Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

— Чур тебя, нечистая сила! А вот я да честной конюший Маноле, зная цену этому товару, полагаем, что вряд ли увидят его на порубежной заставе господаря.

— Увидим, — все так же мягко ответил преподобный отец архимандрит. — Этой ночью мне привиделось во сне, что логофэт Миху явится пред лицо государя.

Старики подивились такому сну. Ионуц Ждер слушал архимандрита внимательно, силясь вникнуть в скрытый смысл его слов. Симион подтолкнул брата локтем, не глядя на него и не проронил ни звука.

Из думной гридницы господаря вышли во двор бояре и стали звать служителей. Одним подводили оседланных коней. Другие, потолще и постарше, ждали колымаг. Они шествовали, осанистые, друг за дружкой в дорогих уборах, опираясь на высокие посохи. Вот показалась и борода преосвященного владыки Феоктиста. Иноки окружили его, помогли взобраться в возок. Его милость Яцко Худич сел в седло и учтиво поклонился вельможам. На лице его блуждала улыбка. Хоть он и кланялся другим, но считал себя самым крупным боярином при дворе государя, ибо накопил немало денег не только в серетской усадьбе, но и в своем краковском торговом доме. Разумно поделив свои богатства на две части, он чувствовал себя уверенно и прочно. Поклоны, которые он отвешивал направо и налево, доставляли ему тайное удовольствие; но он, словно щитом, прикрывал это удовольствие тонкой улыбкой.

Только собрался боярин тронуть коня, как заметил знакомые лица. Не долго думая, он спешился и направился к крыльцу.

— Нет для меня большей радости, чем видеть друзей, — молвил он.

Старым Маноле Ждер и Симион поклонились в ответ.

— Прошу вас, други мои, посетить меня, — продолжал Яцко. — Для вас, конечно, будет мало радости в нашем скудном доме. Зато для меня беседа с вами будет драгоценным даром.

— Прощения просим, боярин, — ответил старый конюший. — Мы ждем зова государя.

— Я бы не смел, настаивать, честной конюший, — возразил Яцко Худич, — если бы своими ушами не слышал, что государь собирается завтра принять конюших — и молодых и старых.

— А насчет старшин ничего не было сказано? — вмешался Некифор Кэлиман.

— Насчет старшин ничего не слышал, — с улыбкой пояснил Яцко Худич. — А кто тут старшина? Ты?

— Я самый.

— Что ж, дай тебе бог здоровья. Я передал эту весть своему приятелю, ибо князь нарочно говорил громко, чтобы я услышал.

— Чур, тебя, нечистая сила! Как же быть насчет дичи и рыбы?

— Будь покоен, честной старшина, — объяснил тут же отец Амфилохие. — Друг твой, князь Штефан, позовет тебя завтра, как только выйдет из часовни!

— Стало быть, тоже завтра?

— Вот именно.

— Отчего же ничего не было сказано про старшину?

— Трудно сказать, отчего, — ответил боярин Яцко с тонкой улыбкой, отдав сперва поклон архимандриту. — Дозволь же, честной старшина, увести от тебя друга моего и сына его — конюшего Симиона.

— У друга твоей милости есть и другие сыновья, — угрюмо пробормотал старшина. — Мне-то что, уведи хоть всех.

— Где же они, скажи на милость? — спросил Худич, обращаясь на этот раз к конюшему Маноле.

Пока знакомились, прошло еще четверть часа. Отец Амфилохие удалился к себе. Яцко Худич выехал из ворот крепости позади своих гостей. Первым гарцевал Ионуц, за ним следовали старший конюший с Симионом. Шествие замыкали слуги. То был последний поезд, покидавший крепость. И в этом поезде, несмотря на заверения боярина Яцко, самым счастливым был не он, а Симион Ждер, не проронивший за все это время ни слова, но радостно думавший, что все идет так, как начертано выше.

За долгую жизнь с боярыней Илисафтой конюший Маноле так и не научился верить догадкам, а все же в ласковом обращении боярина Яцко он усмотрел новое доказательство княжьего благоволения. Понимал он и тайную радость своего сына Симиона. Что же касается младшего Ждера, то он ничем не выдавал томившие его чувства: изредка лишь пришпоривал коня, скакал вперед, и ветер шевелил перья на его кушме.

Миновав городские окраины, путники выехали на Яцканскую дорогу. Солнце внезапно заволоклось тучами, с запада задул резкий ветер Со времени землетрясения в этот час ежедневно с гор налетала гроза. Дождь лил подолгу, до краев наполняя водоемы и покрывая зеркалами луж оголенные поля. Так небо восполняло урон, нанесенный засухой. Сразу же после дождя выглядывало солнце и поля начинали куриться. Там, где неделю назад виднелась бурая трава, теперь пробивался новый ярко-зеленый ковер.

