Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

Дерзкий Гоголя приехал в дорогом одеянии с галунами, слез с коня, гордо посмотрел вокруг. Такой высокий и смуглый детина, веселый и под хмельком. Постучал рукоятью сабли в дверь. Слуги логофэта поклонились ему; оставив двери широко открытыми, повели его в дом. У дверей стали люди атамана Гоголи. Потом разбойник вышел, хлопнул своих товарищей по плечу и сказал им: «Гайдамаки, маем добру работу»…

Иосип отпил вина из кружки, поставленной Симоном на подоконник.

— Когда это случилось? — хрипло спросил старый Ждер.

— В четверг на той неделе, девять дней тому назад. В доме логофэта были потом и другие встречи со странными людьми; но глаза и уши нашего хозяина Дэмиана, — а эти глаза-то и уши нашлись среди слуг боярина Миху, — уведомили нас, что на тех встречах речь шла не о Каталане. Что-то, конечно, есть, потому что люди, с которыми тайно держит совет логофэт Миху, — известные воины, служившие шляхтичам или в порубежных крепостях. А вот что они затевают, мой хозяин еще не дознался. Возможно, кто-нибудь уговорил короля послать войско за Черемуш-реку да осадить Сучаву, и логофэт готовит ему подмогу. А возможно и другое. Дайте срок, проведаем. Но мне уже нельзя было задерживаться во Львове. Привез я эту весть, чтобы вы готовились… Так велел сказать вам мой хозяин. Низко кланяюсь вашим милостям.

Старшина Некифор Кэлиман потянулся, хрустя суставами.

— Чур тебя, нечистая сила! — проговорил он, поднимаясь. — Об этом разбойнике Селезне я слышал еще в святой обители… Какие-то малороссийские христиане толковали о нем.

— Говорили потому, что я их расспрашивал, старшина Некифор. Выслушав одних, я переходил к другим.

— А я послушал и насторожился, — ответил Кэлиман. — Потому-то меня и взяло сомнение, когда я увидел тебя у костра на привале.

Старый Ждер сидел в глубокой задумчивости. Но он слышал все, что говорили рядом.

— А что рассказывали малороссийские христиане об этом разбойнике? — спросил он.

— Много чего говорили, похвалялись таким именитым земляком, — рассмеялся старшина. — Он-де самый храбрый человек на свете и, прежде чем взяться за дело, выпивает кварту горилки, как вы бы выпили кружку воды. Малороссияне как раз угощались этим зельем и смеялись над обычаем молдаван пить виноградное вино. И тут же, смотрю, поют песни, и ну за чубы таскать друг друга.

Вот они и расхваливали Гоголю за то, что сперва выпьет кварту горилки, а потом уж берется за дело. От горилки ум у него бывает яснее и рука — крепче. Но шелохнется на коне, не поскользнется на земле, только глаза мечут огонь.

— Именно так, — подтвердил с ухмылкой Иосип. — И еще говорили, что саблю он пускает в ход, только когда защищается. Жизни человеческой зря не губит, — не хочет наживать себе врагов. Он скорее ищет друзей во всех пределах, чтобы найти помощь и приют. На Днепровских порогах у него приятель мельник, а другой — на Днестре; когда ему приходится бежать с Днепра, он спасается на Днестре. Жены этих мельников твердят своим мужьям, что терпеть не могут разбойника, вот те и принимают его с открытой душой. А из тех, кого он пощипал, особенно гонится за ним татарва. Ляшские же служители не торопятся его поймать. Говорят, воеводы порубежья получают добрую мзду от грабителя.

— Чур тебя, нечистая сила! — кивнул староста. Я тоже так понял: при таких хороших дружках он легко пролезет в любой порубежный край.

— А мне твоя речь по душе, — признался второй конюший Симион. — Эдакий молодец повсюду проберется.

— Я вот что думаю, — проговорил, уверенный в своей мудрости казначей Кристя. — Я думаю, что надо немедля известить господаря.

— А теперь извольте послушать меня! — сердито буркнул конюший Маноле. — Я так полагаю, что никто не должен знать, о чем мы тут толковали. И пуще всех не должен знать князь Штефан. У него и без того много забот, нечего прибавлять еще. Ты, казначей Кристя, перекрестись перед иконой и побожись, что супруга твоя боярыня Кандакия не узнает ни слова о том, что здесь говорилось. Если узнает она, тут же узнают и другие. Не пройдет и трех дней — весь Львов будет о том шуметь, а то, глядишь, и до Варшавы дойдет. Нет вестников быстрее бабьих языков. Лучше прикинемся, что дремлем и ничего не ведаем. Ты уже поклялся?

— Вот осеняю себя крестным знаменем и божусь, честной конюший.

