О. Генри - Вождь краснокожих

• Название: Вождь краснокожих
• Автор: О. Генри
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1937

«Вождь краснокожих» (The Ransom of Red Chief) — новелла американского писателя О. Генри, входящая в сборник «Коловращение» (Whirligigs), вышедший в 1910 году в издательстве Doubleday, Page & Company.

---

О. Генри ВОЖДЬ КРАСНОКОЖИХ

О. ГЕНРИ (1862–1910)

Он обладал удивительным даром вымысла. Своей маленькой дочери О. Генри однажды написал:

«Помнишь ли ты меня? Я Мурзилка, и меня зовут Алдибиронтифостифорникофокос. Если ты увидишь на небе звезду и, прежде чем она закатится, успеешь повторить мое имя семнадцать раз, ты найдешь колечко с алмазом в первом же следе голубой коровы. Корова будет шагать по снегу — после метели, — а кругом зацветут пунцовые розы на помидорных кустах. Ну, прощай, мне пора уезжать. Я езжу верхом на кузнечике».

Фантастична была голубая корова и пунцовые розы на помидорных кустах, но, пожалуй, самое неправдоподобное заключалось в простой фразе: «мне пора уезжать». Потому что это письмо О. Генри писал, сидя в каторжной тюрьме. Несколько лет жизни, проведенной в полосатой одежде заключенного, явились причиной, по которой О. Генри, став знаменитым писателем, тщательно скрывал свое прошлое. Избранный им короткий псевдоним казался не многим менее таинственным, чем имя Мурзилки в двадцать восемь букв.

Только после смерти О, Генри раскрылись некоторые подробности его биографии. Настоящее имя О. Генри было Вильям Портер. Он родился в глухом американском городке, в бедной семье врача, увлекавшегося бесплодным изобретением каких-то фантастических машин. Мечта о далеких путешествиях и замечательных приключениях рано завладела Вильямом. Десяти лет он убежал из дому с твердым решением посвятить себя охоте на китов. Его вернули. И вскоре Вильям был вынужден пойти в люди, чтобы обыкновенным ремеслом добывать себе хлеб.

Наступила пора тяжелой борьбы за жизнь. Подобно своему современнику Джеку Лондону, Портер перепробовал множество профессий. Сперва работал подручным в аптеке, позже — ковбоем на ферме, служил конторщиком, чертежником, актером, газетчиком, банковским кассиром. Последняя должность для Портера оказалась роковой. В банке обнаружилась растрата; в ней без оснований обвинили Портера. Он бежал в Южную Америку, долго вел скитальческую жизнь, побывал в Аргентине и Перу, Гондурасе и Мексике, но, узнав о болезни оставленной им жены, вернулся на родину. Его присудили к каторжной тюрьме — к пяти годам невыносимых лишений и безмерных унижений. «Чахотка и самоубийство здесь так же часты, как насморк и пикник у вас на воле», писал Портер из тюрьмы. Здесь на обрывках оберточной бумаги он написал свой первый рассказ. Его не напечатали, но из тюрьмы сорокалетний Портер вышел, твердо зная, что призвание его одно — литература.

За оставшиеся ему неполных десять лет жизни О. Генри написал триста новелл — коротких и увлекательных рассказов. В каждый из этих рассказов он вкладывал крупицы разнообразных знаний, накопленных за годы своей трудной и необычной жизни. Писатель, умевший скатывать пилюли и бросать лассо, верстать газету и стрелять, сидя в седле, человек, скитавшийся по дальним углам американского континента, пристально наблюдавший жизнь в провинциальных городах И на фермах, в портах и на плантациях, в прериях и столицах, в клубах и тюрьмах, — он ввел в литературу новых героев и рассказал о них новым языком — сжатым, выразительным, острым и насмешливым.

«Вся жизнь принадлежит мне. Я черпаю из нее, что мне хочется, и претворяю ее, как умею», так писал О. Генри в одной из своих книг. И он это делал с тем искусством, которое завоевало ему, скитальцу, человеку случайных профессий, место первого новеллиста Америки.

А. Роскин

ВОЖДЬ КРАСНОКОЖИХ

Это было похоже на выгодное дельце… Но подождите, — дайте досказать.

— Мы были там, на юге, в Алабаме, когда эта самая идея, насчет детокрадства, ударила нам в голову. Это случилось, как Билль Дрисколл всегда выражался потом, в момент временного помрачения наших мозгов. Но это потом только обнаружилось.

