Бернард Луис - Ислам и Запад

• Название: Ислам и Запад
• Автор: Бернард Луис
• Издательство: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-89647-063-0

Книга Ислам и Запад известного британского ученого-востоковеда Б. Луиса, который удостоился в кругу коллег почетного титула «дуайена ближневосточных исследований», представляет собой собрание 11 научных очерков, посвященных отношениям между двумя цивилизациями: мусульманской и определяемой в зависимости от эпохи как христианская, европейская или западная. Очерки сгруппированы по трем основным темам. Первая посвящена историческому и современному взаимодействию между Европой и ее южными и восточными соседями, в частности такой актуальной сегодня проблеме, как появление в странах Запада обширных мусульманских меньшинств. Вторая тема — сложный и противоречивый процесс постижения друг друга, никогда не прекращавшийся между двумя культурами. Здесь ставится важный вопрос о задачах, границах и правилах постижения «чужой» истории. Третья тема заключает в себе четыре проблемы: исламское религиозное возрождение; место шиизма в истории ислама, который особенно привлек к себе внимание после революции в Иране; восприятие и развитие мусульманскими народами западной идеи патриотизма; возможности сосуществования и диалога религий.

Книга заинтересует не только исследователей-востоковедов, но также преподавателей и студентов гуманитарных дисциплин и всех, кто интересуется проблематикой взаимодействия ближневосточной и западной цивилизаций.

---

Таким образом, война священна, и тех, кто будет убит на ней, ждет воздаяние мученикам, предначертанное писанием. Сходные мысли можно найти в учебнике по пропаганде среди личного состава, изданного для египетской армии в июне 1973 года. Примечательно, что форсирование Суэцкого канала носило кодовое имя «Бадр» в честь одной из битв Пророка с неверными. Кстати, противник в этом учебнике обозначен не как «сионизм» или хотя бы «Израиль», но просто как «евреи». Одним из основных контрастов между сирийской и египетской военно-пропагандистской литературой является как раз больший упор египтян на религию, тогда как сирийцы предпочитают идеологический подход.

Война между Ираком и Ираном выявила интересные сходства и различия между декларируемыми целями войны и военной пропагандой двух протагонистов. Иранцы, как можно было догадаться, предпочитали говорить о войне языком религии. Противника никогда не называли арабами и редко иракцами, и даже о себе редко говорили как об иранцах, предпочитая представляться защитниками ислама, исламской революции и республики против режима вероотступников, безбожников и ренегатов. Война велась против Баас, а не против иракцев или арабов, которых стремились освободить от антиисламского режима. Иракский же режим, ни в коей мере не признававший себя антиисламским, в то время был привержен светской националистической идеологии. Поэтому иракцы говорили о борьбе против «персов», используя слово фуре, которое в классическом языке завоеватели-арабы применяли к завоеванному народу Ирана. Иногда они шли еще дальше и называли персов маджус, «магами», как первые мусульмане именовали зороастрийцев. Наряду с победами Навухудоносора, объявленного иракским национальным героем, иракцы праздновали и годовщину великой битвы при Кадисии, в которой арабо-мусульманская армия сокрушила мощь древней иранской империи. Обе стороны взывали и к религиозным, и к патриотическим чувствам: иракцы — к памяти о первом великом исламском джихаде против языческой иранской империи, иранцы, — как и неоднократно в прошлом, — к чистоте и революционному динамизму подлинного ислама и борьбе против тех, кто его исказил. По мере усиления военных действий иракцы, не отказываясь от националистическо-радикальной идеологии, стали чаще прибегать к религиозной фразе, а иранцы, не умеряя религиозного рвения, частично вернулись к территориальному патриотизму, за который клеймили шаха.

В последнее время мусульмане сражались против немусуль-ман в двух войнах: во время турецкой высадки на Кипре и последующих боев и в ходе Сирийско-египетской войны против Израиля в октябре 1973 года. И в Египте, и в Турции сопровождавшая военные действия риторика была поразительно религиозной. Народные легенды того типа, что расцветает в военное время во всех обществах, также оказывались сугубо религиозными и повествовали о выступлении Пророка и ангелов Аллаха на стороне мусульман, то бишь египтян, против их врагов. На автора, который пожаловался в печати, что это умаляет достижения египетских вооруженных сил, обрушились яростные упреки. Разумеется, не все египтяне мусульмане. Значительное меньшинство составляют сражавшиеся во всех войнах христиане-копты, из числа которых происходит ряд высших офицеров египетской армии. Этот факт признает и руководство по пропаганде, взывающее как к мусульманским, так и к христианским религиозным чувствам. Тем не менее, когда стало известно о прорыве израильтян на западный берег канала, тут же возник слух, что здесь не обошлось без предательства офицера-копта. Разумеется, в подобных утверждениях не было ни крупицы правды, и египетское правительство немедленно опровергло слухи и постаралось свести их воздействие на нет: видимо, назначение как раз в тот момент генерала-копта командующим одной из армий не было простым совпадением. Еще более удивительно, что к религиозному языку прибегли светские турки, которые во время боев на Кипре описывали себя, своих противников и ведущуюся войну в понятиях ислама.

