Генри Олди - Крепость души моей

• Название: Крепость души моей
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-389-06050-0

«Был человек в земле Уц, имя его Иов…» – гласит Ветхий Завет. Здесь земля Уц, на соседней улице. Вот человек Иов – Артур Чисоев без видимой причины лишен семьи, имущества, здоровья. Он же Иаков, готовый бороться всю ночь с тем, чье имя запретно.

«Сделайте ковчег из дерева ситтим: длина ему два локтя с половиною…» – гласит Ветхий Завет. Сказано-сделано: в старом гараже, мастерской пьяницы-художника. И падут тучи саранчи, хлынет огненный дождь, а трехглазый исполин выйдет на прогулку в городском парке.

«И пришли те два Ангела в Содом вечером…» – гласит Ветхий Завет. Воистину пришли – утром, на заседание горсовета, с огнем и мечом. Пришли и огласили приговор. Не верите, слуги народа? Рухнул дом, одна пыль столбом. Поверили, устрашились. Скоро взойдет последняя заря над обреченным Содомом. Где путь к спасению?

Новую книгу Г. Л. Олди и А. Валентинова «Крепость души моей» составили три повести – три истории, где сталкиваются две реальности: нынешняя и ветхозаветная. Мистика? Нет, конфликт двух систем ценностей, двух взглядов на человеческую жизнь.

Буктрейлер к этой книге

---

Меньшинство, вздохнул Сеня. Мы с ним оба в меньшинстве. Сексуальное, национальное – какая разница? Хорошо, если толерантность. Хуже, когда погром. И хлеба купить не успеешь. Вставят, провернут – ему удовольствие, а мне?

– Сорок с половиной миллионов, – печально сказал Адвокат.

Он был один. Г-н Горсовет сбежал.

– Забыть и насрать, – предложил Сеня.

– Вам легко говорить… А кто вы, собственно, такой?

– Медвежатник, – объяснил Сеня. – Работаем круглосуточно!

– А что вы делаете здесь?

– Это я ваш отель вскрывал.

– Очень приятно, – вздохнул г-н Адвокат.

15:27 …теперь у меня новая жизнь…

– Они там что, взбесились?

– Рустамыч, ты только не нервничай…

– Это Дорфман! Это его хитрожопости…

– Рустамыч, не бери в голову…

Водители «скорых», курившие у въездного пандуса, отошли подальше. То, что не удалось главврачу, и лишь частично удалось внезапной, плохо объяснимой ненависти к амбалу-медбрату – это сделал Геныч, глава юридической службы Чисоева. Артур забыл о Вике. Загнал аварию в глухой угол сознания, забил двери и окна досками крест-накрест. Дал увести себя из корпуса на свежий ветерок, под елки. Атаковали его бизнес – хозяйство, как при жизни говорил отец. Отец полагал, что у мужчины есть два хозяйства, одно из которых ниже пояса. И оба надо охранять любой ценой, рвать врага зубами. Если, конечно, ты мужчина.

Артур вспомнил, как в Махачкале, в гостях у Жорика Джалилова, бывшего танцора ансамбля «Лезгинка», отец хлебнул лишку и залез спать в будку к Карачуну, цепному кобелю-волкодаву. И как злобный, косматый, не признающий никого, кроме хозяина, Карачун рычал на всех, включая обалдевшего Жорика, не подпускал людей к будке. Отец же придавил часа полтора, выбрался наружу, поцеловал Карачуна в мокрый нос: «Кунак! Берег гостя…» – умылся и пошел к столу. Он обожал свежий ччар-лаваш, а бабушка Тават как раз принесла стопку горяченького.

Живой отец. Не бронзовая фигурка на краю кубка.

– Звонил Шамиль, – сказал Геныч, глубоко затягиваясь сигаретой. В последние годы он перешел на трубку: берег здоровье. Пачку штатовского «Parlament» Геныч носил в кармане на всякий случай, и случай пришел. – Мне звонил. Ты ж трубку не берешь… Он договорился с клиникой в Израиле. Профессор Лившиц на низком старте. И еще у немцев, с Гильзбахом, для страховки. Как только Вика будет транспортабельна, берем медицинский чартер. Я кинул бронь в «Air Charter Service», они подтвердили…

Артур не ответил. Кусал губы, хмурился.

