Михаил Первухин - Вторая жизнь Наполеона

• Название: Вторая жизнь Наполеона
• Автор: Михаил Первухин
• Издательство: РаритетЪ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013

Новое издательство «Раритетъ» представляет читателям одну из легенд русской фантастики — роман Михаила Первухина (1870–1928) «Вторая жизнь Наполеона». Роман, написанный в жанре альтернативной истории, повествует о бегстве Наполеона с острова Святой Елены и возникновении новой империи. Этим интереснейшим романом, не переиздававшимся почти сто лет, издательство «Раритетъ» открывает серию «Библиотека приключений и научной фантастики».

---

— Проклятие! — стиснув зубы, бормочет сидящий на чурбане пленник.

Другой пленник — почти саженного роста великан с гривой белокурых волос, рыжей бородой, космами падающей на грудь, и голубыми глазами, поднимается со своего убогого ложа и видит, что ночь пришла к концу, что небо уже сереет.

И видит согнувшуюся фигуру на чурбане.

— Джон Браун! — обращается к нему, встрепенувшись, Наполеон, — скажите, Джон Браун! Вы имеете представление о том, какой год, какой месяц сейчас? Давно ли мы рабы этого проклятого негра?

Подумав, Джон Браун отвечает:

— Год 1828. Месяц январь или февраль. Мы в плену у «хуши» Рагима — четвертый год…

— Мы скоро будем свободны! — уверенно говорит Наполеон. — Я знаю! Конец нашим страданиям и нашим испытаниям близок! Вы слышите, Браун?

Джон Браун молча пожимает плечами. Он не верит в то, что конец может быть близким.

Разве только ошалевшему от пьянства негритянскому царьку придет в голову приказать своим солдатам отрубить головы всем четырем пленникам.

— Вы не верите? — сердито переспрашивает Брауна Наполеон. — Напрасно! Когда я говорю вам… Стойте! Слышите? Что это?

В центре негритянского поселка раздался пронзительный вопль человека. Вопль прорезал воздух и оборвался.

— Кого-то зарезали, — прислушавшись, угрюмо вымолвил Джон Браун. И, подумав немного, добавил:

— Но нас это, конечно, не касается.

Но он был неправ: это касалось пленников.

XVII О том, как «Царица Музумбо» снова перешла на сторону Наполеона. К океану. М-elle Бланш в фактории Джандуйя

Вопль и еще вопль. Загремел большой деревянный барабан. Что-то грохнуло и прокатилось многократным ослабевающим эхом по потревоженным окрестностям. Топот ног бегущих людей. Детский плач.

— Слышите, слышите? — крикнул Наполеон, вскакивая. — Это голоса нашего освобождения! Вставайте, Джонсон! Вставайте, Мак-Кенна!

Начавшийся шум в центре поселка все разгорался и разгорался.

Черные фигуры мелькали мимо хижины пленников Музумбо. Послышался скрип колес и крик мула. Назойливо и тоскливо выл, надрывая душу, деревянный рог, извещавший жителей столицы о свершившемся этою ночью великом событии; «хуши» Рагим скоропостижно скончался. У людей, увидевших труп Рагима, не оставалось ни малейшего сомнения в том, что смерть черного царька была действительно весьма скоропостижной: его горло было перехвачено ужасной раной от уха до уха, раной, которая почти отделила голову от туловища. И тут же валялся тот нож, которым был зарезан «хуши» Музумбо. Это был один из морских кортиков, завезенных в Музумбо спутниками Наполеона. С ним, с этим кортиком, никогда не расставалась мисс Джесси Куннингем, «царица Музумбо».

Рагим давно тяготился «белой колдуньей» и собирался отделаться от нее. Третьего дня Джесси от одного из близких к Рагиму людей узнала, что ее дни сочтены: Рагим или убьет ее, или продаст в рабство.

«Царица Музумбо» предупредила своего супруга на несколько часов: каким-то зельем усыпив его, она собственноручно перерезала ему горло; на улицах столицы Музумбо началось избиение сторонников Рагима сторонниками Джесси. И бойней распоряжалась сама Джесси.

Часов около восьми утра у дверей хижины пленников послышались голоса, топот ног и звон оружия.

— Вставайте! — крикнул Наполеон, бледный от волнения. — Это свобода!

— Или смерть! — проворчал, поднимаясь и звеня цепями, Джон Браун.

Но это была не смерть, а свобода…

Расправившись с Рагимом и его приверженцами, «царица Музумбо» сообразила, что дальнейшая игра в этом направлении грозит ей слишком большими опасностями, и вспомнила о Наполеоне и его спутниках. И теперь она пришла диктовать им свои условия.

Условия эти были не сложны и для принятия их препятствий ни с чьей стороны не встречалось: пленники становились свободными. Джесси Куннингем обязывалась предоставить в их распоряжение все потребные средства для того, чтобы они могли добраться на пирогах к морскому берегу. Там была португальская фактория. Немногочисленные живущие в колонии белые, вне всяких сомнений, не узнают Наполеона: ведь весь мир считает его умершим.

Пять дней спустя освобожденные пленники, разместившись в двух плоскодонных пирогах, каждая из которых управлялась десятью неграми гребцами, — отчалили от болотистых берегов столицы Музумбо и поплыли к северо-востоку, к океану.

