Ирина Комиссарова - Школа. Остаться в живых (сборник)

• Название: Школа. Остаться в живых (сборник)
• Автор: Ирина Комиссарова
• Жанр: Современная проза

Школа. Здесь на каждом уроке и перемене идет необъявленная война. Война между учителями и учениками. Между лидерами и слабаками. Между стукачами и людьми.

Одиночество и страх. Конфликты и слезы. Деньги. Ложь. Наркотики. Секс. Предательства.

Здесь все как у взрослых. Здесь все гораздо ярче и сильнее, чем у взрослых.

Здесь нет полутонов. Здесь любят и ненавидят по максимуму.

Здесь каждый звонок звонит по тебе. Здесь важно только одно — пережить очередной учебный день и остаться самим собой.

---

— Ну, кто сегодня желает провести с нами время, дамы? — осведомился Петров, подойдя к Ленке Свирельниковой и положив обе руки на ее большие груди.

— Я пас, — сообщила Свирельникова и хитро кивнула в сторону одноклассницы — Ирки Томиной. Мол, попробуй с ней поговорить.

Данными Ирка не уступала подруге, а трахалась в сто раз лучше — отзывы, во всяком случае, были только положительными. Петров нехотя убрал ладони с сисек Ленки и подошел к Томиной. Томину он имел уже не раз, а вот Ленка все строила из себя целку.

— Ты как?

— Запросто. Хочешь, пойдем в сортир.

— Не, давай вечером у нас.

— Ладно.

Иванов выбрал себе на вечер Катьку Летвакову.

— Этого чернозадого сегодня наверняка не будет? — спросил Иванов у той же Летваковой.

— Не, историю точно отменили.

— Ну ладно, в следующий раз с этой мразью побеседуем… И, это, — Иванов повернулся к Сопле. — Слышь, Сопля, вечером чтобы был у Витьки. Понял?

— Зачем еще? — В глазах Сопли мелькнул страх.

— Затем, пидор вонючий, что пора тебя повязать.

— Чего? — вытаращился Сопля.

— Пошел на хуй! — рявкнул Иванов. — Чтобы в семь был, урод.

Еще немного потоптавшись на крыльце, одиннадцатый «В» рассосался кто куда.

* * *

В семь часов все были в сборе. В комнате с выцветшими обоями двадцатилетней давности на старом диване с облезшими подлокотниками расположились Иванов с Петровым вместе со своими спутницами. В кресле напротив них сидел спитой мужик. К стене рядом с креслом были прислонены костыли — у мужика не было одной ноги. На полу возле двери расположилось еще несколько человек. Среди них был и Сопля.

— Девчат, вы бы пока пошли на стол пометать, — обратился мужик к Катьке с Иркой.

— А нам тоже интересно! — капризным голосом запротивилась Томина.

— Давайте, давайте, — мужик брезгливо махнул рукой в сторону двери. — И в магазин метнитесь, а то у нас одна бутылка водки на всех.

Девки неохотно поднялись и, покачивая затянутыми в дешевую джинсу ягодицами, вышли из комнаты. Мужик дождался хлопка входной двери, означавшей, что девицы покинули квартиру, и начал разговор:

— Ну что, пацаны, какие у нас дела?

— Да херово все, батя, — поднялся с дивана Петров. — Сам знаешь. Черные борзеют, баб наших портят, суки. Да еще этот, Гедзоев…

— Что за Гедзоев?

— Да историк новый. Это вообще уже, батя! Чурка учит нас истории!

— Ты мне не рассказывал, — отец Петрова устроился в кресле поудобнее, приготовившись слушать.

— Да нечего было рассказывать. Сами недавно узнали. Сегодня хотели посмотреть, поговорить, но историю отменили — поважнее у урода дела нашлись, чем русских учить.

— Да про него мало что известно, — вмешался в разговор Иванов. — Не то чечен, не то дагестанец. Типаж классический — чурка чуркой. В Москве несколько лет — приперся из своего Чуркистана. Типа образованный. А там хер знает. Да и какая разница: пусть хоть академию закончил — все равно ж чурка. Да еще место русского занимает. А то во всей Москве ни одного русского учителя не нашлось…

Отец Петрова задумчиво потер небритый несколько дней подбородок и после небольшой паузы сказал:

— Да, пацаны, это уже ни в какие ворота. Я с братишками против этой сволоты в сраной Чечне воевал, мы жизни клали, калечились, — он кивнул на обрубок ноги, замотанный в штанину, — а теперь вот, значит, эти ублюдки учить нас будут. Нет, так дело не пойдет…

— Вот и мы так думаем, отец, — теперь Петров стоял возле окна и в задумчивости рассматривал весенний двор, с которого через открытую форточку доносились детский плач, собачий лай, женские голоса и шум автомобилей, парковавшихся или, наоборот, выезжавших. Апрель катился к своему концу, сотрясая тихие дворы девятиэтажек какофонией звуков. Продолжая смотреть в окно, не оборачиваясь, Петров закурил и закончил свою мысль: — Завтра снова история по расписанию. Есть идея завалиться в школу всей бригадой и поговорить с господином историком по душам, так сказать.

