиндар в начале стихотворения, посвященного Фрасибулу Акрагантскому: