Боб Белланка - Однажды, может быть…

• Название: Однажды, может быть…
• Автор: Боб Белланка
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86471-555-0

Один из самых пронзительных романов о любви. В двадцать пять лет Жюльен встретил любовь всей своей жизни, но любовь оказалась страданием с редкими вспышками ослепительного счастья. Жизнь шла своим чередом, утекали годы, а любовь продолжала в нем жить неизлечимой болезнью. Карьера, семья, дети, успех — у Жюльена было все, — все, кроме счастья. Возможно ли прожить без любви? И стоит ли стремиться к ней, мечтать о ней, если она несет столько боли? Небольшой роман Боба Белланки словно тест на наличие души, и те, кто не растерял способность чувствовать, надолго запомнят эту пронзительную, печальную и красивую историю любви и одиночества. В книге нет глупой сентиментальности и фальшивого пафоса, лишь предельная искренность и обнаженные чувства мужчины, который познал любовь.

Как и «Одиночество в сети» Я. Вишневского и «История любви» Э. Сигала, роман Боба Белланки обязательно затронет те сердца, что открыты как счастью, так и страданию.

---

График у меня был очень плотный, но, несмотря на это, я все же смог пойти с Орели на первую эхографию и увидеть там лучший фильм в своей жизни. Как всякому будущему отцу, мне, конечно, казалось, будто я разглядел у эмбриона мужские половые признаки, хотя на этой стадии беременности пол еще не определяется. И почему мужчинам всегда кажется, что у них непременно будет сын? Этому должно существовать какое-нибудь фрейдистское объяснение.

18 декабря 1995 года, чуть раньше срока, на свет появился Гастон. Он весил 2 килограмма 880 граммов, и голова у него была покрыта темным пушком. Орели измучилась до предела, но вся светилась, а моя рука — вернее, то, что от нее осталось, — оказалась вся в синяках от ударов, полученных во время родов.

— Это все из-за тебя, гад, сволочь, это ты виноват, подлец, подлец, подлец, ты-то удовольствие получал, а я мучайся теперь?.. В жизни больше ко мне не притронешься, никогда, никогда!..

В такие минуты мне очень хотелось предложить своему рождающемуся младенцу сделку: «Слушай, сынок, если ты не против, может, отложим твой выход месяцев на девять? Ты побудешь в тепле, а у меня рука не отвалится, идет?»

Хоть я и старался пропускать мимо ушей обвинения Орели, но все же чувствовал себя немного виноватым. У мужчин и правда в этом деле сплошные преимущества: занимаемся любовью в свое удовольствие и потом не толстеем, не блюем, а главное — не рожаем. Спасибо, Господи, за то, что одарил меня пенисом!

Через две минуты я взял Гастона на руки и понес к медсестрам, чтобы они его помыли. Такой махонький, а уже обласкан женщинами, — точно вырастет бабником. Я никак не мог поверить в то, что у меня есть сын.

Мы вернулись домой с ребенком — и я получил все, чего ожидал: гнездышко, гнездышко и еще сто раз уютное семейное гнездышко. Гастон поселился в своей комнате и заполнил собой весь дом. Мой кабинет стал гаражом для коляски, холодильник превратился в филиал склада детского питания, а нелегким утром мне случалось почистить зубы кремом от опрелостей на попке. Поверьте, на вкус он заметно отличается от зубной пасты.

Наше первое семейное Рождество было чудесным. Я купил елку до потолка и с утра до ночи то и дело показывал ее своему мальчику. Мальчика елка совершенно не занимала. Оказывается, в этом возрасте интерес у них только один — еда.

Кстати, Орели не могла кормить грудью, и мы поочередно давали Гастону бутылочку: мама — днем, папа — ночью. Через три недели такой жизни вместо меня по дому бродил зомби. Я перестал бриться, а спал по четыре часа, как моряк у руля: вахту сдал — вахту принял. Я тупо пялился в ящик и выучил наизусть все репортажи из «Chasse et Pêche»[3], день и ночь у меня перепутались.

Рождение ребенка считается великим событием, но на самом деле появление в семье ребенка — это стихийное бедствие, извержение Этны, которое не прекращается ни на минуту. Ты постоянно при последнем издыхании. Когда надо спать — он веселится, только возьмешь книгу — надо вытирать ему попку, и в довершение всего ты набираешь вес, потому что все время приходится за ним доедать. К счастью, мои родители решили нам помочь и стали забирать Гастона на выходные. Два дня передышки, когда мы только спали, трахались и спали. Жизнь понемногу входила в колею. Первые несколько недель своего отцовства я от всякой работы отказывался, потом позвонил своему агенту, и тот страшно обрадовался.

Три месяца спустя я уже был на взморье, в Нормандии, — снимался во франкоамериканском телефильме про Вторую мировую войну. Режиссер — молодой, очень талантливый американец — смотрел как-то вечером по кабельному телевидению фильм Идена Клайва, приметил меня и предложил роль капитана французской армии, который не отступает перед врагом и тайно руководит Сопротивлением до самой высадки американцев. Никогда ни один режиссер не работал со мной так, как он. Он знал, чего от меня хочет, и я старался ему это дать, я делал невероятные вещи и сам собой гордился. В сценарии не было ничего особенного, но отлично сделанный фильм имел огромный успех, и его номинировали на «Эмми».

