Беник Сейранян - Пути и судьбы

• Название: Пути и судьбы
• Автор: Беник Сейранян
• Издательство: Литература да хеловнеба
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

---

Беник Сейранян Пути и судьбы

I часть В кругу страданий

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Тигран пришел в сознание лишь под утро и, словно после кошмарного сна, тупо огляделся.

В первые мгновения он даже не понял, где он, кто привел его сюда и запер здесь, в этой темной и тесной клетушке. И отчего у него такая слабость во всем теле, так невыносимо болят ребра, стучит в висках…

Мало-помалу, как из густого тумана, стала проступать убогая утварь темной одиночки: шаткая табуретка, низкие, покрытые сырой рогожкой деревянные нары…

А, так вот, значит, куда он попал!..

Что мог чувствовать сейчас Тигран? Не то ли, что чувствует каждый, за чьей спиной щелкнет замок тюремной камеры?

Тигран с трудом поднялся и, пошатываясь, стал шагать от стены к стене.

Безграничный мир здесь точно сжался в комочек, уместился в клетушке пять шагов туда — пять обратно.

А солнце, луну, звезды, небо — все, источающее в природе свет, заменило крошечное, затянутое решеткой оконце: точно испугавшись чего-то, взлетело оно к зеленому от плесени потолку и смотрит оттуда мутным глазом.

Чем не могила?..

Неожиданно узнику пришли на память слова отца:

«Говорят, что на этом свете человеку и трех аршин земли хватит. Лгут, не верь, сынок. Три аршина — удел мертвеца. Для свободной души и весь мир тесен, страшно тесен. И если люди то и дело глядят на небеса, не подумай, что они ищут бога. Нет, они давно с богом в ссоре. Другой мир нужен людям — попросторнее, побогаче этого…»

Правду говорил старый кузнец — тесен мир, страшно тесен. А здесь, в тюрьме?..

Тигран присел на край нар.

Надо было что-то придумать, найти какое-нибудь занятие, чем-то заполнить эту томительную, гнетущую пустоту. Ведь руки его с самого детства привыкли к труду. Так приучил его отец.

— Что бездельник, что мертвец — одно и то же, — любил говорить кузнец.

А здесь, в тюрьме, безделье было страшнее смерти.

Одно бы живое дыхание, один живой звук, одна муха — да, хотя бы одна ничтожная мушка, которая своим жужжанием могла бы нарушить царящую здесь убийственную, могильную тишину… Даже она одна могла бы принести ощущение жизни, пульсирующей за этими давящими стенами.

Можно было сойти с ума… И Тиграну порой казалось, что он в самом деле сходит с ума. Еще немного, и он, пожалуй, вскочит, с яростным воплем кинется к двери, что есть силы застучит по ней кулаками, закричит, взревет, как зверь, станет биться о стены головой.

За что, за какие грехи, за какие преступления бросили его в эту яму?..

А где сейчас Серго, Вано, Степан, Меерович?.. Что делают они? Удалось ли им скрыться? Или они тоже попали в лапы полицейских?.. Вот если бы связаться с ними!..

Но как?..

Кто-то вдруг забарабанил в дверь соседней камеры. Неистовый крик прорезал воздух:

— Отпустите… Отпустите… я…

Из коридора донесся тяжелый топот сапог. Загремели засовы, заскрипели дверные петли, кто-то сдавленно вскрикнул… И снова мертвая, глухая тишина.

Лишь под вечер ее нарушили монотонные, медленные шаги дежурного надзирателя. Каблуки сапог, казалось, стучали не по полу, а прямо по голове Тиграна: гр-рып, гр-рып, гр-рып…

Он ничком упал на нары и заткнул уши пальцами. Напрасно. Лишь к утру утихли в коридоре эти отвратительные шаги.

2

Снова должен был начаться для Тиграна такой же кошмарный день, если бы, поднявшись, он не обнаружил вдруг, на одной из стен своей камеры какой-то непонятный рисунок.

Это был нацарапанный чем-то острым квадрат, разделенный на мелкие, похожие на ячейки медовых сотов, клетки. В каждую из них была вписана какая-нибудь буква или цифра. Тигран уставился на квадрат с невольным любопытством. Буквы и цифры замелькали перед глазами, как пчелы, кружащие вокруг улья.

До самого вечера Тигран был занят таинственными клетками квадрата, старался вникнуть в закономерность букв и цифр, строил всякие догадки, но, так и не поняв ничего, махнул рукой.

«Кто знает, может быть, просто сидевший здесь до меня выдумал от безделья какое-то нелепое занятие — лишь бы заполнить пустоту», — решил он.

Однако, когда взгляд его снова упал на квадрат, он задумался.

