Жиль Мартен-Шоффье - Однажды в Париже

• Название: Однажды в Париже
• Автор: Жиль Мартен-Шоффье
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-01973-0

Она убеждена, что только настоящий мужчина заслуживает настоящей парижанки — этого экзотического создания, немного легкомысленного, но скромного, расточительного, но разумного, насмешливого, но осторожного. И при этом хорошо знающего себе цену.

Она готова сыграть эту роль для того, кто готов заплатить. Но только это будет очень дорого стоить.

Изящная фигурка, ухоженное лицо, отработанная улыбка, проникновенная нежность в голосе, отточенные движения, тонкое обхождение — и все это в роскошном обрамлении отлично сидящего маленького черного платья и тонкого аромата шедевра незабвенной Коко под номером пять.

Итак, она готова… Она вступает в игру… Она не может проиграть…

---

Этот набор глупостей сопровождали вызывавшие смех фотографии. На одной я была похожа на призрак, на другой у меня, обвившейся вокруг Брюса, был такой вид, словно в глубине глаз у меня трусики. На третьем снимке, когда я была запечатлена в обтягивающих белых брюках и черной майке на террасе на фоне моря, я была похожа на Жозиану Баласко[56] в роли Коко Шанель. Ракурс съемки добавил мне килограммов двадцать. А Брюс, напротив, выглядел еще более миловидным, чем обычно: растрепанные волосы, вид вечного подростка. Надпись под фото с насмешкой говорила о нем как о славном парнишке: «Ох уж этот Брюс, ни в чем не нуждающийся, у него нет денег на то, чтобы купить расческу». Простаки, знали бы они! В ванной комнате все мои вещи занимали место на стеклянной полочке площадью не больше носового платка. А вот на нашем покрывале с широкой двуспальной «королевской» кровати, напротив, вряд ли уместилась бы вся косметика и средства по уходу за внешностью Брюса. Начиная с лекарств, которые он глотал каждое утро, и до кремов, которыми он мазал лоб, глаза, шею и свои знаменитые волосы, — он мог бы открыть с этими препаратами полевой госпиталь. И я подозреваю, что он все это действительно использовал. Он приводил себя в порядок целый час. При этом я не права, насмехаясь над ним. В тот день, когда мы получили журнал по «Федерал Экспресс», он доказал, что уделяет меньше внимания своему имиджу, чем я — моему.

Когда служба «рум сервис» доставила пакет вместе с подносом, на котором был завтрак, Брюс еще спал. Итак, я прочитала статью одна. Потом перечитала ее. Потом еще раз перечитала у бассейна. Слово «бестактность» не вызывает у меня остановки сердца, но в этот раз я вдруг осознала, что с удовольствием оторвала бы автору голову. Еще немного, и я разбудила бы Брюса, чтобы поделиться с ним своей яростью. Успокойтесь: я удержалась от этого. За неделю я привыкла к его ритму. Я поняла, что он мог бы иметь черный пояс за умение уходить по-английски, это помимо прочих талантов. Дела других его не интересуют. Ну, абсолютно не интересуют. Никогда! Бесполезно пытаться его переделать. Так же, как сделать длинными ноги у утки, если тянуть за них вниз. Брюс был ангелом, он давал мне все, чего я желала, кроме своего интереса. Я была здесь, мы не разлучались, но мы довольствовались тем, что просто были рядом друг с другом. А что я думала, на это ему было наплевать.

Я говорю чистую правду, но другие видели иное. Мы не расставались. Обед, долгие прогулки по тропинке у берега, поездки на велосипедах, ужин — мы были, казалось, приклеены друг к другу. И ничего плохого нельзя сказать о его настроениях: викторианский джентльмен, всегда спокойный, ироничный, не слишком разговорчивый, но всегда охотно воспринимающий мои речи, мои сплетни, мои комментарии. На мой взгляд, я немного перегибала палку, когда вела себя как руководительница туристической группы, но Брюс не экономил на мелочах в том, что касалось его удовольствий. Как друг он неподражаем. Как любовник — другое дело. Гомосексуалист? Сомневаюсь. Импотент? Совсем нет. Но нейтральный настолько, что с ума сойти можно. За десять первых дней, проведенных нами вместе, между посещением Саркози и отъездом из «Пелликано», он занимался со мной любовью три раза. Как? Прилично. Этим все сказано, и это удручает, потому что если есть что-либо, чего я не требую в этом плане, так это приличий. Брюс умело занимался сексом, но это не доставляло ему удовольствия. Точнее сказать, думаю, это пугало его. По вечерам, если бы у него хватило смелости, он давал бы мне снотворное. А так он отсылал меня спать в полночь, сам же проводил время у бара до рассвета. Со своими двумя единственными настоящими друзьями: со стаканом и с пианино.

В шесть часов утра ко мне снова поднимался зомби, ложился как сомнамбула в постель и крепко спал до ужина. Ничего удивительного нет в том, что он умудряется напиваться каждую ночь, не превращаясь при этом в толстяка-монгольфьера. Когда Брюс выходил, он часами плавал в бассейне и уводил меня на прогулки. Его тело не нуждалось в еде. Немного фруктов, кока-кола лайт, и он держался на этом целый день. Брюс жил в своем собственном ритме. Он не оспаривал никаких кодексов поведения и довольствовался тем, что просто не принимал их во внимание. Как и все, он думал только о себе, но ход его мыслей был иным, чем у других. Если бы я этого не знала, то его отношение к статье из журнала «Вот так!» заставило бы меня прозреть.