Я получил приз за лучшую мужскую роль. В зале сидели сплошные звезды Голливуда. Мне казалось, что я сплю и вижу сон. Мой американский агент Скотт Дикинсон познакомил меня с Брюсом Уиллисом, только что отснявшимся в «Двенадцати обезьянах», и с Оливером Стоуном, который поздравил меня на безупречном французском и даже сказал, что ему хотелось бы со мной поработать. Не знаю, насколько искренне Оливер это говорил, но я был на седьмом небе. Проведя вечер среди бокалов с пузырьками, стрингов и силиконовых красоток и вернувшись в одиночестве в свой отель на Родео-драйв, я перед сном посмотрел по телевизору, как американская полиция задерживает преступников. Все куда энергичнее, чем у нас, — ничего общего с нашим национальным Мегрэ. Самое забавное, что нарушители просто лезут на рожон, провоцируя копов только ради того, чтобы засветиться на экране.

Энди Уорхол[4] как-то сказал: «В будущем каждому достанутся пятнадцать минут славы».

На следующий день у меня были назначены встречи с разными американскими журналистами, видевшими во мне будущего Жерара Депардье. Ну конечно, дальше сравнений фантазия у американцев не идет… В половине одиннадцатого мне принесли завтрак: омлет, бекон, картошку, черный кофе и белый конверт… наверняка поздравление.

Дорогой Жюльен,

Поздравляю с «Эмми», фильм я видела, эту премию ты заслужил. В роли капитана французской армии ты прекрасен, и мундир тебе очень идет…

Целую, Софи.

P.S. Я в Беверли-Хиллз, в «Эрмитаже».

Вот это да! Мы расстались, вернее, она от меня ушла пять лет назад, я за много тысяч километров от Парижа, но она ухитряется отравить мне жизнь и сейчас, здесь. Я долго сидел на кровати, не зная, что думать, а главное — как быть. Ощущение было такое, будто, переходя в пятницу, в шесть часов вечера, площадь Звезды, застрял посередине, торчу там дурак дураком, а вокруг гудят машины и матерятся водители. Просто ужас! Я раздумывал с полчаса, потом собрался с силами и решил ей позвонить. В конце концов, воды с тех пор утекло немало, я люблю Орели, недавно стал отцом, у меня есть союзники, теперь ей со мной не справиться. Я ничем не рискую. Я выиграю войну.

На следующее утро Софи проснулась рядом со мной. Я чувствовал себя виноватым. Я — сволочь, я изменил своей жене, сыну, своей семье. А что я мог сделать, черт возьми? Что я мог сделать, если стоит мне увидеть Софи — и я теряю контроль над собой? Сердце колотится, я собой не владею. Так и с самыми лучшими людьми случается… Мы даже и не разговаривали ни о чем, она пришла в мои апартаменты, и мы занялись любовью, как будто ничего не было, как будто мы расстались вчера. Как будто она вернулась из полета, я встретил ее у трапа, ну и… А самое ужасное, что стоило мне проснуться — как тут же захотелось позвонить Орели. Казалось, если я с ней поговорю, чувство вины уйдет. Можете называть это трусостью, подлостью, эгоизмом, как угодно — мне наплевать! Моя преступная связь продлилась три дня, и я ожил. Софи вливала в меня адреналин. Мы вели умные разговоры, у нас были одни и те же пристрастия и сходные суждения. Она жила в Австралии, по-прежнему работала стюардессой и часто летала в Лос-Анджелес. Благослови Господи гражданскую авиацию.

Софи уже два года была помолвлена с каким-то налоговым консультантом и уверяла, что совершенно счастлива. Красивый, богатый, занимается серфингом, и на том самом месте у него, как она это назвала, «киль». Словом, она вполне довольна… Никогда не любил австралийцев! Да ладно, что бы у него там ни было, хоть киль, хоть мачта, у руля-то сейчас стоял я.

— Что же с нами будет-то, Софи, куда же это нас заведет?

— Понятия не имею. Я об этом думала, что ли? Узнала, что ты в Лос-Анджелесе, — и сразу захотелось тебя увидеть.

— Ну ты даешь! Столько лет прошло, ты являешься как ни в чем не бывало, да еще говоришь, что не задумывалась о последствиях.

— Если честно, я и о постели не думала. Думала, мы просто поужинаем вместе, как друзья, как люди, способные держать себя в руках.

— К сожалению, все вышло совсем не так. Софи… у меня только что родился ребенок, и я люблю другую женщину.

Я говорил, но у меня было ощущение, что я вру самому себе. Если я люблю Орели, как я могу набрасываться на свою бывшую, стоит мне только ее увидеть?

— Да знаю, разведка донесла.

— Знаешь — и все равно врываешься в мою жизнь, все равно не вылезаешь из моей постели… А потом что? Потом ты, должно быть, удалишься на цыпочках?

— Вообще-то нет. Я подумываю вернуться в Париж, мне предлагают более подходящую работу во Франции… А Майк не хочет ехать со мной.

Новость некоторое время металась у меня в голове пинг-понговым мячиком. Выходит, не так уж она счастлива со своим опереточным Келли Слейтером?[5] Все это становилось слишком сложно для меня, в голове не укладывалось. И что теперь? Вот она вернется, и меня снова закружит смерч. Не может эта женщина не переворачивать вверх дном мою жизнь, просто не может — и все тут.