Эндрю Робертс - Смерч войны

• Название: Смерч войны
• Автор: Эндрю Робертс
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Военная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-07I616-6 «ACT»), 978-5-271-36874-5 («Астрель»)

Книга известного военного историка Эндрю Робертса, изобилует деталями и подробностями, показывающими в новом свете характеры и логику поведения главных действующих лиц мировой войны с обеих сторон конфликта.

Автор, используя уникальные, ранее не публиковавшиеся документы, рассказывает о малоизвестных героях, на поле боя определявших исход сражений, о доблести, отваге и мужестве одних, о подлости и низости других, об ужасах и изуверствах, сделавших эту войну самой кровавой в истории человечества.

---

6

Причин падения Франции множество, в том числе и последствия национального разлада конца XIX века, связанные с делом Дрейфуса[133]. «Это был период разложения, нешуточного разложения, — замечал генерал Бофр, — вызванного и перенапряжением в Первой мировой войне. Нас поразил недуг, характерный, кстати, не только для Франции. После победы мы возомнили, что правы и очень умны»[134]. Конечно, этой болезнью страдала не одна Франция, хотя для Парижа она стала хронической. Британия тоже не смогла осознать важность бронетанковых войск в современной войне. В 1936 году Альфред Дафф Купер, тогда военный госсекретарь, извиняясь перед восемью кавалерийскими полками за то, что они теперь будут механизированными, говорил: «Это все равно что просить великого музыканта выбросить скрипку и пользоваться граммофоном».

В Первой мировой войне Франция в пропорциональном отношении потеряла людей больше, чем какая-либо другая страна, и этим главным образом объясняется ее пораженческая позиция в 1940 году. Гамелен с готовностью отправил войска на линию Диль — Бреда, несмотря на возражения некоторых генералов, надеясь на то, что следующая война не затронет французскую территорию. В 1914—1918 годах на фронтах было убито 1360 тысяч французских солдат и 4270 тысяч ранено из общей численности вооруженных сил 8410 тысяч человек. По словам Бофра, это привело к тому, что «патриотизм перестал быть привлекательным»[135]. Франция вступила в войну крайне раздробленной: все десять лет французские фашистские организации вроде «Аксьон франсез» устраивали уличные потасовки со своими левыми оппонентами. Спирс, хорошо знавший Францию, отмечал: «Высшее общество и средний класс… отдавали предпочтение немцам, а не коммунистам, и можно было с полным основанием говорить о существовании в стране «пятой колонны», чем немцы с успехом и воспользовались»[136]. Безусловно, так думали Петен, Вейган и Лаваль. Тем не менее Франция потерпела поражение по другой причине — из-за недооценки роли механизированных войск, высокую эффективность которых продемонстрировал Гудериан, разгромив Корапа при Седане.

Конечно, немцы рассматривали падение Франции под углом своей расовой доктрины — как проявление слабости средиземноморской и латинской рас под натиском более сильной арийской расы, хотя так и осталось неясным, куда они зачисляли англосаксонских британцев. Сам Гитлер настолько уверовал в свою исключительность, что уже считал, будто идея операции «Зихельшнитт» принадлежит ему, а не Манштейну «Манштейн всего лишь генерал, который хорошо понимает мои мысли», — говорил он на фюрерских военных совещаниях[137]. К сожалению, и в отношениях между союзниками проявлялась межэтническая неприязнь, если не откровенный национализм. Ненужную враждебность вызывали критические высказывания британцев в адрес генерала Корапа и негативная реакция французов на эвакуацию британских войск из Дюнкерка и Шербура. Французов раздражало высокомерное отношение британцев к их сотрудничеству с немецкими завоевателями. Неприязнь между союзниками еще более обострилась после 3 июля 1940 года, когда с санкции Черчилля британские корабли обстреляли флот вишистов в алжирском порту Оран, чтобы не дать ему уйти к берегам Франции, где он мог интегрироваться в кригсмарине.

Сам Черчилль, давний поклонник Франции, воздерживался от нелестных комментариев. В июне 1942 года премьер-министр выразил свое недовольство Форин оффисом сэру Алану Бруку Он говорил, что Британия в тридцатых годах сама не перевооружилась и не помогла перевооружиться французам и в результате «втянула их в войну в неблагоприятных условиях». Начальник оперативного управления в военном министерстве генерал-майор Джон Кеннеди отмечал: «Во многом это было верно. Нам не следует забывать об этом, когда мы начинаем винить французов за их поражение»[138]. Однако британцы чаще всего игнорировали его совет.

7

Участь Франции после капитуляции 22 июня 1940 года и до начала освобождения 6 июня 1944 года — дня «Д» — была печальной и унизительной. Однако ей по крайней мере удалось избежать «полонизации», чудовищной этнической чистки, которую проводил Ганс Франк, генерал-губернатор Польши. Франция — единственная страна, удостоившаяся формальностей перемирия, и до вторжения немцев в неоккупированную часть страны в ноябре 1942 года правительство Петена пользовалось определенной автономией. Его контрразведка даже предала казни сорок и арестовала несколько сотен агентов абвера, которые на восемьдесят процентов были французами[139].

