Андрей Измайлов - Белый ферзь

• Название: Белый ферзь
• Автор: Андрей Измайлов
• Издательство: Азбука — Терра
• Жанр: Детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0411-2

Мы живем в такое время и в такой стране, где с человеком может случиться абсолютно все. Идешь по улице — и тебя цепляет шальная пуля, залетевшая с разборки тут же неподалеку. Живешь по соседству с бизнесменом, ему подкладывают бомбу — и ты вываливаешься вместе со стенкой.

Роман «Белый ферзь» — очень конкретная и правдивая книга, отражающая нашу жизнь, где триллер — норма жизни.

---

Вот действительно! «Лучшая помощь, это когда не мешают!» Еще то ладно, что Вика Мыльников не посвятил своих бойцов в суть, мол, тут же наезжайте на клиента: «Куда девал такую-то?! Кому сдал?!» Хватило ума! За собой оставил эту процедуру. Только теперь, придется Вике Мыльникову и от этой процедуры воздержаться. Колчин сам займется.

Но ранее выработанная линия поведения искривилась, закрутилась в штопор! Спаси-и-ибо, «сэмпай», спаси-и-ибо! Как бы из штопора выйти! Попробуй теперь объясниться с Лозовских Святославом Михайловичем на уровне «конфетку хочешь?» Старший научный сотрудник пусть и гуманитарий, но сложить вместе один да один да один в состоянии: один: муж близкой подруги, дундук-сэнсей, назначает встречу елейным голоском; да один: на месте встречи набрасываются бандиты, заламывают руки, швыряют в автобус; да один: вдруг откуда ни возьмись появляется дундук и всех побеждает, освобождая пленника.

Нет, не зря Святослав Михайлович столь невеликого мнения об умственных способностях тех, кому от природы досталась сила. Сила есть — ума не надо! А у Святослава Михайловича есть ум, есть, есть! Им, умом, и раскидывать не надо особенно: ишь, муж-силовик! только и хватило фантазии на банальную инсценировку сродни подростковой «она идет, вы — на нее, тут — я, бац-бац, вы разбегаетесь, она — моя!»

Очень трудно переубедить Святослава Михайловича в случайном совпадении, практически невозможно.

Тем более, что «вы разбегаетесь» сыграно настолько плохо, настолько неестественно! Никто и не разбежался, просто выдали пленника — аккуратно, с полным уважением к благодетелю Святослава Михайловича:

— А что нам говорить?..

— Передайте Виктору, что я ему позвоню.

— А… с этим?..

— Я его забираю. Так и передайте Виктору. Он поймет. Он знает.

— А… вы не свяжетесь с ним прямо сейчас? У нас там телефон. В кабине.

— Тащите!.. Виктор? Колчин. Я на набережной… С твоими… Подгони кого-нибудь, у них авария небольшая. А парня я у вас забираю… Да. Да, ты правильно понял. Нет, сейчас я не намерен это выяснять. Еще свяжусь с тобой… Да, передаю…

Он передал трубку крепышу с «Дрелью» (теперь без «Дрели» — в карман, в карман!). Принял от двух крепышей (еще двух, сидевших с добычей внутри «фольксвагена-транспортера») съежившегося Лозовских, сказал:

— Здравствуйте. Я — Колчин.

— Я почему-то так и понял… — обличающе-беспомощно огрызнулся Лозовских, будто хваленый подругой-Инной муж-сэнсей представился «Я — Дубровский». «Тише, молчать, — отвечал учитель чистым русским языком, — молчать, или вы пропали. Я — Дубровский». Что ж, помолчим… Не из почтения к учителю, но из презрительного опасения: разбойник! что от него ждать!., не подчинишься — рубанет ладонью по горлу… или кинет в ослушника острой штучкой, не знаю уж, как у них, у разбойников, их штучки называются!

Штучки называются сёрикен.

Кстати, о сёрикенах. При нынешних мелкооптовых поставках чего только ни… Самые неожиданные штучки выставляются на продажу! И продавцы частенько понятия не имеют, чем торгуют. Импортные штучки, инструкции — на импортном. Кто знает, кому надо, тот купит. И частенько — за бесценок.

Цена сёрикенов, правда, была указана немалая.

Только есть у Колчина сильное подозрение — никто понятия не имел, ЧТО именно продается по этой цене.

Набор дисков для настольного деревообрабатывающего станка? Их всегда много, они всегда разнообразно-зубчато заточены.

Комплект крестообразных ножей от импортной мясорубки-овощерезки-соковыжималки? Они там за рубежом с жиру бесятся — нос воротят, ежели продукт измельчен кубиками, не октаэдрами…

Вполне вероятно, ни то, ни другое, а и впрямь сёрикены. Чем рынок не шутит! Во всяком случае (не во всяком, но в данном, конкретном!), эти острые звездочки сгодились в качестве сёрикенов. И как!

— В машину только мою заглянем, — объяснил Колчин Святославу Михайловичу. — Кое-что возьму.

— Очки раздавили… — досадливо поморщился Лозовских, обозначив слабую попытку направиться не к «девятке», а к парадному подъезду ИВАНа, мол, ни зги не вижу без очков, лучше сразу — на рабочее место, там и ощупью давно ориентируешься без усилий. Но подчинился спасителю, обреченно побрел к машине в полусотне метров.

Колчин не уличил: очки? почему очки? Лозовских перед нападением на него крепышей был без каких-то там очков.

