Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

Рассказывают, что невдалеке от берега, у Святой горы, был застигнут бурей корабль. Было это в давние времена. Император тогда был Феодосий, а жена Феодосия находилась на том корабле со своими сыновьями Аркадием и Онорием. Когда корабль стал тонуть, императрица с сыном Аркадием перебрались в лодку и на ней поплыли в другую сторону, а Онория подхватили волны и понесли к берегу. Последняя волна выбросила его под малиновый куст. Императорский наследник — малое еще дитя — очнулся на доске, на которой спасся, и тут же заснул от изнеможения. Святые афонские отцы, узнав по облику и по приметам в спасшемся ребенке императорское дитя, отвезли его в Византию. И затем, во славу Христа, совершившего чудо, император Аркадий повелел на берегу том воздвигнуть монастырь.

— Чудесная сказка, — говорю я. — Ботезату, развяжи братьям с Крита обе руки, чтобы они могли утолить свой голод.

Когда братья с острова Крит насытились, отыскали они в поклаже своей кувшин сладкого вина и дали из него отпить раненому, дабы у того прибавилось сил, затем преподнесли кувшин мне, а сами стали на колени и с великим смирением прочитали свои молитвы.

— Милостивый и честной господин, — сказал тогда брат Илие Козмуцэ, — вижу, что от наших сказок теплеет твой взгляд. Дозволь сказать, что в Зографе, куда, как я понял, ты направляешься, я был послушником три года. И там я увидел чудо, еще удивительнее, нежели то, о котором ты услыхал.

Основателем Зографской обители был великий император Лев. Когда его величество увидел, что монастырь построен, он повелел живописцу своему расписать стены. Живописец тот, по имени Макарий, написал всех святых, но никак не мог написать святого Георгия. Благочестивый живописец все вспоминал чудесный лик святого Георгия, виденный им в монастыре у горы Синай. Такую икону он никак не мог написать. Из-за этого очень он печалился и целыми часами в задумчивости сидел перед пустой нишей, куда должен был вписать образ великого мученика Георгия. И вот однажды поутру, придя в церковь, он увидел в нише ту самую икону, что была у горы Синай, и от великого изумления припал лицом к земле. Затем, осмелившись встать, поклонился чуду. Ведь в самом деле свершилось чудо. А спустя некоторое время стало известно, что икона с ликом святого Георгия пропала из Синая. И когда появился в Зографе монах из Синая, он узнал ее. Защемило у него сердце от таких проделок святого, подошел он к иконе и такие укоризненные слова произнес: «Как мог ты, преславный святой Георгий, покинуть древний монастырь в Синае и очутиться на Афоне, у неумытых греков? Неужели у тебя нет жалости к нам? Как тебе не стыдно было пойти на такое дело?» И в гневе ударил тот монах кулаком по иконе прямо в лик Георгия. За это святой Георгий укусил его за мизинец.

— Истинно, — сказал я, — удивительное чудо!

Вели беседу мы о многом; монахи рассказывали мне, что делается на святом Афоне, и уразумел я, что всевышний вкладывает мудрость в иные поступки людей, кои кажутся нам преступными. Эти братья пустынники приняли нас за измаильтян, потому и бросились на нас с саблями. Однако у нас хоть и была грамота Храна-бека, но мы остались истинными христианами.

Когда на следующий день мы снова вышли к берегу моря, то увидели монастыри, скиты, кельи и сады святого Афона. Я велел Ботезату развязать пленникам руки, сабли же их положить на землю. Сами мы вскочили на коней, а их освободили, чтобы они могли возвратиться в свои долины.

Я сказал:

— Всевышний рассудит поступки ваши на Страшном суде. Я лишь возношу хвалу владыке нашему господу Иисусу за то, что мне, заблудившемуся в горах, послал он добрых провожатых, кои указали мне верную дорогу.

Они пошли обратно в долины, а я спустился к святым монастырям, дабы разыскать отца Стратоника.

ГЛАВА XII В которой повествуется о том, как был крещен младенец в Васлуе и как прибыл в крепость Крэчуна бородатый странник

Пять дней тому назад у господарских конюшен появился отец Никодим из Нямцу. Он разыскал Симиона и старого Маноле.

— Заметили вы, — сказал им Никодим, — что позавчера на закате ясно виден был Чахлэу?

— Да, заметили, красив он был, как никогда, — ответил Симион.

— Не о красоте речь. А вчера вы его видели? Нет, не могли видеть, ибо на том месте, словно перед грозою, собрались черные тучи. Подул вчера ветер с севера. Сегодня тучи стали белесыми и ветер сразу посвежел. Знайте же, ты, батюшка, и ты, Симион, что сие означает — быть снегопаду.

— Как может пойти снег, отец Никодим, до Дмитриева дня? Возможно ли это?

— Возможно. И ранее такое бывало. Об этом написано в моем Часослове еще древними монахами.

Старик конюший подтвердил:

— И мне однажды довелось увидеть, как выпал снег и ударил мороз сразу после воздвиженья. Как говорили наши деды, природа в Молдове причудлива.

