Андрей Измайлов - Белый ферзь

• Название: Белый ферзь
• Автор: Андрей Измайлов
• Издательство: Азбука — Терра
• Жанр: Детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0411-2

Мы живем в такое время и в такой стране, где с человеком может случиться абсолютно все. Идешь по улице — и тебя цепляет шальная пуля, залетевшая с разборки тут же неподалеку. Живешь по соседству с бизнесменом, ему подкладывают бомбу — и ты вываливаешься вместе со стенкой.

Роман «Белый ферзь» — очень конкретная и правдивая книга, отражающая нашу жизнь, где триллер — норма жизни.

---

И зачем ему строительные материалы?

«Строительные материалы» — так и назывался магазин.

Это удачно для жильцов дома, что внизу у них «Строительные материалы». И не только в плане «как нам обустроить квартиру». Был бы внизу продуктовый — и от тараканов спасенья не нашлось бы, а так они куда поуютней сбегут, ибо инсектициды тоже почему-то приравнены к строительным материалам (укупорка у инсектицидов герметична, однако тараканы не глупей людей — поселились бы люди на оружейном складе?! хотя… люди иногда глупей тараканов).

Значит, строительные материалы… Посмотрим-посмотрим…

А вот это, пожалуй, не строительный, но разрушительный материал. Зачем Колчину сей… разрушительный материал? Да незачем! Так… Повертеть в руках, к ладони прикинуть. Незачем. Так, просто любопытствование. В руках дикаря и государственная печать — орудие для колки орехов. В руках профессионала и обойный гвоздик — абсолютное оружие. А тут отнюдь не обойный и не гвоздик.

— Берете? Мужчина! Берете?

— Беру… — машинально ответил Колчин. Не потому, что этот… разрушительный материал годится для конкретной цели. Не потому, что интуиция сработала: еще, мол, пригодится. Просто долго вертел в руках, долго прикидывал к ладони — время оттягивал. В супермаркетах Европы и Азии хоть все перемеряй, не купишь ничего — но тебя все равно проводят с улыбочкой «заходите еще!». В отечественной Евразии — увы…

— Берете?!

— Беру…

Всё. Пора. Чему быть, того не миновать.

Где там тешшша?!

Дверь открыла не теща.

Виделись они, правда, лишь однажды, однако не настолько слаба у Колчина зрительная память. Да и годы никого не молодят, не щадят — даже тех, кто не расстается с комсомолом. А не-теща выглядела колчинской ровесницей, если не помладше. И лицом попроще, нежели породистая «княгиня». И взгляд… Не тот, в общем, взгляд.

— Вы к кому? — взгляд на бутылку слабосильного сладенького «Spumante» такой, будто незваный гость хуже коммивояжера с литровым «Роялем» в качестве бесплатного образца.

— К Ревмире Аркадьевне. — ЮК использовал свою наиболее ослепительную улыбку. — Я — Колчин. А вы?

— Света-а! — протяжно донеслось из комнатных глубин.

— Вы Света. Вы сиделка. А я — из Москвы. Что Ревмира Аркадьевна?

— Хреново Ревмира Аркадьевна! — вдруг сдержанно, но прорычала Света. — Последний день здесь работаю, клянусь! Д-достала!

— Све-е-ета! Кто пришел?! Это за мной! Меня сейчас отвезут, я же говорила!

— В психушку тебя отвезут! — вполголоса прокомментировала Света. Сиделка, надо полагать. И, повысив тон, отозвалась за спину, не теряя гостя из поля зрения: — Это не за вами, Ревмира Аркадьевна! Это к вам! Из Москвы! — потом опять сбавила голос почти до шепота: — Это вы зря… — про шампанское. — Ей и так уже… A-а, делайте что хотите, в конце концов! Я тут последний день, клянусь!

В дальнем проеме, в конце длинного коридора возникло нечто — и Колчин, мельком зафиксировав фигуру, мгновенно отвел глаза.

Да, Ревмира Аркадьевна. Хреново, Ревмира Аркадьевна.

От былой точёности форм — даже не воспоминание, амнезия. Нетвердая раскоряка. В нижнем белье — ночная сорочка с беспощадным вырезом. Отсутствие намека на мысль во взгляде. Хотя остатки соображения, видимо, сохранились — фигура исчезла в комнатном сумраке, откуда провылось:

— Све-е-ета! Где клю-у-уч?! Све-е-та, да-а-ай клю-у-уч! клю-у-уч, Све-е-ета!

— Мы так и будем на пороге беседовать? — еще ослепительней улыбнулся Колчин, поймав внутреннюю маету сиделки. — Не беспокойтесь, будь я бандитом, давно дал бы по голове и зашел. И дверь бы за собой запер. Я не бандит. Я зять Ревмиры Аркадьевны. Из Москвы.

— Вот ей бы и дали по голове! — в сердцах пожелала сиделка-Света. — Проходите. Я сейчас… — и заспешила туда, где завывало существо, а теперь и что-то загромыхало.

Вернулась она почти моментально. Пояснила, спроваживая гостя на кухню:

— Я ключ от шкафа прячу. Там ее одежда. А то она усвистает на улицу — вылавливай ее! Да она уже пыталась и так, голышом, выскользнуть.

— Куда? Зачем?

— В Смольный. На партактив!

— Партактив?