Не верилось, чтобы эти буквы и цифры так ничего и не означали. Но как же во всем этом разобраться, кто может помочь ему?.. И Тигран, раздосадованный, отвернулся от стены с квадратом, решив занять мысли чем-нибудь другим. Но через несколько минут он уже снова внимательно вглядывался в загадочный квадрат. Им овладело страстное желание сцарапать его со стены, уничтожить эти клетки и заполняющие их загадочные знаки — может быть, только так он и освободится от докучливого чувства неудовлетворенности…

Тигран невольно посмотрел на свои руки. Заскорузлые, черные от въевшейся в них железной пыли пальцы были глубоко изрыты трещинами и кровоточащими ранками.

Тиграну вспомнился отец.

Кузнец возвращался домой поздно, когда во всех домах квартала уже давно горели огни. Приходил он молчаливый, хмурый. В комнату с тротуара вела ступенька вниз, и его массивное тело вваливалось в дом как-то сразу — так отколовшаяся от скалы каменная глыба, падая, зарывается в землю.

С приходом отца все в доме притихало. Мать, чем бы она ни была занята, молча поднималась с места в боязливом ожидании приказов мужа; как цыплята, завидевшие коршуна, сбивались в кучку дети.

Только один он, Тигран, на правах самого младшего, бросался к отцу и повисал на его ногах. Так они и добирались до стола, стоявшего в углу возле тахты.

Кузнец просил у жены смолы. Он придвигал к себе распространявшую желтый свет небольшую керосиновую лампу, разогревал на ней смолу и заливал ее горячими черными каплями ранки и ссадины на пальцах. Болезненно морщась, он долго дул на них, а потом обматывал обрывками тряпок.

Прижавшись к коленям отца, Тигран внимательно наблюдал за каждым его движением и порой, в порыве любопытства, так близко склонялся над лампой, что пламя ее опаляло ему волосы и брови.

Обмазав смолой пальцы, отец подносил их к маленькому грязному носу Тиграна и говорил:

— Смотри хорошо, дорогой сынок, на эти пальцы и постарайся из всю жизнь их запомнить…

Да, Тигран не забыл отцовских пальцев. Не только не забыл, но вместе с ремеслом отца он будто унаследовал и его израненные руки.

Бедный отец! Что-то делает он сейчас? О чем думает прикованный к постели, больной старик?

Мать? Братья? Всю жизнь семья едва сводила концы с концами. По когда Тигран был с ними, он поддерживал их.

А сейчас?..

3

В замочной скважине глухо щелкнул ключ. Тигран вздрогнул. Неприятная дрожь пробежала по телу.

Верно, опять на допрос…

Ах, этот гнусный допрос, эти запухшие, налитые кровью глаза и жирный затылок жандармского ротмистра, эти грубые окрики, удары хлыстом, обжигающие тело.

— Сознайся, что тебя не было в городе… Не хочешь? Еще не набрался ума? Ничего, мы научим…

И следом — удары хлыстом, кулаками, ногами, рукояткой револьвера…

В последний раз ротмистр ткнул в глаза Тиграну каким-то скомканным клочком бумаги.

— Это письменное показание твоего отца, калеки… Я притащу его сюда… Он в лицо тебе скажет… А потом — горе вам! — обоих в Сибирь закатаю!..

— Что ж, приводите, он ничего не скажет, — спокойно ответил Тигран. — Приводите, кого хотите…

Ротмистр рывком поднялся с места. Жестокий удар сбил Тиграна с ног. Он лишился сознания, и его не понесли, нет, а волоком дотащили до одиночки.

Неужели то же повторится и сегодня?..

Увидев в кабинете ротмистра отца, Тигран с трудом сдержал волнение. Но отец ли это? Нет, это лишь тень его.

Тиграну захотелось броситься к старику, обнять его, утешить сыновней лаской, а потом шепнуть осторожно на ухо, чтобы он не сказал чего-нибудь лишнего.

Ротмистр не спешил. Он сидел, развалившись в кресле, и, закинув ногу на ногу, казалось, отдыхал.

На большом столе перед ним лежала груда бумаг. Он перелистывал их так лениво и безразлично, как дома, в свободные часы, перебирают листы старого семейного альбома. В пальцах левой руки, опиравшейся на подлокотник кресла, ротмистр сжимал длинный мундштук папиросы. От нее узкой струйкой поднимался к потолку легкий голубоватый дымок.

Время от времени жандарм медленно брал в руку одну из бумаг, проглядывал ее внимательно, заботливо расправлял, разглаживал загнувшиеся углы и так же неспешно клал на место.

На блестящей лысинке его слегка наклоненной вперед головы в строгом порядке были расположены редкие светлые волоски, тщательно начесанные от затылка ко лбу; узкие синеватые губы, казалось, склеились, так плотно они были сжаты.