— С причудами у нас природа, с причудами и люди, — засмеялся монах. — Так вот, ежели пойдет снег, то намереваюсь я, подготовившись, отправиться вниз к реке Тротуш. Я лишь затем и прибыл сюда, чтобы сообщить вам об этом.

Все удивленно воззрились на отца Никодима. Быть может, он пошутил?

— Ну, стало быть, снега не будет, — улыбнулся конющий Маноле.

— Посмотрим, — сказал в заключение отец Никодим.

В тот же день к вечеру, в шестом часу, вдруг потемнели дали на западе, и засвистел студеный северный ветер. А в понедельник с утра все заволокло потоками проливного дождя. А потом начался снегопад, закружила метель. До самого вечера шел снег. Вечером метель улеглась, но режущий, как бритва, ветер все не стихал. Ночью прояснилось и подморозило. Когда снова наступил день, появились седые зимние тучи, которые беспрерывно наплывали из скифских степей. На замерзающую землю вновь выпал снег.

В четверг снова, как и обещал, прибыл отец Никодим.

За ним ехал брат Герасим, тоже верхом. Отец Никодим накинул на себя сермягу, на брате Герасиме был тулуп. Брат Герасим вел в поводу третьего коня, на котором были навьючены мешки с едой, а главное — с теплой одеждой и попонами.

Старик конюший и Симион вышли навстречу гостям. Они ждали, пока кони подойдут к крыльцу; вышли посмотреть и Лазэр Питэрел и Ницэ Негоицэ. И наконец, вышел из дому и встал впереди всех с непокрытой головой Некифор Кэлиман.

— Ну и чудеса, люди добрые! — сказал он. — Дивлюсь я ранней зиме, а еще больше тому, что вижу сейчас. Куда направляешься, отец Никодим? В рай собрался? Так ведь там тепло и поют соловьи, А может, в ад направляетесь?

— Может статься, старшина Некифор, — ответил монах, — ведь пройдет немного времени, и в Нижней Молдове могут появиться измаильтянские дьяволы.

— Охо-хо! А что же делать твоему преподобию в том аду?

— Исцелять христианские души, почтенный старшина.

Боярин Маноле и конюший Симион молча слушали этот разговор. Кое о чем они догадывались; но, возможно, отцу Никодиму ведомо что-то им неизвестное? Быть может, до монаха дошла какая-либо весть? Но почему он им ничего не сказал?

Старшина Некифор глядел то на конюшего, то на его сыновей. Потом вдруг, догадавшись, хлопнул себя по лбу и просиял.

— Слезайте с коней, — предложил Симион.

— Слезаем, — согласился отец Никодим… — Мы не спешим, надобно поговорить с вашими милостями.

— Ну, вот и хорошо, — обрадовался старшина.

Конюший Симион молчал.

Брат Герасим в сопровождении Ницэ Негоицэ отправился в комнаты для слуг.

Остальные пятеро мужчин сначала прошлись по двору, и все дивились ранней зиме, белому и девственно чистому снежному покрову.

На юге небо было зеленым, как медный купорос, но с севера все наползала серая мгла; холодный ветер звенел чуть слышно, как тонкая струна. Опушка леса была белой. Белыми были и луга. Снег запорошил и красные яблоки в саду, которые позабыли снять.

Все казалось неправдоподобным — знать, то было божье знамение.

Конюший Маноле вздохнул и первым вошел в дом. В то утро в усадьбе Симиона были лишь одни мужчины. Боярыня Марушка с няней и дитятей спустились в Тимишскую усадьбу, к свекрови Илисафте. Ведь за такой ранний зимний день много о чем можно узнать, о многом поговорить, многое поведать.

«В Тимише у нас — одни бабы, — думал конюший. — И Кандакия непременно там. Да вот уже сутки как приехала и малороссиянка Теодора, супруга купца Дэмиана. Где мы произносим девять слов, эти тараторки произносят девять раз по девятьсот девяносто девять. С одной стороны они и правы. Верно говорит Илисафта: «Ежели мы не будем на земле при жизни разговаривать, то где же нам и поговорить? В земле? Так там я буду одна».

Не переставая размышлять о внезапном отъезде отца Никодима, старый конюший вспомнил и о другом. В эту осень столько вестей прилетело, сколько оводов вьется над конями. И все плохие вести: то о бурях и градобитии, то о пожарах. Дошли грамоты из Трансильвании, что язычники готовятся к войне. Может, кое-кто в других краях и не верит этому, но у купцов в венгерской стороне сомнений на сей счет никаких нет. На южных пристанях и базарах поднялись цены на пшеницу и на овец. Да взять вот и Молдову. Хоть и не дошли до наших сельчан ни грамоты, ни вести, они поспешили все собрать пораньше и укрыть, как перед опасностью. Ямы для пшеницы и ячменя вырыли поглубже и обожгли их получше. Овец и крупный скот держат поближе к горам. Жители равнины натягивают железные шины на колеса подвод. Виноградари понарыли ям в больших погребах, спустили туда бочки со старым вином, а потом засыпали их. Рэзеши не знают покоя: то появятся в селах, то мчатся в стан господаря.