То была слабая попытка с достоинством сбежать: известны нам, интелям, все ваши бандитские якобы хитроумные уловки — пройдемте, жертва, из машины душегубов к машине душелюба, на минуточку, кое-что взять… я злодеев погубил, я тебя освободил, будь послушен! Известны, известны уловки! Все вы заодно — что группа захвата, что одиночка перехвата. Насильно втиснуть интеля в микроавтобус, дабы он уже по доброй воле, пугливо озираясь, уселся в «девятку» с благорасположенным к нему дундуком. Хорошо-хорошо, он по доброй воле, но если дундук действительно благорасположен, то… очки бы взять запасные, тут неподалеку, в институте. Сбегаю, а? Не сбегу…

Не сбежит. Безвольно-добровольно побрел с Колчиным. Безвольно-добровольно переминался, пока Колчин забирался внутрь, нашаривал на заднем сиденье футляр с шаолиньской доской «Инь — Ян», пока Колчин выбирался, ставил на сигнализацию.

— Меня с нею потом выпустят? — спросил Колчин.

— Выпустят… — отозвался Лозовских, даже не взглянув. Просто слово заманчивое: выпустят! И тебя выпустят, и меня… меня ведь выпустят? Ай! Мы что, в самом деле туда уже идем, к ИВАНу? Не в логово на машине «освободителя»? Выпустят?..

А, нет, не лукавил — извлек на ходу полупустую оправу из бокового кармана куцей куртки, сардонически хмыкнул: так и знал, раздавили!

Очки, молодой человек, надо на носу носить, не в куртке. Но что да, то да, — это их не спасло бы, когда мыльниковская гвардия налетела на полузрячего фигуранта. Брякнулись бы сразу на асфальт — вдребезги.

— Сейчас, — ненужно объяснялся Лозовских, ускоряясь по мере приближения к ступенькам института, — сейчас я только очки найду. У меня в столе — вторые, запасные, другие.

Колчин шел следом. Вроде конвоира. Но когда они оказались в вестибюле ИВАНа, из ведущего стал ведомым, — Лозовских приободрился, дома и стены помогают: этот, который сзади, ладно уж, со мной! не отставай, заплутаешь!

Слева — вахта, справа — вахта. Слева — археологический институт, справа — востоковедения. Процедура выдачи ключа. Коридор. Лестница. Лестница. Лестница. Могучая дверь, укрепленная еще и раздвижной решеткой. Тибетский фонд.

16

Очки меняют лицо. Общеизвестно. Однако не до такой же степени! В беспощадном детстве очкариков унижают «профессором». Почему-то кличка (звание?) «профессор» очень обидна в беспощадном детстве. Возможно, из-за несоответствия: мал-глуп, а в очках, будто стар-мудр. С годами гордость очкарика, если тот и в самом деле пошел по научной стезе, становится паче унижения: я-то профессор, а вы? толпа? недоумки? быдло? Кто матери-истории ценен? Башковитый интеллектуал? Или рядовой дуболом? Или мелкий торгаш?

Святослав Михайлович Лозовских, откопав в столе запасные очки, нацепив, разительно преобразился. Было теперь не какое-то там небритое лицо кавказской национальности, был теперь лик библейской принадлежности. Робейте, недоумки!

Колчин отнюдь не оробел, но отдал дань — перед рукописями Колчин, сказано, благоговел. А тут их столько! И таких!

Он предоставил Лозовских время и место отвлечься от уличного инцидента и самоутвердиться:

— О-о, да тут у вас… Ого!

Стеллажи заполняли комнату вдоль и поперек, ксилографические доски, а также древние блокноты-«недельки» с тесемками теснились на стеллажах — волосок меж ними не просунуть.

— А у меня — вот… — он осторожно вытряхнул, постукивая пальцами, шаолиньскую доску из футляра-пенала. — Что вы про нее скажете? — имитируя робость недоумка перед профессором.

— Ну, что скажу… — пренебрежительно скривился Лозовских, как юбиляр, которому преподнесли роскошный «адрес» тисненой кожи с золотым конгревом, только у него, у юбиляра, эдаких «адресов» — вагон и маленькая тележка, нет бы чего пооригинальней! — Доска. Шао-линь. Каллиграфия очень приличная. Научная ценность… относительна. Это всё, что вы хотели мне показать?

Колчин удрученно повел плечом: всё, извините, осознал, что мое всё — полное ничто по сравнению с содержимым Тибетского фонда питерского ИВАНа.

— Я-то думал!.. — с превосходством не закончил фразу Лозовских.

Конечно! Он думал, Колчин привез с собой минимум «Книгу черных умений» — непонятные места перевести.

Лозовских, что называется, оттягивался после уличного инцидента. Он принялся вещать о том, чему был если не хозяином, то распорядителем. Вещать не тоном увлеченного идиота, полагающего заразить собственной увлеченностью дундука, который проявился в достаточной мере на набережной с инсценировкой похищения-освобождения. Вещать он принялся враждебно-лекторским тоном: вот сколько здесь всего, вот насколько обширны и глубоки мои познания, вот до какой степени интель выше дуболома, вот на кого и на что покусился дундук, только и умеющий сёрикены метать. А Лозовских умеет бисер метать, знает он, знает, сколь безнадежно метать бисер перед… перед теми, кто интеллектом не вышел. И эту безнадежность тоном педалирует — обладающий хотя бы зачатками интеллекта почувствует разницу! Лозовских оттягивался, продлевая и продлевая обзорную лекцию, отодвигая на потом основной вопрос, который все не задавался и не задавался: Инна?!