Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

— Я еще нужен людям, — смиренно ответил инок. — Воссев на осла, я следовал под рукой старшины Кэлимана. И удостоился увидеть издали лик господаря и подойти к тебе, святой отец. Видел я также отца Тимофтея Сырбу. Как бы не пришлось просверлить ему чрево, как бочку, да выпустить лишний груз.

Благочестивый Тимофтей смущенно засмеялся.

— Ох! Ох! Вот она — кручина моя! Каждодневно молю отца небесного и бессребреников целителей — Дэмиана и Козму, отмечаемых ныне, дать мне силу отринуть от себя чревоугодие. Счастлив ты, отец Стратоник. Ты словно весь из тонких прутиков, двигаешься легко, как паук. Постишься пять дней в неделю и черпаешь в сем подвиге духовную радость.

— Постом ум просветляю, — ответил Стратоник, зорко посматривая по сторонам, — и четче узнаю тех, кому надлежит быть под присмотром отца Ифрима-врачевателя. Вот и здесь вижу рядом с княжичем Алексэндрелом некоего человека и дивлюсь, отчего он здесь, а не у нас в бочке.

Благочестивый Тимофтей, уплетавший галушки, посмотрел вокруг выпученными глазами и увидел Ионуца, который сидел между своим господином и старшиной Кэлиманом и смеялся.

— Ты о ком говоришь? О новом отроке-служителе?

— Говорю о сыне конюшего Маноле Ждера.

— Ох, ох! — фыркнул отец Тимофтей. — Мало нам было одного бесенка, так прибавился другой. С каких пор я твержу преподобному Амфилохие, что надо наложить на него покаяние — пост и молитвы.

Услышав эти слова, Маленький Ждер охотно присоединился к разговору.

— Благочестивый отец Тимофтей и благочестивый отец Стратоник, — сказал он с поклоном. — Родитель мои, конюший Маноле тимишский говорит, что мошке положено летать, жеребенку — резвиться, а попу — молиться.

— Конюший прав, — улыбнулся преподобный Амфилохие.

— Я тоже слышал, что конюший — достойный служитель господаря, — ответил, тараща глаза, отец Тимофтей. — Вот бы и тебе стать таким. Верно сказано, что жеребенку положено резвиться, но благородные отроки должны набираться мудрости. А я с тех пор, как ты явился ко двору, напрасно стараюсь научить тебя буквам. Одно знаешь: смеешься, называешь буквы букашками. А дворянину надлежит знать все, чем богат сей мир. А вот сейчас, управившись с этой миской и воздав хвалу вседержителю, попробую усмирить твою гордыню: посмотрим — помогут ли тебе твои шалости ответить на наш вопрос.

— Поспрошай его, попытай, — пусть все увидят невежество и скудоумие его, — наскакивал на Ионуца и отец Стратоник. — Эти баловни — неисправимые ленивцы. Утром их не добудишься, пока не кольнешь чем-нибудь острым.

— Ох! Ох! А я учу его прилежанию, — заверил отец Тимофтей, придвигая к себе новую миску с другого конца стола. Будь проворен, и главное — вставай вовремя. Один человек, поднявшись рано утром и отправившись в Сучаву, нашел на дороге кошель.

— Удивления достойно, святой отец, что ты его за это хвалишь, — ответил Ждер. — Ведь был же другой, который встал еще раньше и потерял кошель.

Отец Амфилохие снова кивнул головой со своей обычной легкой улыбкой.

— Для такого ответа не надобно знать Часослов, отец Тимофтей.

— Как не надобно? — разгорячился наставник. — Надобно. Не для этого, так для другого! И чему смеется этот длинный и сухопарый старшина, поглядывая в мою сторону? Много грешен я — каюсь и слезно молю преподобного Амфилохие испросить для меня прощения; зато знаю все заветы древних мудрецов. И уж твои смешки, юный Ждер, вряд ли помогут человеку, коему надо переправить через реку козла, капусту и волка: коли переправит сперва капусту — волк сожрет козла, переправить волка — опять нехорошо: остается козел с капустой.

— Я в таком случае переправил бы сперва волка, — ответил Ждер.

— Ох! Ох! — развеселился благочестивый Тимофтей. — А что сотворит козел с капустой?

— Отче Тимофтей, — ответил Ионуц, — отец и братья научили меня насаживать кочан на козьи рога. А чтобы прыткий козел не метался и не сбросил его, они посоветовали мне накрепко привязать кочан кушаком. Они же подсказали мне и как поступать с волком. Ведь от волка одна польза — шкура. Мы, охотники, не терпим таких зверей живыми. Сразу приканчиваем их.

Княжичу Александру и Некифору Кэлиману понравился такой ответ. Преподобный Амфилохие тоже одобрительно кивнул головой.

— Я же говорил вам, — напомнил Стратоник, поднимая руку с крючковатыми пальцами, — я говорил вам, что этому буяну тут совсем не место. Отошлите его к нашему лекарю отцу Ифриму, он его посадит в бочку с водой.