Итак, там был такой городишко — плоский, как блин, и, конечно, называвшийся не иначе, как Сэммит.[1]

У нас с Биллем было у обоих вместе около шестисот долларов, а нужно было нам ровно еще две тысячи, чтобы затеять одно жульническое дело с городскими участками в Западном Иллинойсе. Мы обмозговали это дельце, сидя на крыльце отеля. Любовь к своим детенышам, рассуждали мы, должна быть особенно сильна в таких полугородах, полудеревнях. Почему, а также и по другим причинам, проект похищения детеныша здесь разумнее в тысячу раз, чем в пределах досягаемости газет, высылающих сейчас же на место происшествия репортеров в гражданском платье. А Сэммит, мы знали, не в состоянии был наслать на нас ничего более страшного, чем пару констеблей[2] и, может быть, еще несколько паршивых ищеек да пару ругательских статеек в «Фермерском еженедельнике». Словом, все, повидимому, обстояло благополучно.

Мы наметили в качестве жертвы единственное дитя выдающегося гражданина, некоего Эбенезера Дорсета. Папенька был почтеннейшим в городе ростовщиком и пауком и принципиальнейшим противником всяких сборов и пожертвований.

Мальчишке было десять лет. По физиономии у него шел барельеф из веснушек, а цвет волос у него был, как обложка того журнала, который вы покупаете на ходу в киоске на вокзале, когда вы бежите, чтобы вскочить в поезд. Мы с Биллем решили, что Эбенезер в лепешку расшибется, а выложит за сына две тысячи долларов до последней копеечки. Но погодите, — дайте досказать до конца.

Милях в двух от городишка была гора, поросшая густыми кедровыми зарослями. По ту сторону в горе этой была пещера. В этой пещере мы и приготовили запас провизии.

В один прекрасный вечер мы подъехали в кабриолете к дому Эбенезера Дорсета. Мальчишка болтался на улице и бросал каменья в кошку, сидевшую на противоположном заборе.

— Эй, малыш! — сказал Билль. — Хочешь прокатиться как следует и получить еще вдобавок мешочек леденцов?

Мальчишка чуть не угодил Биллю прямо в глаз обломком кирпича.

— Это будет стоить старику еще пятьсот долларов, — сказал Билль и вышел из кабриолета.

Мальчишка барахтался, как плюшевый медведь. Кое-как нам удалось запихать его на дно кабриолета, и мы погнали. Мы отвели его в пещеру, а лошадь привязали в кедровых зарослях.

Я вернул кабриолет в соседнюю деревню, за три мили, где мы его наняли, и вернулся пешком назад.

Билль наклеивал кусочки пластыря на свои царапины и синяки. За большим камнем, закрывавшим вход в пещеру, горел костер. Мальчишка, воткнув себе в рыжую свою шевелюру два пера, выдранных из хвоста сарыча[3] следил за кофейником, подвешенным над костром. Когда я подошел, он показал на, лежавшую около него дубинку и сказал:

— Проклятый бледнолицый! Как ты смеешь подходить к костру вождя краснокожих, грозы долин?

— Он, наконец, утихомирился, — сказал Билль, заворачивая штаны и осматривая кровоподтеки на своих ногах. — Мы играли в индейцев. Я старый зверобой и нахожусь в плену, у вождя краснокожих! На заре с меня снимут скальп. Чорт его дери! Этот мальчишка здорово лягается. Да, сэр, мальчишка прямо как сыр в масле катался. Это было так занятно для него — ночевать у костра в пещере, что он позабыл совсем, что он пленник. Он тотчас же окрестил меня Змеиным Глазом, объявил меня шпионом и приговорил меня к казни через поджаривание на медленном огне. Казнь должна была совершиться на заре, когда вернутся из похода его храбрые воины.

Мы сели ужинать. Мальчишка набил себе рот хлебом и ветчиной и начал болтать. Он произнес длинную речь, что-то в этом роде:

— Это здоровая штука! Я еще никогда не ночевал у костра. Но у меня был раньше ручной опоссум[4] — вот смеху-то было! Мне десятый год идет. Терпеть не могу ходить в школу. Крысы съели шестнадцать штук яиц у пестрой курицы Джимми Талбота… Настоящие-то индейцы водятся здесь в лесу? Дайте-ка еще ветчины. Правда, что ветер происходит от того, что деревья трясутся? У нас было пять собак. Почему у тебя такой красный нос, Зверобой? У моего отца денег куча… А что звезды, — они горячие? Я его два раза вздрючил в субботу, Эда Уокера… Терпеть не могу девчонок… Извольте ловить жаб веревочкой. Руками, вишь, нельзя. Быки тоже мычат? Нет? Почему апельсины круглые? У вас кровати там есть, в пещере? У Амоса Муррея шесть пальцев, ей-ей… Попугай умеет говорить, но обезьяна или там рыба не умеют… Сколько же это единиц в дюжине?

Каждые пять минут он вспоминал, что он кровожадный индеец, хватал свою палку, которая должна была изображать ружье, и отправлялся на цыпочках ко входу в пещеру — последить, не идут ли разведчики ненавистных бледнолицых. От времени до времени он испускал боевой клич, от которого старого Зверобоя передергивало.

Мальчишка с самого начала навел на Билля панику.

— Вождь краснокожих, — говорю я, — ты хотел бы домой?