— Посвященный Рождеству Христову! С повесткой «О восстановлении исторической справедливости по отношению к дворянским-княжеским фамилиям»! Ну ку-ку! — И сиделка-Света беззвучно постучала себя пальцем по лбу. — Дайте-ка шампанское спрячу. Она сегодня уже где-то успела принять… Ума не приложу, где она ныкает. Я от нее ключ прячу, она от меня — бухло. Только она ключ все равно находит, а я ее заначки — нет. Вот угораздило меня…

— Давно вы с ней? — сочувственно подкрался Колчин. На подоконнике в литровой банке торчал букет-сухостой. Дно банки влажнело позеленевшим-болотным. А букет, вероятно, был хорош. Дней десять назад. Розы еще угадывались. Желтые. Любимый цвет Инны — желтый. Вот и «мазду» решено было перекрасить из первоначального металлика в «желток».

— Неделю! Но, знаете, здесь сутки — за год! Вы просто не представляете!

— Почему же… — необязательно поддержал Колчин. — Очень даже представляю. Вазочки какой-нибудь нет? А то… — и кивком показал на свежий букет. — Я гляжу, Ревмиру Аркадьевну помнят, навещают… — и кивком показал на букет-сухостой.

— Понятия не имею! Я пришла — они уже были. Погодите, пока ее нет, шипы срежу. Она же ку-ку! Она всю себя вашими цветочками расцарапает… Чай поставлю?.. Тьфу! Ни хрена у нее нет! Ни вазочки, ни чая. На одну заварку хватит!

Нищета в кухне была не из принципа — не спартанская.

Нищета была пропойная.

С двумя тарелками, с тремя разновеликими чашками и майонезной баночкой на решетчатой сушилке.

Со стадом пыльных бутылок у газовой плиты.

С липким столом.

С переполненным мусорным ведром, воняющим пряным посолом.

С захватанным серым вафельным полотенцем на крючке у раковины.

Забулдыжная была нищета.

В средствах Ревмира Аркадьевна отнюдь не стеснена, насколько известно Колчину.

Другой вопрос, как этими средствами распоряжаться. Если тратиться преимущественно на «бухло», как выразилась сиделка-Света, любые средства недостаточны.

— Вы хоть прибираете здесь? — спросил Колчин, тщательно отмодулировав вопрос, дабы и нотки упрека не проскочило. Его интересовал букет-сухостой.

— Знаете что?! — взвилась сиделка-Света. — Вы — родственник?! Вот и прибирайтесь! — (Или он с модуляцией просчитался?) — Она в припадке бьется, если хоть что-то с места сдвинешь, хоть ведро мусорное! — и сымитировала вой: — Я должна знать, что куда я что положила, там то и лежит!

— Ключ, например… — спровоцировал Колчин.

— Л-ладно! Я положу ключ, чтобы она знала куда. А вы потом сами за ней гоняйтесь по городу, ладно?! Мне деньги платят за то, что я с ней сижу, а не бегаю по морозу наперегонки — кто раньше до Смольного! Да плевала я на эти деньги, на эту работу, если — так…

Сиделка-Света осеклась и встала с табурета.

Колчин тоже встал. Когда входит дама, по протоколу надлежит встать.

Ревмира Аркадьевна Алабышева-Дробязго была облачена в строгий костюм — пиджак-юбка-блузка. Макияж. Прическа. Грудь — в бряцающих наградах.

Только… издали — норма. Или при сильной близорукой расплывчатости.

Зрение у ЮК — единица. Хозяйка — в трех метрах.

Строгость костюма нивелировалась либеральными пролежнями-складками (давно в шкафу лежал, давно…), косметика на лице — неловкая, густая и… не везде точно по адресу (руки-то дрожат), прическа — надо бы голову предварительно помыть… А бряцающие награды — юбилейные медальки. Да-да, и комсомольский значок. Непременно. Кроме того, в домашних тапочках и полуспущенных чулках…

— Я готова. Мы едем? — тон у Ревмиры Аркадьевны проявился деловито-номенклатурный. — А вас, милочка, я больше не задерживаю. Вы уволены без рекомендаций! — тон у Ревмиры Аркадьевны проявился барски-княжеский.

Ну верно. Колчин — шофер-порученец из Смольного. Сиделка-Света — девка-чернавка, пшла вон!

— Да пожалуйста! — фыркнула сиделка. Преувеличенно осторожно разминулась с Алабышевой в дверях — не задеть бы сиятельных мощей! — и хлопнула коридорной дверью.

Колчин было оторопел: вот не было печали! Но через короткую паузу сиделка-Света появилась за спиной «княгини» и жестами показала: буду в комнате, если вдруг чего… И на том спасибо!

— Который час?! — брюзгливо поторопила деловая дама. — Машина у подъезда? Мы едем или нет?!

Час уже восьмой, четверть восьмого. Машина у подъезда. Мы не едем.

— Ревмира Аркадьевна, здравствуйте, — внятно, раздельно произнес Колчин. (Вот уж действительно — здравствуйте, Ревмира Аркадьевна, хоть какое-то время, хоть пока он, Колчин, здесь, иначе визит к старой даме теряет остатки смысла!) — Ревмира Аркадьевна, я — Колчин. Из Москвы. Не узнаете? — он состроил сконфуженную улыбку, дабы «не узнаете» было воспринято не намеком на «ку-ку» хозяйки, а покаянным признанием, мол, да-а, сколько лет, сколько зим, давно не виделись, немудрено запамятовать.