Если уж такова реакция турок в дни напряженности и столкновения, то возрождение исламских чувств среди иных мусульманских народов, не познавших радости успешной борьбы за национальное освобождение и не испытавших светской революции, проявилось несравнимо более мощно и страстно. Возвращение к религиозным ценностям и реакция на религиозные призывы усиливались по мере того, как приверженцы одной светской идеологии за другой — либералы, националисты, капиталисты, социалисты, коммунисты — оказывались неспособными решить быстро растущие проблемы исламского мира. Унижения и лишения, разочарования и неудачи дискредитировали все заграничные решения и заставили все большее число мусульман поверить тем, кто говорил им, что только в возвращении к истинной вере и божественно предначертанному образу жизни они найдут спасение в этом и в потустороннем мире.

В одной мусульманской стране за другой радикальные народные движения, обычно, хотя и не вполне правильно называемые фундаменталистскими, завоевывают массовую поддержку. В таких странах, как Египет и Иордания, их с трудом держат под контролем. В таких, как Алжир, — жестоко подавляют. В двух, Иране и Судане, они захватили власть. Как и об их царственных и националистических предшественниках, о них будут судить по тому, что они делают и чего не могут сделать.

Сложно оценить сравнительную силу исламских фундаменталистов и их соперников, умеренных или модернистов. Только в одной мусульманской стране, Турции, регулярно проводятся выборы, где свободно соперничают и ведут избирательную кампанию различные партии и где правительства отправляют в отставку и сменяют посредством демократических процессов, причем не единожды, как случается везде, а постоянно. На оккупированных Израилем территориях время от времени проводятся выборы в муниципальные, профессиональные и научные органы, в которых соперничают друг с другом националисты, левые и фундаменталисты. Изредка это срабатывает как показатель общественного мнения и приводит к переменам. В большинстве прочих стран выборов либо избегают, либо их контролируют, либо не принимают их результаты во внимание.

Признавая, что конфессиональная солидарность остается значительной силой в мусульманских странах, не следует впадать в другую крайность и отрицать степень действенной секуляризации. Необратимые, по всей видимости, изменения имели место в более развитых странах, особенно в социально-экономической жизни, юстиции и судоустройстве. В некоторых странах, таких как Турция, Иран и Египет, сочетание географических и исторических условий выработало у населения особое чувство самоотождествления и собственного, отличного от всех прочих, исторического предначертания, что способствовало их продвижению к светскому национализму. Но даже там ислам оставался значительной силой (а во всех прочих странах — одной из основных). Так, в области просвещения формально светские школы и университеты испытывают все большее влияние религии. Даже в радикальных государствах вроде Сирии секуляризация направлена в конечном счете скорее против религий меньшинства, чем против ислама. Доклад сирийского правительства, опубликованный в октябре 1967 года, обязывает частные — то есть в основном международные христианские — школы использовать учебники по исламу и христианству, изданные министерством просвещения, где учение обеих религий объединено «таким образом, что не оставляет места для конфессионализма <…> не совместимого с мышлением современной эпохи».

Из сказанного выше следуют некоторые общие выводы. Ислам все еще является самой эффективной формой консенсуса в мусульманских странах, основной формой групповой солидарности среди широких масс. Она будет становиться все более и более эффективной по мере того, как власть будет становиться более народной. Уже сейчас можно видеть контраст между нынешними режимами и теми небольшими, оторванными от народа элитами с западным образованием, что правили еще несколько десятилетий назад. По мере приближения к народу власть, пусть даже ее словесное оформление останется левацким и сугубо идеологическим, будет исламизироваться. В Сирии при баасистском правлении затри года после инцидента с «Джайш аш-Шааб» было построено больше мечетей, чем за предыдущие тридцать. Даже Саддам Хусейн, выдававший себя во время войны с Ираном за защитника современных светских ценностей против религиозного фанатизма, во время войны в Заливе сам перешел на страстный религиозный язык.

Ислам — мощная, но до сих пор не направленная сила в политике. Прогноз относительно его роли как фактора международной политики пока не особенно благоприятен. Предпринималось и предпринимается множество попыток вести панисламскую политику, но все они мало чего достигли, в основном потому, что деятели соответствующих движений вели себя неубедительно. Это не значит, что в какой-то момент не появятся более авторитетные вожди, тем более что практически во всех мусульманских странах значительная часть народа жаждет такого лидерства и готова отозваться на него. Отсутствие современных образованных вождей до сих пор сужало возможности ислама и не позволяло религиозным движениям всерьез бороться за власть. Однако ислам уже показал свою действенность в качестве ограничительного фактора и может при появлении нужного руководства стать мощной внутриполитической силой. В Иране нужное руководство уже появилось — нужное в том смысле, что оно смогло вызвать сильнейшую вспышку народно-революционного энтузиазма и направить ее на свержение и уничтожение старого режима и построение на его месте нового исламского порядка. Остается посмотреть, как новое религиозное руководство будет осуществлять и удерживать власть.