Марк Твен - Бессонная ночь

• Название: Бессонная ночь
• Автор: Марк Твен
• Жанр: Юмористическая проза

(англ. Mark Twain, настоящее имя Сэ́мюэл Лэ́нгхорн Кле́менс (англ. Samuel Langhorne Clemens) — знаменитый американский писатель.

---

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ МАРКА ТВЭНА БЕЗСОННАЯ НОЧЬ

Кое-какъ добравшись въ нашемъ пѣшемъ путешествіи до Гейлбрунна, мы рѣшили переночевать здѣсь въ томъ самомъ зданіи, гдѣ 300–400 лѣтъ тому назадъ жилъ старый вояка Гетцъ фонъ-Берлихенгенъ, послѣ освобожденія своего изъ одиночнаго заключенія въ башнѣ.

Намъ, т. е. моему спутнику Гаррису и мнѣ, отвели ту самую комнату, въ которой квартировалъ этотъ храбрый рыцарь. На стѣнахъ висѣли еще жалкіе остатки тогдашнихъ обоевъ, четырехъвѣковая мебель давала о себѣ знать вычурными рѣзными украшеніями, а нѣкоторые запахи въ комнатѣ были, вѣроятно, не моложе 1.000 лѣтъ. Хозяинъ показалъ намъ даже и тотъ крюкъ въ стѣнѣ, на который суровый старикъ Гетцъ, отходя ко сну, вѣшалъ обыкновенно свою желѣзную руку.

Послѣ вечерней прогулки по старинному городку мы рано отправились спать, такъ какъ съ восходомъ солнца думали уже продолжать дальнѣйшее наше путешествіе.

Гаррисъ тотчасъ же уснулъ, а я ворочался съ боку на бокъ. Кстати говоря, я не берусь утверждать, что человѣкъ, немедленно засыпающій, поступаетъ неприлично, но что такой пріемъ, во всякомъ случаѣ, невѣжливъ — это несомнѣнно. Взволнованный этой безтактностью, я лежалъ, прилагая тщетныя усилія заснуть. Странно, но въ темнотѣ я чувствовалъ себя одинокимъ и покинутымъ; вскорѣ потомъ въ головѣ моей стали проноситься тысячи разнообразныхъ мыслей, изъ которыхъ каждая съ бѣшеной поспѣшностью старалась обогнать другую. По прошествіи часа отъ всей этой мысленной скачки у меня закружилась голова и я почувствовалъ себя смертельно утомленнымъ и разбитымъ.

Утомленіе было настолько велико, что постепенно одерживало верхъ надъ нервнымъ возбужденіемъ, такъ какъ, хотя я и воображалъ себя все время бодрствующимъ, но на самомъ дѣлѣ, несомнѣнно, урывками, впадалъ въ забытье. Я замѣтилъ это благодаря тому, что каждый разъ, какъ чувствовалъ, будто лечу навзничь въ пропасть, оказывался на полу, животомъ внизъ. Это повторялось отъ шести до восьми разъ, послѣ чего безсознательное состояніе окончательно побѣдило мою душу и я впалъ въ дремоту, которая становилась все глубже и, вѣроятно, вскорѣ перешла бы въ вполнѣ солидный и пріятный сонъ, если бы… Нo что это такое? Я собралъ всѣ свои силы и сталъ прислушиваться: мнѣ почудился какой-то безконечно-далекій звукъ, который какъ бы началъ приближаться и… Можетъ быть это завываніе бури?.. Вотъ теперь онъ слышится еще явственнѣй… Или это трескъ или шумъ отъ какой-нибудь машины?.. Ага, теперь отдалось совсѣмъ рѣзко… Да ужь не размѣренный-ли это топотъ приближающагося войска?..

Разстояніе между мною и звукомъ продолжало уменьшаться, и вдругъ я услышалъ его въ самой комнатѣ… Это — скреблась мышь. И изъ за такихъ-то пустяковъ я столько времени старался сдержать дыханіе!

