Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

• Название: Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
• Автор: Николай Губернаторов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-203-01934-7

В сборник вошли документы, воспоминания, дневники, которые ранее не публиковались по идеологическим, этическим и иным соображениям. Ветеран войны генерал КГБ Н. В. Губернаторов знакомит с архивными документами о борьбе военной контрразведки с германским абвером, об особой команде «Гемфурт», состоявшей из мальчишек, подготовленных для диверсий в тылу советских войск. Ни один из них не оказался предателем. О своей фронтовой юности вспоминает дочь полка Любовь Аветисян, в 14 лет ставшая связисткой; офицер В. Г. Пугаев рассказывает, как и за что его лишили звания и наград. Завершается сборник «Солдатским дневником» разведчика Г. Т. Лобаса. Книга проникнута пафосом патриотизма и верности Родине.

---

Ваня, как и я, расчувствовался и тихо промолвил:

— Спасибо, порадовали вы меня!

Мы попили чаю и легли спать. Я долго не мог уснуть, мысли кружились вокруг будущей судьбы. Я думал, где и как идти, не погубив себя и Ваню. И тут вспомнил и начал под настроение шепотом читать про себя стихотворение Бунина «На распутье», которое часто читал отец на фронте.

На распутье в диком древнем поле
Черный ворон на кресте сидит.
Заросла бурьяном степь на воле,
И в траве заржавел старый щит.

На распутье люди начертали
Роковую надпись: «Путь прямой
Много бед готовит, и едва ли
Ты по нем воротишься домой.

Путь направо без коня оставит —
Побредешь один и сир и наг, —
А того, кто влево путь направит,
Встретит смерть в незнаемых полях…»

Жутко мне! Вдали стоят могилы…
В них былое дремлет вечным сном…
«Отзовися, ворон чернокрылый!
Укажи мне путь в краю глухом».

Через две недели мы выехали в Лодзь, крупный промышленный и очень красивый город оккупированной Польши. Под ним в Первую мировую войну воевала тоже 9-я немецкая армия, которую основательно потрепали русские войска осенью 1914 года.

По пути мы по просьбе Вани заехали в монастырь под Конином проведать ребят и пробыли там полдня. В Лодзи мы разместились в двух комнатах общежития большого дизельного завода, на котором работало много рабочих из военнопленных. Больц представил меня управляющему, который показал мой кабинет и познакомил с начальником секретариата, где хранились анкеты на русских рабочих. Ваню с его согласия управляющий определил учеником к немцу — опытному мастеру слесарю-лекальщику. Формально я числился начальником чертежного бюро, а занимался только вербовочной работой. Для меня это было изнурительно тяжелое испытание. Прежде всего я должен был не засвечиваться, сохранять лояльность к немцам и представляться кандидатам на вербовку в качестве офицера военной разведки абвера. В то же время я по крохам собирал нужные мне данные о них и, беседуя, выискивал таких, которые хоть и соглашались быть агентами, но, по моим прикидкам, задания выполнять будут едва ли. В первую очередь я отсеивал тех, кто добровольно сдался в плен, затем — уголовников и, наконец, таких, о которых в анкетах имелись сведения об их участии в карательных операциях против партизан или оказании помощи немецкой администрации концлагерей. Я обращал внимание на специальность до призыва в Красную Армию, отдавая предпочтение рабочим профессиям. И особенно возлагал надежду на тех, кто попал в плен в ходе боя, раненым или контуженным, и прошел мучительный путь испытаний во многих лагерях.

Так, например, я не ошибся, вербуя Алексея Скоробогатова и ему подобных. Уроженец Ростовской области, Алексей работал в колхозе бригадиром трактористов, в сентябре 1941 года был призван в Красную Армию, окончил полковую школу и учился на курсах лейтенантов. В боях за Кавказ был ранен, попал в плен, пройдя муки ада семи концлагерей. Наконец, как специалист, знающий дизельные двигатели, был направлен из концлагеря на завод «Оскар-Дизель» слесарем.

В процессе вербовочной беседы он показал себя умным и находчивым, ловко скрывал истинные мотивы своего согласия быть агентом для того, чтобы оказаться на стороне Красной Армии. Свой тайный замысел Алексей осуществил мастерски, обманув «Буссард», и помог мне выбраться из абверовского капкана. Его напарник Владимир Антонов, как и все завербованные мною агенты, был направлен на конспиративную квартиру в деревню Любань (в 30 километрах от Лодзи) для обучения диверсионному делу.

С наступлением Красной Армии в Белоруссии, когда ее войска продвинулись до границы с Польшей, форсировали реку Висла и заняли плацдармы на западном берегу, нацелившись через Одер на саму Германию, новый командующий разгромленной группы армий «Центр» фельдмаршал Модель спешно начал строить оборону, чтобы остановить советские войска и сбросить их с плацдармов. В своем приказе он обязывал приданные войска абверкоманды начать интенсивные диверсионные операции на растянутых железнодорожных коммуникациях русских, пока они не успели навести мосты через Вислу.