* * *

Вплоть до отправления в путь Наполеон держался бодро, казался помолодевшим и по-прежнему способным переносить все трудности. Он принял самое деятельное участие в сборах в путь, в организации экспедиции, и оживленно толковал о том, что он предпримет, как только доберется до Европы.

Все время пребывания в Африке он оказывал знаки своего благоволения «английскому бульдогу», Джону Брауну, и несколько раз за день принимался больно щипать его за ухо, приговаривая:

— Помнишь день Ватерлоо, солдат? А? Подожди! Мы еще повоюем!

Но как только пироги отчалили, оставив на берегу собравшихся обитателей «африканской империи», с императором стало твориться что-то странное: он сделался угрюмо-равнодушным ко всему, апатичным, сонливым. Взор его потерял былой блеск, на обрюзгших щеках появились странные желтые и фиолетовые полосы.

— Что с ним? — допытывался Джонсон у доктора Мак-Кенна.

— Почем я знаю?! — сердито отвечал тот. — Может быть, это какая-нибудь местная горячка, может быть, это болотная лихорадка. А вернее…

— Что же? Говорите!

— Вернее — просто в лампадке выгорело все масло.

— Так значит он… Нет, о, нет, Мак-Кенна! Этого быть не может! Он не умирает!

В ответ Мак-Кенна только пожал плечами и отвернулся в сторону. Предательская слеза скатилась с его ресниц на морщинистые смуглые щеки и затерялась в седой щетинистой бороде.

А прикорнувший на корме пироги Наполеон казался погруженным в летаргический сон. Его лицо сделалось прозрачным, как воск, и таким же желтым. Губы почернели. И только по ритмичному движению груди можно было узнать, что он дремлет.

Время от времени его уста шевелились. Как-то раз Джон Браун, которому показалось, что Наполеон зовет его, наклонился к спящему и услышал отрывистые слова:

— Вперед! Всегда вперед! Знамя, мое знамя! Рустан! Скачи к генералу Груши! Скажи, если он не подоспеет — все потеряно!

Слышишь? Все потеряно! Проклятые пруссаки! Франция…

— Он вспоминает о Ватерлоо! — сообразил Джон Браун.

В начале мая месяца в маленький порт Джандуйя на бенгуэлском берегу вошел парусный бриг под флагом Северо-Американских Соединенных Штатов. Заход судна, да еще иностранного, в это гиблое место, оторванное от всего цивилизованного мира, вызвал форменную сенсацию. Местные власти в лице инвалидного капитана и полудесятка азартно игравших, спившихся португальских чиновников положительно растерялись, узнав, что экипаж «Независимого» намерен предпринять долговременную экскурсию вглубь края. Еще больше возросло общее удивление, когда узнали, что в экспедиции намеревается принять участие знатная дама, с которой экипаж судна обращался чрезвычайно почтительно, как с королевой. Называли ее «мадам Бланш». С нею был высокий, стройный молодой человек, ее сын. Того звали Люсьеном.

Знатные иностранцы, сойдя на берег, обратились к губернатору Джандуйи, капитану Лас-Розас ди Монтэ-Пьятто с просьбой сообщить все имеющиеся в распоряжении капитана сведения о стране Музумбо и о водных путях, ведущих туда.

Капитан дал самый отрицательный отзыв, как о стране Музумбо, так и об ее дорогах. По его словам, единственным заслуживающим внимания путем был водный путь по реке Шури или Чури. Во многих местах эта река теряется в заросших тростниками болотах, и поиск фарватера представляет почти непреодолимые трудности. Вот почему сами португальцы после нескольких неудачных экспедиций вглубь края оставили навсегда надежду проникнуть до столицы Музумбо.

— Опасно ли странствование по водам Чури?

— Очень! Не со стороны людей, нет: негры Бенгуэлы в общем довольно мирные. С белыми уживаются. Но со стороны природы… Гиппопотамы, крокодилы, огромная болотная змея… А, главное — кровопийцы-москиты и болотная лихорадка. Нет, нет, сеньора не имеет права рисковать своей жизнью. И зачем, собственно?

«Мадам Бланш» продолжала удивлявший капитана допрос:

— Что слышно о жизни Музумбо? Нет ли там белых людей?

Определенного ответа капитан дать не мог.

Да, да! Он вспомнил. Какие-то темные, но очень, очень темные слухи, в самом деле, носились. Но это было, дай Бог памяти, — три или четыре года тому назад. Что-то такое о «боге богов» громоносном Килору, который был спящим, а потом проснулся и превратился в «Живого Килору». Этот Килору, по всем признакам, какой-нибудь беглый белый матрос, сначала показался в стране Матамани, на каком-то таинственном острове. Потом он увел из города Гуру пять тысяч кафров в поход. Кажется, потом он вынырнул, действительно, в Музумбо еще при жизни старого мошенника Мшогира. Во всяком случае, — кафры, приходившие года три или четыре тому назад из Музумбо сюда, в факторию, упорно отмалчивались на все вопросы по этому делу, но покупали такие предметы, которые не в ходу у негров: веревки, гвозди, плотничные инструменты.