От статьи Брюсу не было ни тепло ни холодно. Не думайте, что он глуп. Он достаточно хорошо знал французский, чтобы «раскусить» инсинуации журнала: Gay Paris, безумные ночи великого одиночки, мартини и кьянти… Хотя об этом не было прямо сказано, подразумевалось, что он заливает алкоголем свою латентную гомосексуальность. Однако раздражаться Брюс не стал, нет.

— Ничего не было бы глупее этого, — сказал он. — Тот, кто оправдывается, обвиняет себя. Пусть говорят. В Нью-Йорке такого рода коварные байки были в ходу в журналах лет десять назад. У вас это тоже пройдет. В провинции всегда разрядка происходит позднее. Во всяком случае, на мой взгляд, слово «педик» — это не оскорбление. Мне важно делать одно: сочинять музыку. И остается поблагодарить художественного редактора журнала за то, что он выбрал хорошие фотографии. Мы выглядим как пара, снимающаяся для рекламы сигарет «Уинстон». В особенности не стоит предпринимать каких-либо резких движений. Если папарацци следят за нами, у них обязательно есть десятки снимков, на которых можно увидеть, что у кого-то из нас отвислый живот или дряблый подбородок. Только стань накатывать на них — и они тут же опубликуют фотографии. Лучше это пропустить.

Несомненно. Но можно было бы хотя бы заставить их заплатить несколько десятков тысяч евро. Во всяком случае, мне. Сотни тысяч читателей узнали о моем существовании. Попрано мое право на неприкосновенность частной жизни. Это слово заставило Брюса рассмеяться:

— Почему попрано? Ничего в этом тексте не является ложью. В Соединенных Штатах говорят, что информация — это что-то, что кого-то беспокоит. Если тебя это беспокоит, то это доказательство того, что это информация. Я постоянно даю интервью и снимаюсь. Почему же вдруг я стану воспринимать это с разъяренным видом? Не журнал «Вот так!» изобрел бестактность. Не будем имитировать глупцов из Вашингтона, которые обвиняют Голливуд в распространении насилия. Гомер не выдумывал войну, авторы детективных романов не изобретали убийств, и люди проявляют любопытство и без таблоидов. Интерес к жизни богатых людей восходит к глубокой древности. Если мы будем жить вместе, лучше с этим смириться. Есть ли у нас причины страдать от этого? Нет. Тогда не будем разыгрывать из себя недотрог, уставших от цирка массмедиа.

На этом он опустил занавес. Целых четыре часа я заводила себя, как часы. Если я рассчитываю ударить в набат, мне следует уйти. Я воздержалась от этого. Пока эти хлопоты были мне не под силу. Следовало лучше подождать. Кстати, Брюс не был неправ. Он реагировал как истинный добропорядочный янки. У них между домами нет заборов. Мы же устраиваем живые изгороди, сажаем деревья, возводим стены. Мое возмущение прошло мимо него. Я не настаивала. Тем лучше. Это были мои дела. Спустя час я поняла, что страстно занимает Брюса: его собственные дела. Я ела салат под навесом у бассейна, когда увидела, что он берет свой мобильник. И говорит, говорит, говорит… Бесконечно долго. Отключив соединение, он тут же подошел ко мне. Ужасающая дилемма: его агент только что передал ему предложение, от которого нельзя отказаться «ни под каким предлогом». Брюса звали в Голливуд. Эй-би-си, американский телеканал, предлагал ему пять миллионов долларов за роль в телесериале. Опускаю детали этого изумительного предложения, но учтите только, что по досадному недомыслию агент произнес фразу «мыльная опера». Если бы я поставила под сомнение те муки, которые приходится переживать звездам, то все мои достижения с ним улетучились бы. Три дня подряд я только и видела, как Брюс взвешивает, перевешивает, вновь взвешивает последствия возможного предварительного согласия, — остальной мир для него просто не существовал. На следующий день после того, как был получен сценарий, все еще больше усложнилось.

— Да, это мыльная опера, — кивнул он. — Но сериал можно представить и как сатиру на мыльные оперы. Или, если хочешь, как отклонение. Это немного слезливо, но все равно очень интересно. Я буду играть звезду, карьера которой подходит к концу и которая готова на любые низости, чтобы вновь вернуться на передний план. Следовательно, это черная комедия. С элементами мыльной оперы, но также со сценами очищения. В некотором роде они хотят снять «Гражданин Кейн»[57] среди мыльных опер…

Вот это да! Словосочетание «мыльная опера» упоминалось каждые две минуты. Только оно и имело значение. Сам по себе фильм не так много значил. Когда я спросила Брюса, что он думает о сценарии, тот признал, что прочел только свою роль. Какое это имело значение? Он обращался ко всем за советом. И все говорили ему одно и то же. Коко Дансени: «Мыльная опера — это значит посредственные декорации, посредственная режиссура, посредственные актеры». Лис-Ренар: «Я уже заранее вижу: это будет мелодрама, заранее предсказуемая и слезливая». Мадонна, его лучшая подруга: «Ты подписываешь это, и ты официально становишься бывшим». Только агент Брюса цеплялся за пять миллионов долларов.