Андрей Балабуха - Люди кораблей

• Название: Люди кораблей
• Автор: Андрей Балабуха
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1983

---

Потом настает черед Строителей, и они тоже вносят свою лепту, вписывая в карты поселок Изыскательский, речку Буровую, мыс Шурф. Порой среди этих названий мелькнет вдруг Приют Бродяги. Это явно лучше. Есть в нем какая-то многосмысловость. Но все равно — лишь когда появится вот такая Танькина заводь, лишь тогда новый мир становится для человека по-настоящему своим. И прочтя это название на табло в вагоне, ты невольно выскочишь, хотя делать этого тебе ни с какой точки зрения не надо.

«Интересно, — подумал Бец, — как рождается такое название? Может быть, здесь проходили изыскатели и им встретилась девчонка из соседнего отряда — кареглазая, веснушчатая, только что вышедшая из воды… Может, у топографа в этот день родилась дочка и на радостях он написал ее имя на планшете. Быть может, у безымянной еще реки построили метеостанцию и на ней наблюдателем или оператором работала рыжая девчонка Танька. Постепенно это место стали называть Танькиной заводью. А когда мимо прошла трасса карвейра, ближайший перрон так и назвали — перрон «Танькина заводь»… Бесполезно гадать об этом. Ксения не из самых молодых планет, и вряд ли здесь сохранился еще кто-либо из первопоселенцев. А для всех, живущих сейчас, это название так же загадочно, как для меня…»

Что-то щекотало Беца за ухом — словно там ползал какой-то жучок. Бец пощупал, но никого не поймал. Тогда он приподнялся на локте и посмотрел. Над примятой его телом травой упруго вздрагивал похожий на прутик антенны стебелек. Весь он был каким-то вызывающе-дразнящим: ярко-зеленый среди седой травы, гибкий, изящный, с кокетливым султанчиком на макушке. Инстинктивно Бец протянул руку, сорвал его и пожевал кончик. Вкусом это больше всего напоминало земную подснежную клюкву — зуболомно-холодной кислотой обволокло рот, а вдыхаемый воздух словно стал свежее и ароматнее…

Бец заложил руки за голову. В небе медленно проплывали облака — сверкающие горы зеленой пены, такие зеленые и такие сверкающие, что Бецу стало страшно. Такого не бывает, хотелось ему сказать. Но он-то знал, что такое бывает, есть — на Ксении. И вдруг ему захотелось махнуть на все рукой, послать на Базу письмо, а самому остаться здесь, обосноваться на био- или метеостанции у Танькиной заводи, каждый день вот так валяться в траве и смотреть на зеленые облака, величественно плывущие по небу. Величественно, как стартующий на гравитре каргобот.

Через два месяца каргобот подойдет к Базе и встанет на разгрузку. И наверняка окажется, что уже завтра уходит в маршрут «Коннор» и есть вакантное место в поисковой группе, потому что Силаев женился-таки наконец и у него медовый месяц, а кто-то еще в отпуску… И координатор скажет Бецу: «Что ты думаешь по этому поводу?» Скажет, как будто не знает, что Бец уже давно ждал этого.

Бец рывком встал на ноги. Если он не хочет опоздать на следующий поезд, ему пора двигаться.

Входя в рощу, он оглянулся. Вода была все такой же спокойной и прозрачной. «Ну что ж, прощай, — подумал Бец, — прощай, Танькина заводь!»

* * *

Когда поезд и перрон уравняли скорости, астрогатор Хорват Бец шагнул в радушно распахнувшуюся дверь. В вагоне никого не было.

Он сел в кресло и свернул его, устраиваясь поудобнее. За окном мчалась навстречу чуть всхолмленная равнина…

«И все-таки, — думал Бец, — если когда-нибудь я устану и захочу осесть, я приеду сюда и поселюсь в маленьком коттедже у Танькиной заводи. Впрочем, вернусь я вряд ли. Скорее я останусь на каком-нибудь из молодых миров, но только в том месте, которое будет называться столь же человечески. Не важно, как. Лишь бы в имени чувствовалось тепло живущих там людей. А может быть, я сам найду такое место и стану первым его жителем…»

Он провел языком по губам и, прикрыв глаза, вслушался, как снова волной прокатился по рту что-то смутно напоминающий и вместе с тем ни на что не похожий, свежий, кислый, горький, сладкий вкус — вкус травы.

Танькина заводь осталась уже далеко позади, и сейчас карвейр стремительно приближал Беца к звездолетному парку. На табло в конце вагона через каждые несколько минут вспыхивали названия:

«Ферма «Кентавр»,

«Индустриальное»,

«Рыбозеро»…

Но теперь Бец был уверен: чем дольше и дальше будет уходить он отсюда, каждый год и каждый парсек станут лишь приближать его к Танькиной заводи.