С конца июля 1944 года началась массовая заброска взрослых диверсантов и подростков. Она продолжалась весь август и проходила в спешке и суете, так как у немцев не хватало ни свободных самолетов, ни горючего к ним.

Вскоре ко мне в Лодзь неожиданно приехал Больц. Я его не узнал — такой он казался расстроенный — бледное свирепое лицо, трясущиеся губы. Он молча достал из кармана бутылку коньяка, налил себе целый стакан и залпом выпил. Отдышавшись, отрывисто заговорил, мешая немецкие и русские ругательства:

— Дела шайзе! Эти ублюдки за полгода отъелись, как свиньи, отрастили мясистые пердильники, сейчас 18 человек отказываются лететь на задание! Ты представляешь, Юра? Это не просто провал, это крах моей карьеры! — рычал Больц громовым басом.

Улучив паузу в его речи, я попросил:

— Фриц, успокойся и расскажи толком, что произошло?

— А произошло вот что. Согласно приказу Моделя мы начали готовить ребят к заброске самолетами в тыл наступающим войскам Красной Армии. Я стал вызывать каждого подростка и беседовать, чтобы он подобрал себе напарника, с которым полетит на задание. Спрашиваю каждого: ты готов выполнить задание? Половина опрошенных согласилась. А 18 человек отказались. Я спрашиваю: почему? Молчат, стервецы! Доложил об этом начальнику абверкоманды Арнольду. А тот накричал на меня и приказал: езжайте в Лодзь за капитаном Ростовым и улаживайте конфликт. Ростов — русский офицер и лучше вас разберется с русскими подростками. Вот я и приехал за тобой. Забирай своего Ваньку, и поедем в Бишефсфельд, будешь разбираться с этими дармоедами.

Приехав в школу, мы с Ваней поселились в моей прежней комнате. Больц передал мне список «отказников», как он окрестил ребят, не пожелавших лететь на задание, и я стал вызывать их на беседу. Сам же Больц уехал к себе на квартиру в Лодзь.

Первым я вызвал знакомого мне еще по Смоленску Леонида Федоровича Уткина, рослого шестнадцатилетнего паренька.

Поздоровавшись, спросил:

— Как настроение, Леня?

— Поганое, Юрий Васильевич.

— А почему?

— Потому что нас собираются отправить на задание, а мы не хотим лететь без документов. Хорошо, что вы приехали, а то здесь спросить не у кого, все пьянствуют и, как зверье, рыкают на ребят.

— А какие документы вы требуете? Что-то я не понимаю.

— Я не знаю, какие точно, но такие, которые хотя бы в общем удостоверяли нашу личность. Например, копию метрики о рождении или справки из детдома о том, кто я такой. Сейчас у каждого из нас имеется солдатская книжка, заполненная на немецком и русском языках. Я иду в увольнение в Конин, меня останавливает патруль, я показываю книжку, немец читает, отдает назад и говорит: «Гут». А забросят нас в тыл Красной Армии — это в лес или в поле. Тут я сам себе хозяин и, как правильно говорит Замотаев, выбирай: идти на задание, домой или в органы власти с повинной. Но как только я войду в населенный пункт, в деревню или на станцию, меня первый встречный красноармеец или колхозница остановит и спросит: кто я такой, откуда, покажи документы. В ответ я буду путано что-то лепетать — врать, и в конце концов меня задержат и отведут в милицию.

Поэтому мы с ребятами долго спорили и решили, что на задание без документов не полетим, о чем и заявили господину Больцу. А он рычит басом — это приказ, это приказ и ругается остервенело.

Уткин закончил свою, видимо, давно накопившуюся у него аргументацию и уставился своими карими глазами.

— Леня, скажи: все ребята думают так же, как ты? — спросил я.

— За всех не ручаюсь, но таких, как я, наберется человек 18–20 из 70. Есть и такие, которые боятся угроз и на словах готовы выполнить задание, а наделе поступят по-иному. А некоторые, зная, что немцев из Белоруссии вышвырнули, выгонят и из Польши, предлагают дождаться прихода наших, а пока тянуть время.

— Хорошо, Леня. Спасибо за откровенность. Я подумаю насчет документов, и решим, как лучше.

Прощаясь, Леня сказал:

— Юрий Васильевич, ребята верят вам и надеются на помощь.

Кроме Уткина мне пришлось в эти дни беседовать с Геннадием Верочкиным, Виктором Степановым, Георгием Новиковым, Виктором Захаровым и другими ребятами, всего я опросил восемнадцать человек. От общения с ними у меня сложилось довольно благодушное настроение. Все они рассуждали почти так же, как Уткин, понимая, для чего их используют немцы. Поэтому стремились выжить, всячески обезопасить себя и уклониться от нанесения ущерба Красной Армии. Меня порадовало их физическое и нравственное состояние, раскованность в рассуждениях и мыслях. Они теперь окрепли, выглядели совсем другими — людьми с чувством собственного достоинства.