– Отель я возьму на себя, – Геныча беспокоило, что от Чисоева пахнет коньяком. Геныч понимал, что алкоголь расслабляет. Он бы и сам налил Артуру. Но Артур никогда не пил коньяк. Текилу, виски, водку – пожалуйста. От коньяка Чисоев отказывался наотрез. Такая вот причуда. – Разберемся. Ты, главное, не волнуйся. Ты Вику спасай. Мы сами…

– Что шьют? – спросил Артур.

– Горсовет выразил несогласие с продажей облсоветом здания отеля. Прокурор города подал иск от имени горсовета. Они считают, что на момент продажи отеля частному собственнику отель находился в совместной собственности двух советов. Насколько я в курсе, сейчас область переписывает свою долю на город, в спешном порядке.

– Если они вернут здание горсовету, пусть вернут нам деньги. И возместят средства, потраченные на реконструкцию…

– Шутишь? Дорфман скорее удавится.

– Или я его удавлю.

– Остынь. Я погнал к отелю Стасика, он разведал. Налоговая подала еще один иск. Они хотят ликвидировать отель, как предприятие. Производство по делу открыто, первое заседание – через пять дней.

– Почему так быстро?

– Не знаю. Думаю, команда сверху. Велели рассмотреть в сжатые сроки.

– Ликвидация? На каком основании?

– В ЕГР появилась запись об отсутствии предприятия по юрадресу.

– Что? Кто внес?!

– Конь в пальто. Исполкомовский департамент госрегистрации. Они якобы зафиксировали, что руководство отеля не находится по своему юрадресу. Налоговики тут же подорвались с иском в окружной админсуд. Я, кстати, сделал заявление, что это незаконно. Согласно законодательству внесение в госреестр такой записи возможно в двух случаях…

– Брось, Геныч. Законно, не законно… Нас топят.

– Выплывем.

– Это он Вику убил.

– Кто?

– Дорфман. Это он…

– Ты с ума сошел!

Артур рассмеялся. Услышав этот смех, Геныч – не Геннадий, даже не Генрих, а Егор Альбертович Геныч, с ударением на «ы», что сильно осложняло ему школьные годы – побледнел. Он имел несчастье встречаться с людьми, которые так смеются. Его мать шестой год жила в частном пансионате для душевнобольных. Геныч очень любил маму. Он навещал ее раз в неделю, если не чаще. Мама смеялась и настойчиво просила привезти внуков, Сережу и Оленьку, а у Геныча прихватывало сердце.

Он был холост и бездетен.

Чисоев сорвался с места. Крупный, сильный, в последние годы слегка заплывший жирком мужчина метался, как зверь, от ступенек, ведущих в корпус, до ствола ели-великанши – и обратно. Бил кулаком в дерево, ободрав костяшки до крови и перемазавшись смолой. Пинал ступеньку ногой, хрипло матерясь – мягкий носок туфли не спасал пальцы. Казалось, он хотел этого: движения, крови, боли. Словно платил какую-то цену, предъявленную безумным, безжалостным кредитором. Геныч отошел подальше, не в силах оторвать взгляда от беснующегося Чисоева. Звонок мобильного он услышал не сразу.

– Геныч на связи. Что?

Он не мог поверить.

– Что?!

– Что?! – эхом повторил Артур, кидаясь к юристу.

У Геныча пропал голос.

– Говори!

Две требовательные руки схватили Геныча за плечи. Затрясли – так пес, играя, трясет матерчатую куклу. У Геныча лязгнули зубы. Запрыгали очки на носу. Кровь ударила в голову, вскипела, наполнила виски грохотом. Хорошо, подумал Геныч. Хорошо, что неотложка. Примут сразу. Когда инсульт, хорошо, если сразу.

Он знал про инсульт все: готовился заранее.