Парусные корабли

Когда последние городские постройки остались позади, Шорак замедлил полет и взял чуть влево, туда, где в темном предутреннем небе высветилась башня САС — станции аутспайс-связи. Издали башня больше всего напоминала цветок — изящный, устремленный ввысь стебель, увенчанный кокетливой розеткой со слегка загнутыми вверх лепестками, из центра которой поднимались три тоненькие штриха-тычинки с рубиновыми капельками на концах. Впрочем, вблизи тычинки эти скорее походили на секвойи в несколько обхватов, — уж кто-кто, а Шорак назубок знал все параметры антенн дальней связи.

Иногда говорят, что полет гравитром напоминает парение в прозрачной воде. Но во-первых, нигде и никогда Шорак не видал такой прозрачной воды, даже в Цихидзири или в Контских озерах; к тому же оптические свойства среды никогда не дадут акванавту такой видимости, такой перспективы, такого ощущения простора и свободы, какие испытывает человек, летящий в нескольких сотнях метров над землей. Во-вторых, даже отчасти такое сравнение справедливо лишь для больших скоростей, сближающих гидродинамические и аэродинамические эффекты, когда воздух упруго подбрасывает ноги, все время удерживая тело в горизонтальном положении, а встречный ветер наполняет нос и рот чем-то желеобразным и высекает из глаз слезы. Нет, полет нельзя сравнивать ни с плаванием, ни с парением в бассейнах невесомости! Шорак любил летать. И ему казалось, что несет его не поле гравитра, а сам воздух, пропитанный ароматами, поднимающимися от лесов и лугов, ароматами, которых никогда не создать самым совершенным озогенераторам, потому что искусственные запахи лишены правдивости настоящих; ему казалось, что птичья разноголосица, громкий шепот леса, звон бесчисленных насекомых, сливающиеся здесь, на высоте, в симфонию утренней тишины, — эти звуки, как и воздух, несут его, смывают с него все лишнее, ненужное, наносное. И ему вдруг щемяще захотелось запеть, как та неумолчная пичуга внизу, — ведь и сам он был сейчас птицей. Только, в отличие от птиц, — да что греха таить, и от многих людей, — он не умел петь…

Шорак резко изогнул туловище, поджал ноги и круто взмыл вверх. Пусть он не может петь, но в свободе движений он не уступит ни одной из птиц! Говорили: человек не рыба, он не может обрести свободы в воде; но человек надел сперва акваланг, потом жабры Эйриса и присоединил к своему имени еще одно — Акватикус, Хомо Сапиенс Акватикус. Говорили: человек не птица, ему не овладеть воздухом; но человек надел ракетный ранец, оседлал птеропед, наконец, застегнул на себе пояс гравитра…

Чем выше поднимался Шорак, тем больше светлело небо на востоке. И вот уже оттуда, из-за иззубренного горизонта, ударил в него первый солнечный луч. Особенно красиво это должно было выглядеть снизу, с земли. Шорак не раз наблюдал эту картину: в небе, по которому еще не разлилась утренняя заря, высоко над землей висит маленькая человеческая фигурка, освещенная невидимым солнцем…

Светило быстро выкатывалось из-за горизонта, и так же быстро скользил вниз Шорак, все время удерживаясь в этом первом луче. Он купался в рассвете, как купаются в росе.

Метрах в пятидесяти от земли он выровнял полет и взглянул на часы. Времени у него оставалось в избытке. Хотя, пожалуй, стоило еще позавтракать.

Мимо пролетела девчонка на птеропеде. Шорак проводил ее взглядом. Чуть слышно стрекотала передача, плавно взмахивали крылья, а лицо у девчонки было восторженно-самоуглубленным. Шорак не удержался от улыбки.

На промежуточной площадке башни он выключил гравитр и вошел в лифт. Когда пол стремительно рванулся вверх, ноги привычно спружинили, едва не подбросив тело. Шорак совсем забыл, что в этих лифтах установлены гравистабилизаторы. «Хорошо еще, что никто не видел», — подумал он.

На самом верху, в чаше огромного цветка, венчающего башню, разместилось кафе. К удивлению Шорака, несмотря на ранний час, здесь было полно народу. Однако свободный столик все же нашелся — на краю площадки, в округлом изгибе одного из лепестков. Шорак просмотрел меню и набрал заказ. Вообще-то он не любил всех этих разносолов, но иногда, после месяцев гешмакированной комбипищи, было приятно зайти в такое вот кафе и, заказав фирменные блюда, подождать, гадая, чем же они окажутся.

Впрочем, дело было вовсе не в фирменных блюдах: отсюда, с более чем трехкилометровой высоты, открывался пейзаж, любимый Шораком с детства. Такого простора не увидишь ни из какой другой точки: ведь одно дело висеть в воздухе в кабине вертолета или на гравитре, и совсем другое — сидеть за столиком на вершине башни. Человек всегда стремился к высоте — покоренной высоте. И чтобы покорить ее, нужно было не взлететь, не повиснуть в воздухе, а воздвигнуть пирамиду, зиккурат, Вавилонскую башню — воздвигнуть, чтобы взойти в небо и утвердиться там. Вряд ли Шорак когда-либо задумывался над этим, но в глубине души всегда стремился к высоте.