Страной фактически управляли из отеля «Мажестик» два немца: нацистский идеолог и посол во Франции Отто Абец, игравший главную роль, и военный губернатор генерал Карл фон Штюльпнагель (его кузен Отто командовал 2-й армией). Они создавали видимость независимости вассального государства, но это не могло обмануть тех, кто считал авторитарное правительство «Виши» главным виновником катастрофы 1940 года — социалистов, интеллектуалов, протестантов, тред-юнионистов, школьных учителей и, конечно, евреев.

Правительство «Виши» начало гонения против евреев еще до того, как поступили соответствующие указания из Берлина, отчасти потому, что «хотело воспользоваться выгодами от конфискации собственности и контроля за перемещением беженцев»[140]. Оно отвергло требование немцев, чтобы евреи носили желтые звезды, но активно участвовало в отправке нефранцузских евреев в лагеря смерти, главным образом в Аушвиц (Освенцим). Причем делалось это с такой энергией, на какую у немцев не хватило бы ни сил, ни знания местных условий[141]. Коллаборационисты не депортировали евреев-французов, по крайней мере вначале, особенно тех, кто сражался в Первой мировой войне. В оккупационной зоне все было гораздо хуже. Жандармерия отлавливала и французских, и нефранцузских евреев и отвозила их через Бордо в печально известный транзитный лагерь Дранси под Парижем и на Зимний велодром в самом городе, а затем уже переправляла в лагеря смерти на востоке. Составы вели французы, доставку и перевозку обеспечивали французские полицейские и функционеры вроде Рене Боске и Мориса Папона. (Когда евреев не хватало на целый автобус, то Папон нанимал такси.) Не гестапо и не СС, а обыкновенные французские жандармы, действовавшие по приказанию французских же чиновников, в 1942 году силой отобрали у родителей на велодроме четыре тысячи детей в возрасте до двенадцати лет и, неделю не кормленных, отправили в Аушвиц.

Во время холокоста погибло около 77 000 французских евреев. Это примерно двадцать процентов еврейского населения Франции, в пропорциональном отношении меньше, чем в таких странах, как Бельгия — 24 000 (40 процентов), и Нидерланды — 102 000 (75 процентов)[142]. И дело тут не в какой-то особой позиции французских властей, а скорее в способности самих евреев укрываться в преимущественно сельской стране. Деревенские жители редко сообщали о новых поселенцах. Простые французы проявляли участие: учителя подделывали документы для евреев; студенты-неевреи в знак протеста нашивали желтые звезды; католические священники прятали у себя евреев, невзирая на тесные связи между церковью и государственным режимом «Виши».

Среди французов были и коллаборационисты, охотно обедавшие с немцами в ресторанах типа «Максим» или «Ла тур д'аржан», и борцы отрядов Сопротивления. Около 30000 были расстреляны как заложники и «резистанты»; 60000 французов-неевреев оказались в концлагерях. И все же большинство французов старалось вести обычный образ жизни. Триста—четыреста тысяч французских граждан вступили в различные немецкие военные организации и фашистские движения — значительное число, но лишь один процент сорокамиллионного населения (на 1945 год). «Да здравствует постыдный мир», — говорил с горечью Жан Кокто. Как бы то ни было, Германия в 1941 году могла держать Францию в узде с помощью всего лишь 30 000 солдат[143]. За первые восемнадцать месяцев оккупации французы в Париже преднамеренно не убили ни одного немецкого солдата и провели единственную патриотическую демонстрацию, участники которой — около ста человек — были арестованы. Все функционировало, все учреждения и заведения работали, кроме национального собрания. В здании, которое оно занимало, разместились офисы германской администрации, и на нем красовался нацистский стяг.

«Я принимал политиков, городских советников, префектов, государственных чиновников, — докладывал Абец в Берлин в июне 1940 года. — Из пятидесяти сановников сорок девять добивались каких-нибудь позволений или талонов на бензин, и только один говорил о Франции»[144]. Когда французские интеллектуалы обсуждали оккупацию, они ограничивались пустыми разговорами. «Как вы поступите, если молодой немецкий солдат вежливо попросит вас указать дорогу?» — спрашивал, например, Жан Поль Сартр. Случались, конечно, символические мини-акты сопротивления: кто-то окрасил хвост собаки в цвет французского триколора; в декабре 1940 года арестовали книготорговца за то, что он поставил портреты Петена и Лаваля среди томов «Отверженные»[145]. Но в большинстве своем французы были поглощены текущими материальными интересами, ненавидели оккупацию, однако ничего не делали для того, чтобы ускорить ее конец. Это-то как раз и нужно было немцам.