Какъ ни прискорбно казалось мнѣ это, но измѣнить тутъ ничего уже было нельзя, — и потому я рѣшилъ тотчасъ же заснуть, дабы хоть этимъ наверстать даромъ потраченное время. Но рѣшить было куда легче, чѣмъ исполнить. Совершенно непроизвольно я сталъ прислушиваться къ треску, производимому острыми зубами мышенка и вскорѣ это занятіе сдѣлалось для меня источникомъ ужаснѣйшихъ страданій. И если бы хоть это мерзкое животное работало безпрерывно, — такъ вѣдь нѣтъ: вдругъ оно возьметъ, да и перестанетъ, и тогда я ждалъ и со вниманіемъ прислушивался не начнетъ-ли оно опять грызть и… Невыносимое состояніе!

Лицу, которое бы взялось немедленно убить этого мышенка, я въ душѣ обѣщалъ вознагражденіе сперва въ 5, 6, 7 — 10 долларовъ, а потомъ постепенно достигъ такой суммы, которая съ очевидностью окончательно меня раззоряла.

Я надѣлъ наушники и вплотную прижималъ ихъ руками, я пробовалъ всунуть въ уши по полъ пальца, — но все напрасно! — чрезъ всѣ эти преграды, казалось, я слышалъ еще яснѣе!..

Наконецъ, въ бѣшеной злобѣ, я рѣшился прибѣгнуть къ крайнему средству, испытанному человѣкомъ на практикѣ еще со временъ Адама, — я рѣшился запустить чѣмъ-нибудь въ мышенка.

Схвативъ мои дорожные сапоги и приподнявшись на постели, я сталъ прислушиваться, гдѣ именно раздается скрипъ. Но опредѣлить этого въ точности не представлялось возможнымъ; звукъ былъ также сбивчиво непостояненъ, какъ трещащій въ травѣ сверчокъ.

Тогда я размахнулся и бросилъ сапогъ на удачу. Онъ угодилъ въ стѣну, надъ самой головой Гарриса и упалъ прямо на него, — я былъ пораженъ, что мнѣ удалось бросить такъ далеко; кровати стояли въ противуположныхъ концахъ большой комнаты.

Гаррисъ проснулся, и это меня обрадовало; но онъ ни мало не разсердился, — и мнѣ тотчасъ же стало досадно. Пока онъ бодрствовалъ (впрочемъ, очень недолго) — я чувствовалъ себя хорошо, но когда онъ уснулъ, а мышенокъ снова принялся за свою работу, — это меня окончательно взбѣсило! Я не хотѣлъ больше будить Гарриса, но такъ какъ шумъ продолжался, то, не въ силахъ больше сдерживаться, я употребилъ и второй сапогъ въ качествѣ метательнаго оружія. На этотъ разъ сапогъ угодилъ въ одно изъ двухъ висѣвшихъ въ комнатѣ зеркалъ и, разбилъ въ дребезги, конечно, то, которое было больше. Гаррисъ опять проснулся, но, — что мнѣ было особенно обидно, — на этотъ разъ онъ даже не выругался. Я рѣшилъ лучше претерпѣть всяческія муки, чѣмъ потревожить его сонъ въ третій разъ.

Наконецъ мышь затихла, и я уже сталъ дремать, какъ вдругъ начали бить гдѣ-то часы. Сосчитавъ удары, я примѣривался опять улечься ухомъ къ подушкѣ, - но тогда начали бить какіе-то другіе часы; не успѣлъ я досчитать эти, какъ оба ангела на башенныхъ часахъ ратуши принялись наигрывать въ трубы удивительно красивую и звучную мелодію. Что-либо болѣе неземное, по нѣжности и таинственности, я еще никогда не слышалъ! Но когда вслѣдъ за этимъ они стали «наигрывать» и каждыя четверть часа, мнѣ пришла въ голову пословица: «хорошаго по немножку». Я опять задремалъ и опять проснулся отъ новаго шума… При каждомъ пробужденіи я сбрасывалъ съ себя одѣяло, которое приходилось каждый разъ поднимать съ пола;- другой образъ дѣйствій, при узости нѣмецкихъ кроватей, оказывается немыслимымъ.