— Добро. А на мою долю достанется самое трудное: как только вернемся в усадьбу, тут же на меня напустится с расспросами боярыня Илисафта. Она уже почуяла неладное и может помереть с досады, коли не узнает, в чем дело. Я буду молчать, а она будет пилить меня целых пять часов до самого захода солнца. Тогда она немного утихнет, а потом сызнова начнет. Вот тут-то старшине надо будет прийти мне на выручку. Пусть скажет ей всю подноготную: пришла-де удивительная весть, будто в Каменецкой крепости кобыла произвела на свет жеребенка о двух головах — одна черная, а другая белая, и эти головы то и дело тянутся грызть друг друга. Пришлось служителям королевских конюшен крепко связать их. И говорят-де знахари, что сие есть знамение — будет воина меж ляшским королем и проклятым Мехмет-султаном. И воспоследует из этого великий урон христианскому миру. Услышит это конюшиха и сперва испугается, a потом возрадуется, что выведала важную тайну. Может, тогда и мне, грешному, доведется соснуть часочек в тишине после тяжкого испытания.

Все согласились с мнением конюшего, после чего вышли во двор Тут Иосип Нимирченский признался, что он голоден и жажда мучает его. Старый Ждер взял его с собой, чтобы накормить на кухне.

— А насчет моей беседы с боярыней не тревожься, честной конюший, — заверил посланец. — Передам в трех словах поклон от моего хозяина Дэмиана ее милости конюшихе. И, сказав эти три слова, достану из своей сумки кусок шелка в двенадцать локтей — подарок сына. Вот, мол, лиловый шелк из самой Флоренции, что в италийской земле, скажу я ей, и сын просит тебя носить сей шелк на здоровье.

Конюший кивнул.

— Вижу, купец наш накопил мудрости в дальних странах.

Симион молча подошел к ним.

— Что ты еще скажешь нам, второй конюший? — спросил старик.

— Отец, — мягко ответил Симион, — я тут все устрою, как полагается.

— Добро, — сказал тот. — И подумай о снохе, которую я давно жду.

— А вот об этом дозволь мне не думать.

Старик гневно зашагал прочь.

— Чур тебя, нечистая сила! — проговорил старшина, догоняя его. — Дозволь, боярин, вмешаться в ваш спор.

— Прошу тебя — оставь ты второго конюшего, пусть спокойно занимается своими делами. Уж я — то знаю твоего сынка: ведь он хотел поцеловать у тебя руку и помириться. И тогда у него прибавилось бы сил для его несметных дел: пересчитать жеребят, проверить замки на дверях конюшен, усилить стражу у всех входов и выходов. Всем сердцем бы трудился, чтобы наладить тут дело, как на доброй мельнице. А так что? Заноза в сердце да тяжесть на плечах. Вернется он в свою келью и будет хмуро смотреть в угол. А там, глядишь, опять выкинет штуку из тех, что тебе ведомы.

Эти «штуки», которые Симион выкидывал изредка и о которых знали в Тимише, не столько печалили, сколько пугали боярыню Илисафту.

— Уж чем творить иные постыдные дела, — твердила она, браня конюшего, — пусть уж лучше у него будет этот дурной обычай.

Она ведь знала: сперва на беднягу нападает черная тоска, и тогда он полдня лежит на своей лавке лицом к стене. В другой раз лежит ничком, натянув на голову башлык, либо в лесной тени, либо на солнце в овраге. Обожжет его печаль и иссушит ветер либо жара, он встает и велит Лазэру Питэрелу, начальнику стражи, принести бочонок с вином и посидеть с ним. Выпивает молча одну кружку, выпивает девять. Опорожнит кружку и разобьет ее. А потом начинает разгрызать черепки зубами. И такой злобой и гневом наливается, что все вокруг разнес бы на куски. Тогда Лазэр Питэрел призывает на помощь нескольких старых служителей. Они усмиряют его, силой волокут вниз, в Тимиш, чтобы конюшиха над ним поворожила. При виде своей родительницы второй конюший начинает плакать… Но успокаивается он лишь после того, как боярыня Илисафта шепнет наговорные слова и сдует с его лба злые чары.

Старый конюший колебался некоторое время: отцовская любовь боролось в нем с упрямством.

— Слушай, казначей, — обратился он наконец к сыну, — будь ласков, воротись ко второму конюшему. Позднее, может, удастся мне уладить это дело. Человек ты мудрый, судьба не обделила тебя ни достатком, ни княжьей милостью. Так научи его, как блюсти себя. Много у меня горя с бестолковым братом твоим…

Казначей Кристя тут же с величайшей готовностью принял поручение. Богатство и высокое положение позволял и ему забыть о разнице в возрасте между ним и старшим братом. Он двинулся в гору, взвешивая в уме самые различные мудрые советы.

Но Симион Ждер пребывал в спокойном состоянии духа. Собрав часть служителей, он проверял сабли и пики. Перед ним лежали пеньковые арканы. Один из воинов докладывал о распорядке стражи.