Леонардо Шаша - Палермские убийцы

• Название: Палермские убийцы
• Автор: Леонардо Шаша
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

В книгу включены два произведения итальянского писателя: исторический политический детектив, основанный на документах, — «Палермские убийцы» и жанровая зарисовка жизни современной Сицилии «Винного цвета море».

---

— Мы ее обзывали? — заволновалась мать, расстроенно прижимая руку к груди.

— Ты с папой. Вы говорили дяде Тото, что она скряга, не моется и строит козни… — беспощадно напомнил Нэнэ.

— Я дам ему колбасы, — сказал отец.

— Давай, — согласилась мать, — а когда он будет весь в крапивнице, весь золотушный, он пойдет к тете Терезине, чтобы она его чесала.

— Я буду чесаться об стену, — победоносно заявил Нэнэ, хватая протянутую отцом колбасу.

Глядя на родителей Нэнэ, на их немой ужас, инженер представил острое и подвижное, как у хорька, личико тети Терезины. Чтобы отвлечь их от горестных мыслей, он возвестил:

— Вот и Неаполь.

Огни города уже светились в ночи.

Сообщение встряхнуло Лулу, томно, словно в полусне, привалившегося к девушке, и он отчаянно завопил, что хочет лимонада.

Пока поезд скользил вдоль платформы, выкрики: «Наполеон! Наполеон!»— заинтересовали Нэнэ.

Отец объяснил, что так называются слоеные пирожные с кремом, Нэнэ с готовностью и присущей ему учтивостью выразил желание съесть одно пирожное. Инженер купил лимонад для Лулу и наполеон для Нэнэ. Такое внимание к детям вызвало бурные изъявления благодарности и формальные представления: учитель Миччике, инженер Бьянки.

Откусив наполеон и выказав непреодолимое отвращение, Нэнэ, в ознаменование торжественной минуты знакомства, с размаху, точно бутылку шампанского при спуске корабля на воду, бросил пирожное — разумеется, целясь в отца и чуть не попав ему в лоб.

— Хулиган! — в один голос заклеймили его синьор и синьора Миччике.

— Сами ешьте эту гадость. А я хочу трубочку.

— Трубочку? — удивился отец. — Откуда я тебе ее возьму в Неаполе на вокзале, трубочку?

— А мне на…ть: хочу трубочку, и все! — заявил Нэнэ, обнаруживая склонность к сильным выражениям, о которой инженер до этого не подозревал.

Девушка рассмеялась. Синьор и синьора Миччике, готовые сквозь землю провалиться, пригрозили, что сейчас появится фельдфебель с хлыстом и наручниками, даже попросили инженера выглянуть в коридор: наверняка фельдфебель, возмущенный сквернословием Нэнэ, уже близко. Инженер выглянул и подтвердил, что видит фельдфебеля.

— Фельдфебель рогоносец, — произнес Нэнэ шепотом: ему было страшно, но он не хотел сдаваться.

Между родителями вспыхнул спор — где и от кого Нэнэ научился выражаться. Рассадником нецензурщины, по мнению госпожи Миччике, был клуб, куда отец обычно брал его с собой под вечер, а самыми непосредственными виновниками лингвистической неразборчивости маленького Нэнэ — некто Калоджеро Манкузо и Луиджи Финистерра, молодые лоботрясы, не нашедшие себе лучшего развлечения, чем портить наивного ребенка.

— Вы не представляете, — сказала синьора Миччике инженеру, — чему они его учат, каким страшным вещам, даже про угодников божьих, даже про святейшего папу… Хорошо еще, что мальчик быстро забывает.

Со стороны Нэнэ немедленно последовало опровержение:

— Святейший папа… — но две руки, материнская и отцовская, бросились затыкать ему рот, откуда ужасная характеристика все же просочилась, точно вода из лопнувшей и наспех заделанной чем попало трубы, и не сказать, чтобы характеристика эта так уж не поддавалась расшифровке.

— Вы видели? — спросила синьора Миччике инженера. — А я думала, он забыл… Вот какому безобразию они его учат.

По мнению той же синьоры Миччике, ничего подобного, конечно, не было бы, если бы отец, вместо того чтобы сидеть в клубе за картами, занимался ребенком; синьор Миччике просто помешан на картах.

Однако, по мнению учителя, дело обстояло совершенно иначе, и не клубу, школе возвышенных чувств и целомудренной речи, был обязан сочными выражениями Нэнэ, а двору, куда выходит один из балконов их дома: во дворе живут грубые люди, и вина матери, что ребенок часами торчит именно на этом балконе.

Положив конец спору, свою точку зрения лапидарно выразил Нэнэ:

— Клубу.

Учитель сник, но жена не стала злоупотреблять одержанной победой, более того — перевела разговор на другую тему: в это время как раз тронулся поезд, и она принялась вспоминать их свадебное путешествие, вторым этапом которого, после Таормины, был Неаполь.