Пустив коня размашистой рысью и поторапливая спутников, Яцко Худич дорогой все жаловался на невзгоды, которые принесло засушливое лето. Сперва, говорил он, оскудели пасеки. Затем начался падеж в стадах. Пшеница выросла с пол-аршина, да такая редкая, будто волосы в жидкой бороденке. Просо тоже не уродилось. А что до ячменя, так он не взошел совсем. А теперь вот полили дожди. Не поздно ли? Что говорят люди? Успеют ли еще травы войти в силу?

— Никто не знает, честной конюший, какие убытки я терплю. Один владыка небесный ведает. На его милость уповаю: авось он не даст мне совсем захиреть.

— Все в божьей воле, — поддакивал старый конюший.

— Верно. А мы, грешные, скудным своим умишком еще дерзаем судить о делах провидения. Я всегда, бывало, роптал, а затем покорился, и милость всевышнего не оставляла меня во все мои дни. Коли будет на то господня воля, за неделю вырастет трава для моих стад и расцветут цветы для пчел. А не случится так, тогда божьей волей поднимутся цены на товары. Словом, если подумать да посчитать, видишь, что остается одно: благодарить господа за то, что пребываем мы в добром здравье — я сам, и супруга моя, и любезная доченька наша.

Позади, словно на бешеных конях, настигали их дождевые вихри — и хлынули, когда всадники въехали во двор боярина Яцко. Слуги укрылись в людских избах. Господа же поспешили в столовую горницу, где уже был накрыт стол, меж тем как хозяйка дома и дочь сидели у себя в светлице. Когда гости, отобедав, вышли на галерею, боярыня Анка, по обычаю дома, принесла для них орехи и мед.

Узнав конюшего Симиона, боярыня удивленно вскрикнула. Поставив угощение на стол перед мужем и приезжими, она даже всплеснула руками от удивления. Повернув голову влево, она узнала старого конюшего и еще пуще удивилась. Затем ей захотелось узнать, что за улыбчивый юноша приехал с ним.

— Это тоже твой сын, честной конюший? — воскликнула она, всплеснув в третий раз руками. — Оба в тебя, да и метка у обоих твоя. А есть еще и другие дети?

— Есть и другие, благодарение богу. Одарил он нас пятью сыновьями и оборонил от девок.

— Ох, — вздохнула боярыня Анка. — А у нас только девки.

— Одна, боярыня Анка. Всего одна, — улыбнулся Яцко.

— Хватит и одной, — заметила боярыня.

Конюший Маноле, великий знаток житейских дел, вспомнил дедовскую пословицу о том, что легче заячье стадо пасти, чем с дочерью покой обрести.

Хозяева, переглянувшись, согласились с мудрой пословицей.

— И все же, честной конюший Маноле, — добавил Яцко Худич, развеселившись от выпитых чарок, — эта пословица придумана простым людом. Мы, именитые бояре, содержим наших дочерей в строгости. Два года тому назад, в бытность нашу с женой и дочкой в Кракове, призвали мы к себе в дом искусного звездочета, и он прежде всего спросил имя нашей дочери. Затем он углубился в свои письмена и вычитал, что счастья у нее будет в семь раз больше, чем у матери. Как же понять подобное предсказание? Что родит она семь сынов и дочерей? Или что у нашей Марушки будет семеро мужей, меж тем как у боярыни Анки я — единственное счастье? Вели ей, матушка, прийти сюда. Пускай взглянет на наших гостей.

Хозяин и гости были в самом веселом расположении духа. В честь ожидаемого появления девушки боярин Яцко снова наполнил серебряные кубки.

Конюший Симион торопливо осушил кубок. Глаза у него потемнели, лицо побледнело. Маленький Ждер смотрел, широко раскрыв глаза, словно ему предстояло увидеть хвостатую звезду.

Боярыня Анка воротилась одна.

— Не хочет идти.

— Как это не хочет? Кто не хочет?

— Твоя Марушка, кто же еще!

— Удивляет меня подобный ответ, — перекрестился боярин Худич. — Либо ты, моя матушка, говоришь не то, либо я в этот час лишился слуха и разума.

— Я говорю правду, и ты, мой батюшка, тоже не оглох.

— Да возможно ли подобное непослушание, боярыня? Ведь мы же ее взрастили и воспитали в страхе перед господом богом и родителями своими!

— Что верно, то верно, — кивнула боярыня Анка. — И ничего ты для нее не жалел. И учил ее, и баловал, и потакал во всем, точно дочери шляхтича. Все знают, что девушка она робкая и учтивее многих молдавских боярышень. А вот найдет на нее иногда, — упрется и ни с места. Тут один лишь выход; возьми ее сам за руку и приведи сюда.