Так шутили и потешались люди, собравшиеся вокруг княжича, изощряясь в остротах по поводу мисок, которые придвигал к себе сербский монах. Между тем на другом конце стола кумовья степенно поднимали кружки, не обращая внимания на болтовню господ дворян. Старшина Кэлиман, пододвинувшись к землякам, не преминул помянуть того, кто больше всего заслужил похвалы.

— Хе-хе, — заметил он, — у мальца с малолетства был добрый наставник. Да и теперь, когда он входит в возраст, наставник этот при нем. Ведь именно я, а никто иной, объяснил ему, отчего заяц бежит в гору, а собака несет кость в зубах. Чур тебя, нечистая сила!

— А мне, знаете, понравилось, как юный Ждер распорядился насчет кочана, — молвил преподобный Амфилохие. — Государь тоже порадуется, ибо это доказывает, что сын конюшего будет смелым воином и справится со всякими препонами на своем пути. Если честной старшина позволит, а отец Тимофтей отставит от себя миску с пловом, то я тоже кое-что расскажу. Недавно привиделся мне во сне святой Илья Громовержец, покровитель Штефанова войска. И сказал он мне такие слова: «Брат Амфилохие, чадо мое, нареченное при рождении моим именем, смотри не верь, что я тебе приснился». Так вот, спрашиваю я вас, честной старшина и благочестивый отец Тимофтей, как мне быть? Покориться воле святого? Выходит, я не поверил ни в сон, ни в его слова. Не покориться? Опять плохо — значит, я не послушался его. Тщетно ищу я ответа. В таком же недоумении пребывает и отец Тимофтей, который мечется между покаянием и чревоугодием. Стоит на распутье и наш юный Ждер. Если он станет ученым, то уж не будет таким молодцом, как теперь. Лучше уж оставьте меня между моей Сциллой и Харибдой, а сами будьте такими, какие вы есть. И да благословит вас господь и укажет путь истинный.

Отец Тимофтей сердито отодвинул от себя миску с пловом и, грустно вздохнув, возвел очи горе.

— Прости меня, отец Тимофтей, и не гневайся, — продолжал с улыбкой архимандрит. — Ведь все равно выше своей головы не прыгнешь. Вчера я отправился в храм святителя Иоанна править службу. На обратном пути кто-то случайно либо нарочно вылил на меня из окошка ведро воды. Окатил с ног до головы. А я воздел глаза к небу, вот так, как ты сейчас, и вознес хвалу господу за то, что на мою голову не свалилось еще и ведро.

Старшина Некифор Кэлиман, тряхнув кудрями. недоуменно поглядывал на княжича Алексэндрела, на Ждера и медельничера Думитру Кривэца. «Беда с этими учеными людьми, у них не все дома, — хотелось ему сказать, постучав себя по лбу. — Отец Стратоник не зря ищет при дворе князя больных для своего лекаря. Куда больше мудрости выказывают перед лицом вседержителя мои земляки из нямецкой земли. Поставив колыбель с новорожденным на стол среди кувшинов, они величают крестного отца, и каждый, поднимая чару, изрекает положенные слова, какие говаривали еще деды их и прадеды — такие же добрые бражники».

— Честный медельничер Кривэц, — промолвил старшина Кэлиман, толкая соседа локтем, — до конца своих дней буду остерегаться тех, кто пьет одну воду. Как я вижу, преподобный Амфилохие и не пригубил из своей чаши.

— Отец Амфилохие — муж великой учености, — ответил Кривэц. — Однако ж не без изъяна. Иной раз такое скажет — не поймешь!

— Гм, — пробормотал старшина. — Кружка вина сразу бы прочистила ему мозги. Так уж водится в Молдове.

Прежде чем отправиться в свою келью и встать на молитву, преподобный Амфилохие погрозил медельничеру пальцем.

— А тебе, честной медельничер, ничего не свалилось на голову во время прогулок по городу?

— Благодарение господу, пока ничего, святой отец.

— Гляди, чтобы и впредь не свалилось. В ляшских харчевнях не так хорошо вино, как пригожи хозяйки. И ты не забывай, что женщина и без языка заговорить может, но вот с языком да чтоб молчала, такого сроду еще не случалось! Так же как не найдешь мужчины, который бы, подобно библейскому Самсону, не открыл женщине то, чего не следует открывать.

После этих слов отец Амфилохие поднялся и ушел. А Кривэц, «самый смиренный медельничер», согласился со старшиной Кэлиманом, что благочестивый Стратоник нашел наконец недужного для своей больницы. Дабы лучше это доказать, он вызвал сербского монаха на приятнейшее состязание. Освободившись от запретов архимандрита, отец Тимофтей с особым старанием приступил к еде. В подобные часы инок становился трогательно добрым, ласковым.