Часы показывали полночь. «Здесь не поспишь», — подумал инженер, решая, не переменить ли место, ведь рядом были почти пустые купе. Впрочем, спать ему не хотелось: раздражение оттого, что его соседями оказались безудержно словоохотливые люди, да к тому же еще и эти ужасные дети, постепенно сменилось веселым любопытством, а теперь, когда он готов был перейти в другое купе, — смутным, неопределенным чувством, которое нельзя было назвать расположением, но которое было похоже на расположение. Он никогда не умел ладить с детьми и всегда считал, что не выносит их общества, в поездках неизменно следовал правилу избегать купе, где были дети; однако Нэнэ решительно ему нравился. И нравилась девушка: с каждым жестом, с каждым произнесенным словом она становилась все живее и привлекательней. «Дело в том, — думал инженер, — что путешествие являет собой как бы концентрированное отражение существования, сжатого во времени и пространстве; по тому, как ярко путешествие воссоздает все элементы нашей жизни, ее условия и связи, я бы даже сравнил его с театром, в основе которого лежит замаскированный вымысел». Собравшись с духом, он сообщил учителю о своем намерении перебраться в другое купе — чтобы вы чувствовали себя свободнее, объяснил он, чтобы детям не было так тесно.

— Ни в коем случае, — воспротивился синьор Миччике, — не извольте беспокоиться, если кому и переходить, то не вам, а нам.

Они обменялись любезностями и церемонными возражениями, после чего было решено, ч+о никто из купе не уйдет.

Лулу объявил, что хочет спать, и попросил погасить свет.

— Пускай горит: в темноте я не увижу фельдфебеля, — забеспокоился Нэнэ, которого явно не устраивала перспектива встречи с фельдфебелем.

— Гасите свет! — завопил Лулу. — Я хочу спать!

Нэнэ, если говорить языком фельдфебелей, стремительно перешел от слов к делу: соскользнув на пол, бросился на Лулу и впился ему зубами в ляжку. Лулу заорал и яростно вцепился в волосы брата. Их растащили, сдавив нос Нэнэ, чтобы он отпустил ногу противника, и по одному разжав пальцы Лулу. Нэнэ получил от отца вялую затрещину, а Лулу — вялый выговор.

— Интересно, что это за фельдфебель? — улыбаясь, спросил у Нэнэ инженер. — Кто он такой?

— Кусок… — Ему снова поспешили заткнуть рот, но и на сей раз это оказалось лишь полумерой.

— Младенец Иисус плачет. Когда ты говоришь нехорошие слова, он всегда плачет, — сказала мать.

— А где младенец Иисус? — спросил Нэнэ.

— На небе и здесь. Везде.

— Никогда его не видел, — равнодушно произнес Нэнэ.

— Его не видно, но он есть.

— Если не видно, значит, его нет.

— Грех так говорить, — сказала мать.

— Ты попадешь в ад, — прибавил Лулу.

— Ад для фельдфебелей, — парировал Нэнэ.

Все засмеялись, в том числе и мать.

— Чертенок ты мой, — умилился отец, ласково погладив Нэнэ. — Что скажете? — Это он обращался уже к инженеру. — Вы когда-нибудь встречали такого ребенка? — Его глаза светились гордостью.

— Никогда, — ответил инженер, и это была правда.

— Он неплохой мальчик, — продолжала мать, — только нервный… Если бы вы знали, какой он добрый: не успеет получить новую игрушку или книгу с картинками — тут же кому-нибудь подарит. Будь его воля, он бы все отдал бедным, весь дом. Придет нищий милостыню просить, он места себе не находит: мамочка, дадим ему костюм, дадим ему матрас, дадим ему тарелки… Он думает, бедность — это когда у людей нет матрасов и тарелок, его мучает, что бедные спят на земле и едят суп из консервных банок, которые мы выбрасываем…

— Они спят возле церкви, — уточнил Нэнэ, — и заместо тарелок у них банки из-под помидоров, я сам видел. И они умирают.

— Ошибаешься, они не умирают, — сказал отец.

— Нет, умирают, — повторил Нэнэ тоном, не допускавшим возражений. И прибавил — Вот стану бедным, и тогда они больше не будут умирать.

— Он хочет стать бедным! — передразнил Лулу. — Дурак, я тебе тысячу раз объяснял: можно стать доктором, можно стать священником, а бедным нельзя.

— Правда можно стать бедным? Правда, папа? — спросил Нэнэ отца.

— Ну конечно, можно… А как же! — поспешил согласиться учитель.

— Что я говорил? — Нэнэ презрительно посмотрел на брата, — Выходит, не я дурак, а ты: не знаешь, что бедным тоже можно стать.

— А я стану фельдфебелем, — объявил Лулу, и арестую тебя и всех бедняков.

Он задел больное место. Нэнэ встал.

— Он меня укусит! — завизжал Лулу, поднимая ноги, чтобы защищаться.

— Не бойся, не укушу: просто мне охота походить, вот я и слез. Сколько можно сидеть на одном месте? — Нэнэ обвел всех взглядом, ища поддержки, но в тоне его сквозила фальшь. Однако через секунду он уже снова сидел, погруженный, судя по всему, в печальные мысли. Мало-помалу его сморил сон.