Ничего нѣтъ удивительнаго, что при такихъ обстоятельствахъ моя способность уснуть окончательно исчезла, и я пришелъ къ убѣжденію, что въ эту ночь мнѣ нечего больше и думать о снѣ.

Меня трясло какъ въ лихорадкѣ и томило жаждой. Такъ дальше не могло продолжаться; оставалось одно: встать, одѣться, добраться до колодца на главной площади и, такъ или иначе, утолить нестерпимую жажду. А потомъ, думалось мнѣ, съ сигарою во рту, я на свѣжемъ воздухѣ дождусь утра.

Мнѣ казалось, что одѣться въ темнотѣ, не будя Гарриса, не представитъ никакихъ затрудненій; правда, сапоги я разбросалъ, въ поискахъ за мышью, но въ лѣтнюю ночь можно вѣдь удовольствоваться и туфлями. Осторожно сойдя съ кровати, я сталъ понемножку облачаться; но одинъ носокъ куда-то запропастился и я никакъ не могъ его найти, а безъ него нельзя было продолжать одѣваться.

Я всталъ на колѣни и, съ одной туфлей въ рукѣ, а съ другой — на ногѣ, принялся шарить кругомъ по полу, — результата не обнаружилось. Продолжая ползти, я сталъ искать дальше. Половицы скрипѣли; при встрѣчахъ съ какимъ-нибудь препятствіемъ, возникалъ шумъ въ десять разъ сильнѣе, чѣмъ онъ былъ бы днемъ.

Я каждый разъ, сдерживая дыханіе, старался сперва убѣдиться, что Гаррисъ дѣйствительно спитъ и только послѣ этого ползъ далѣе. Однако, не смотря на всѣ старанія, носокъ не находился, а мебель продолжала опрокидываться. Была-ли комната такъ же тѣсно меблирована, когда я ложился въ постель, или съ тѣхъ поръ здѣсь размѣстили еще много добавочной мебели? Всюду на моемъ пути были разставлены стулья, проползая мимо которыхъ мнѣ удавалось не только ихъ задѣть, но и непремѣнно толкнуться объ нихъ головою.

Терпѣніе мое постепенно и систематически истощалось и, время отъ времени, я произносилъ шепотомъ проклятія, облегчавшія мое наболѣвшее сердце. Наконецъ, въ сильнѣйшемъ гнѣвѣ, я далъ себѣ клятву уйти безъ носка, поднялся и прямо направился туда, гдѣ предполагалъ дверь, — но на самомъ дѣлѣ очутился носъ съ носомъ противъ собственнаго, таинственнаго двойника, смотрѣвшаго на меня изъ неразбитаго зеркала. Въ ужасѣ я остановился, понявши, что заблудился и окончательно потерялъ правильное направленіе. Въ эту минуту гнѣвъ мой достигъ такой интенсивности, что я принужденъ былъ сѣсть на полъ и взять самого себя за шиворотъ, дабы сдержать въ себѣ бѣшеный взрывъ отчаяннаго негодованія. Если бы въ комнатѣ находилось одно зеркало, то я все-таки могъ бы еще оріентироваться, но ихъ было два и эти два стоили цѣлой сотни, такъ какъ они висѣли въ противуположныхъ концахъ комнаты. Я могъ различить окна по ихъ слабому мерцанію, но такъ какъ, при возникшей топографической путаницѣ, они предполагались въ совершенно обратномъ направленіи, то это меня еще больше сбивало съ толку. Поднимаясь на ноги, я наткнулся на дождевой зонтикъ, который, упавъ на голый, ничѣмъ непокрытый полъ, произвелъ звукъ, равный по силѣ пистолетному выстрѣлу. Я опять задержалъ дыханіе и закусилъ губы, — но Гаррисъ даже не пошевелился. Нѣсколько разъ пытался я поставить этотъ зонтикъ на прежнее мѣсто у стѣны, но столько же разъ пуфъ! — и онъ оказывался на полу, въ ту же минуту, какъ только я отнималъ отъ него руку.