– Ну?!

– Нацбанк, – выдохнул Геныч. Больше всего на свете ему хотелось лечь и сдохнуть. – Они отозвали банковскую лицензию. Уже назначили ликвидатора.

– Какой банк?

– Наш, Артур. В смысле, твой…

Его отпустили. Держась за сердце, Геныч смотрел, как Артур меняется в лице – хоть сейчас в пансионат, к Генычевой маме. Если он спросит про Оленьку и Сережу, подумал Геныч, я сбегу. Я пробегу марафон с олимпийским рекордом. Видеть, как железный Чисоев, волк среди волков, сходит с ума, было невыносимо.

– Так не бывает, – сказал Артур.

Геныч кивнул.

– Ты пил коньяк? – спросил он.

– Да. С главврачом.

– Ты же не пьешь коньяк?

И я, мелькнуло в голове у Геныча. И я к маме, в байковой пижаме.

– Раньше не пил, – сказал Артур. – Теперь у меня новая жизнь.

20 лет назад …земля тебе пухом, дорогой Рустам!..

Рустам Чисоев оставил Махачкалу летом шестьдесят восьмого.

Перебравшись с женой и маленьким Шамилем на новое место жительства, променяв «Буревестник» на «Динамо», а золотые пляжи Каспия на тьму мелких, дурно пахнущих речушек, он сразу перешел на тренерскую работу. За три месяца до переезда Рустам – еще на родине, где, как известно, горы в помощь – взял серебро на чемпионате СССР по вольной борьбе, уступив лишь Медведю из Минска. Лечь под белоруса, чьим отцом был асфальтовый каток, а матерью бетономешалка – да, обидно, но не стыдно. Рустам так долго убеждал себя, что не стыдно, и что не проигрыш явился причиной смены места жительства, а условия, предложенные руководством спортобщества и одобренные в Министерстве…

Короче, сам поверил.

Артур родился под Новый год – во время переезда жена Рустама ходила беременной. Шамиль поначалу отнесся к брату с отменным равнодушием. Куда больше юного, вспыльчивого, гордого Шамиля занимали тренировки и упрямое желание сверстников доказать, что Рустамыш хоть и тренерский сынок, а тефтель. Шамиль не знал, что значит тефтель. Шамиль очень обижался. Когда, пять лет спустя, отец привел в зал Артура, кто-то опрометчиво назвал тефтелем новичка. Этого хватило, чтобы Шамиль избил дурака всмятку, а потом взял брата под опеку. Что значила в его понимании опека? – пахота до кровавого пота и никаких поблажек.

Отец одобрил.

Шло время. Артур рос крутым, Шамиль – великим. Чемпион города, области, страны, Европы… Иногда – реже, чем хотелось бы – стареющий Рустам возил сыновей в Дагестан: хвастаться. За Шамиля ему простили отъезд. «Сердце мое! – говорил Рустам рыдающей жене, когда та преграждала мужу путь на вокзал. – Ну что за глупость: горячий регион? Кебаб, вино и друзья! Горячие объятия! Горячий шашлык! Кто в Махачкале обидит Чисоевых? Самоубийца, да? Меньше смотри телевизор, сердце!» Жена плакала и цитировала новости: в Цумадинском районе убит тот, в Гунибском районе застрелен этот, в Табасаранском районе…

Сыновья ждали на улице.

Болезнь подкралась со спины, как и подобает трусу. Рустам боролся до последнего. Все чаще он вспоминал минского Медведя, которому двадцать пять лет назад проиграл чемпионат СССР. Болезнь ломала круче могучего белоруса. Рустам ходил по палате и мычал: лошадиная доза промедола не спасала. Врачам говорил: это я пою. В горах так поют, когда радуются. Сыновей поднял, отчего не радоваться? Он был еще жив, когда наверху приняли решение о проведении открытого турнира в его честь. «Памяти Чисоева», – подразумевалось, но не озвучивалось. Что ж, сверху видно все: Рустама Чисоева похоронили за два месяца до проведения турнира.