— Может, лучше после уроков его подождать? — отозвался один из тех, что сидели на полу возле двери.

— Э нет… Я русский человек и буду говорить там, где мне хочется. По углам пусть эти чурки жмутся — мне незачем. И вам тоже. Хватит. Зайдем во время предыдущего урока, переждем в сортире, а когда начнется история, пойдем проводить профилактическую беседу.

— Правильно, сын, — поддержал Петров-старший. — Нечего бояться.

На том и порешили. Как раз в этот момент раздался звонок в дверь — вернулись девочки. Вся компания во главе с одноногим инвалидом, одетым в тельняшку, поверх которой была накинута легкая куртка защитного цвета с прицепленными вразнобой наградами, переместилась в кухню, где Летвакова и Томина быстренько накрыли нехитрый стол: вареная колбаса, черный хлеб, килька, соленые огурцы. По стаканам зашуршала водочка, и разговоры перешли на самые разнообразные темы, изредка перемежаясь с тостами за великую Россию. Началась бытовая пьянка.

* * *

История стояла в расписании второй. Курбан Мехмедович Гедзеев, как всегда, пришел в школу к восьми утра. Первого урока у него не было, но своим привычкам заслуженный учитель России не изменял уже не первое десятилетие. Зайдя в учительскую и поздоровавшись с другими педагогами, Гедзеев взял ключ от своего нового кабинета и поднялся на третий этаж, пожурив по пути нескольких нерадивых учеников, которых он уже сумел вычислить наметанным глазом.

— Завтра тебя первым спрошу, подготовься, — с улыбкой грозил учитель школярам, несущимся по лестничным пролетам вверх и вниз.

Отперев кабинет, Гедзеев снял плащ и сел за стол, который еще не стал ему родным, но обязательно станет спустя некоторое время. Так было всегда — и когда он работал в Грозном, и когда, спасаясь от безумной войны, он бежал с семьей в Москву, к родственникам жены, которые вызвались приютить их. Стол, сначала чужой и холодный, через несколько месяцев становился родным, покрываясь работами учеников, личными вещами, впитывая в себя энергетику каждого, кто к нему прикасался.

Раскрыв портфель, Курбан Мехмедович принялся выкладывать на стол первые проверенные им в новой школе работы учащихся — учеников одиннадцатого «В» класса. Класс был не из легких: дети алкоголиков, работяг. Но это был далеко не первый трудный класс в педагогической практике Гедзеева — учитель лишь улыбался в пушистые, черные как смоль усы, предвкушая удовольствие от предстоящей работы с неординарными подростками. Он умел их укрощать.

Работы одиннадцатого «В» были откровенно слабыми. Множество ошибок в русском языке, слишком простые, где-то даже примитивные мысли. А ведь ученикам было где развернуться: тема творческой работы — «Как я понимаю историю России». Гедзеев специально несколько размыто сформулировал задание, чтобы школьники могли немного пофантазировать, поразмыслить, изложить собственное понимание темы, раскрыть ее по-своему. Но этот класс фантазией явно не отличался — по большому счету, прочтя работы, Гедзеев понял, что ученики одиннадцатого «В» не только никак не понимают историю своей родины, но и просто ее не знают.

Но это ничего, успокаивал себя Гедзеев, — есть еще целых два месяца, за которые, конечно, нельзя выучить историю, но можно постичь ее азы. Размышляя, учитель пришел к выводу, что сейчас важнее научить этих ребят не истории, а любви к истории.

Свободный урок пролетел незаметно. На перемене одиннадцатый «В» начал заполнять класс. Гедзеев внимательно следил за входящими. Здоровались с ним единицы — большинство просто его не замечало. Ученики нецензурно выражались, гоготали и показывали всем своим видом, что на учителя им ровным счетом наплевать.

Прозвенел звонок. Учитель медленно поднялся со своего места и застыл, гипнотизируя взглядом класс, который и не думал перестраиваться на рабочий лад. Шум не затихал.

— Я попросил бы вас занять свои места, — с легким кавказским акцентом негромко произнес Гедзеев. — Урок начался.

Несколько человек оглянулись на него, удивленно подняв брови, и тут же с наглыми улыбками вновь вернулись к обсуждению своих проблем.

— Я все же попросил бы вас… — повторил учитель и сам сел за стол.

Открыв журнал, он тихим голосом принялся перечислять фамилии учеников и проставленные им оценки. Два, два, три, два, четыре, два, два…

Шум заметно стих. Монотонное перечисление двоек и троек явно заинтересовало подростков. Они рассредоточились по своим местам и с недовольным видом стали слушать. Когда список был исчерпан, Гедзеев поднял глаза и увидел перед собой стаю волков, смотрящих на него с ненавистью и единственным желанием, застывшим в ледяных неподвижных зрачках — перегрызть ему горло. Первой из стаи голос подала Свирельникова, которая была старостой класса: