Зиновий Шехтман - Начальник боепитания

• Название: Начальник боепитания
• Автор: Зиновий Шехтман
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1965

Осень 1941 года… В это тяжёлое время я познакомился с тремя мальчишками, воевавшими в нашем полку. Ребята были разные, с разными судьбами. Но их связывало одно чувство, одна цель — мстить врагу за разорённую землю, за погибших родных. Их храбрость, смекалка, неистребимая жизнерадостность придавали в трудную минуту силы и нам, взрослым. О них я рассказываю в этой книге.

Гвардии полковник З. Шехтман, бывший командир полка дивизии имени Панфилова.

---

— Сколько времени нужно, чтобы добраться туда и обратно?

— Минут сорок.

— А прошло?

— Больше часа.

Тревожная мысль шевельнулась у меня: «Неужели что-то случилось с Петькой?»

Прошло ещё десять минут.

— Нужно идти, — сказал я, но никто не двинулся.

Вдруг из-за угла, не с той стороны, откуда мы ждали, вывернулась Сивка, и все увидели: патронная двуколка пуста.

«Неужели убит?» — мелькнула у каждого мысль.

Как я пожалел в ту минуту, что не проявил достаточной твёрдости, не отправил мальчишку в тыл.

Неожиданно, прыгая на одной ноге и держа в руке ботинок, следом за Сивкой выскочил Петя и закричал на лошадь:

— Стой, стой!

Увидев нас, он быстро надел ботинок и, не смущаясь тем, что тот спадал с ноги, стукнул каблуками и бойко доложил:

— Товарищ майор! Боеприпасы доставлены на передовую полностью. Происшествий не было.

— Где же ты пропадал? — воскликнул Кайназаров. — Почему с этой стороны явился?

— А я нашёл глубокую лощинку, она совсем не простреливается. Немного подальше, зато безопасно.

Кайназаров оглядел всех сияющими глазами.

Я подошёл к Пете, скомандовал «смирно».

— Товарищ Захватаев! От лица службы выношу вам благодарность за отвагу и умелые боевые действия.

По уставу полагалось ответить: «Служу Советскому Союзу». Но волнение было слишком велико. Петя покраснел, опустил глаза и прошептал:

— Спасибо.

А я тоже не по уставу крепко обнял и поцеловал его.

Вечером, воспользовавшись коротким затишьем, я вызвал Захватаева.

Он явился быстро, щёлкнул по обыкновению каблуками и по-уставному доложил о прибытии.

Я показал ему на ящики из-под снарядов, заменявшие нам стулья.

— Садись, Петя, расскажи, откуда ты и как к нам попал?

И мальчик начал свою невесёлую повесть.

* * *

— Родился я в Ленинграде, — рассказывал Петя. — Отец работал на стройке каменщиком. Он и погиб там: леса обвалились. Мне тогда ещё двух лет не было. Через год умерла мать, и меня взяла к себе тётка, отцова сестра. Я жил у неё в деревне до самой войны. А в сентябре сорок первого года к нам пришли немцы.

В деревню нашу попала какая-то хозяйственная команда, человек сорок. Все люди пожилые. Тётка мне говорит: «Ох, Петюнька, миловал нас бог. Деревня от боёв не пострадала, и немцы попались не звери лютые. В других местах, вишь, как злобствуют». Правда, из хороших домов хозяев они выгнали, скот позабрали, кур порезали.

— Враг — всегда враг, — вставил я.

— Верно, — охотно согласился Петя. — Как-то тётка мне говорит: «Сходи, Петюнька, в лес за хворостом». А дело уже к вечеру. Пошёл я. Смотрю, у околицы — часовой с автоматом. Руку поднял и не пускает меня. Я ему по-человечески говорю: «Пусти за хворостом, ужин сварить надо». А он мне «Найн. Нет ходить дальше. Топ-топ нах хауз». Я хотел его обойти, а он взял меня за ухо, повернул лицом к деревне и шлёпнул.

— Больно?

— Да нет, не больно, обидно очень. Как же так? Я у себя дома, а он чужой человек, пришёл к нам и меня же за хворостом не пускает. Всю ночь не спал, думал, как бы к своим убежать. Утром встретил дружка, Генку Фёдорова. Вот парень! Всё знает, где что делается. Я рассказал ему, что собираюсь податься к своим. Генка как замашет на меня руками. «Что ты! Мыслимое ли дело линию фронта переходить! Снаряды рвутся, кругом стрельба». В общем напугал меня здорово. Потом шепчет мне на ухо: «Фридрих, старшой немецкий, который у Самохваловых в доме живёт, радиоприёмник привёз. Я около окна стоял и сам слышал, как по-русски передавали: скоро немцы Ленинград возьмут, потом Москву, и войне конец. Видно, плохи у наших дела. Куда ты пойдёшь?» — «Как же так? — сказал я. — Неужели наших разобьют? Как же в песне поётся: „От тайги до британских морей Красная Армия всех сильней“? Что это, брехня, по-твоему?» — спросил я Генку. А он только рукой махнул.

Вторую ночь опять я не спал — всё думал и к утру решил: не песня врёт, а Генка, вот что! И уже твёрдо решил перейти линию фронта. Собрал я кое-что в заплечный мешок, и вдруг меня точно укололо: неужели сбежать, не насолив фашистам? Нет, нельзя, никак нельзя просто так уходить.

Немцы в доме нашего бывшего председателя сельпо Зотова столовую устроили. Там у них даже повар постоянный был, здоровенный такой. Дрова они складывали в сарае, а там в стене-то со стороны сада дыра есть. Они про это не знали.

Утром взял я полено, продолбил с одного конца дырку. А у меня патрон был нестреляный, от бронебойки, и длинная трубка, с обоих концов запаянная. Генка сказал, что это взрыватель. «Силища, — говорит, — во!»

Патрон и трубку я заложил в полено, сверху заделал деревянной пробкой, замазал землёй, чтобы не заметно было. И бросил свою «мину» на поленницу в сарай.

Утром, только повар растопил печку, ка-а-ак ахнет! Окна повыбивало, печку разворотило. Немец пузатый, который меня за хворостом не пускал, был дежурным на кухне. Бросился он бежать, на лестнице споткнулся, свалился, повар на него. Умора!

— Не дознались немцы?

— Искали, несколько человек взяли из нашей деревни, но ничего не узнали. Я ведь никому, даже Генке, не говорил.

— Один всё хотел сделать?

— Не то что один, а опасался — проболтается. Я даже боялся уйти сразу после взрыва. Догадаются, скажут: «Это он сделал и сбежал». Я-то уйду, а тётке достанется.

— Ишь ты, какой осторожный и сообразительный!

— Осторожный — это верно, а всё-таки чуть не попался.

— Как же это?

— Мне всё хотелось показать гитлеровцам, как их народ ненавидит.

— И что же ты делал?

— Да так, всё больше по пустякам. На чертёжной форматке нарисовал череп, скрещённые кости и приклеил на окно в зотовском доме. Телефон немцы провели, я на провод забросил верёвку с камнем, оборвал проволоку и потом большой кусок вырезал, чтобы быстро исправить не смогли. Привели фрицы откуда-то лошадь здоровенную, хвост пышный, чуть не до земли. Поставили в конюшню. Я ночью подобрался к стене, отодвинул две доски и тому коню хвост по самую репицу отхватил. А на обрубок картонку привязал и на ней написал:

Немец, перец, колбаса,
Купил лошадь без хвоста.

Ну уж и рассвирепели гитлеровцы! Удвоили караулы. Этот Фридрих, что рядом с Генкой жил, аж слюной брызгал, ругался до хрипоты. Повар всё время сидел в зотовском доме на запоре. Немцы придут обедать — стучат в окно. Повар выглянет, потом уж отпирает дверь. Я, конечно, радуюсь, когда повар чуть ли не десяток запоров открывает.

— А как же всё-таки ты оплошал?

— Из-за пустяка чуть не погиб. Мне давно хотелось леску волосяную иметь, да всё не удавалось. Когда я коню хвост отхватил, не удержался, сплёл леску из конского волоса и вечерком обновил, поймал шесть окуньков.

Наутро, чуть свет, прибегают ко мне Генка Фёдоров и Юрка Самохвалов. Генка прямо с порога кричит: «Петька, у тебя леска волосяная есть?» Я говорю: «Есть». — «Откуда?» — «Сплёл». — «А волос где взял?» Я растерялся, молчу. Генка сразу всё понял и говорит: «Плохо дело. Фридрих уже знает, что у тебя волосяная леска появилась, и догадался, кто хвост у лошади отрезал. Надо тебе скорей бежать, пока не забрали». Схватил я мешок, сунул за пазуху пионерский галстук и огородами ходу, ребята за мной. По дороге Генка спрашивает:

«Интересно, какой гад про леску немцам сказал? Кто тебя с ней видел?» Я припомнил. «Гришка Воронок повстречался, когда я на речку шёл, да Ванюшка Беспалов подходил, когда я первого окунька вытащил. Только Ванюшка не выдаст, не такой он». Генка подумал, что-то вспоминая, и медленно сказал: «Ванюшка-то не скажет, а отец его может. Он ведь такой: за грязные дела не раз сажали, только выкручивался он. Ладно, мы с Юркой всё узнаем. Тогда гаду несдобровать!»

Проводили меня ребята до леса. Я попросил всё тётке рассказать, чтобы не обижалась на меня. Проститься с ней даже не успел.

Долго я плутал, чуть в болото не забрёл. Дорогу-то ведь не знал. И как линию фронта перешёл, сам не заметил. Затишье тогда было. А потом я узнал, что непрерывной линии фронта совсем нет, одни опорные пункты.

Несколько дней шёл, а кругом словно всё вымерло.

— Что же, так никого на пути и не встретил?

Один раз паренька увидел, он телёнка пас. Разговорились. Он мне предложил у них в селе к одной старушке пойти, ей помощник нужен. Я подумал и отказался. Я уже тогда твёрдо решил — как только до своих дойду, на фронт подамся.

А потом к леснику попал. До чего же у него в доме хорошо! Хозяйка меня уговаривала остаться. Накормила, рубашку новую дала, но я всё-таки ушёл. Хозяйка обиделась, а лесник похвалил: «Правильно, — говорит, — парень, делаешь. Иди туда, где фашистов бьют, глядишь, и тебе там место найдётся».

Однажды ночью неожиданно вышел я к железной дороге. Остановился и не соображу, в какую сторону идти. Я ведь ещё не знал, что уже через фронт перебрался и до своих рукой подать. Пошёл наугад влево. А утром увидел станцию. Эшелоны стоят, военные бегают. Стал присматриваться — и чуть не заорал: «Наши!» До станции ещё далеко, я бегом. Едва успел подбежать, как паровоз загудел и состав двинулся. Вскочил на тормозную площадку. А там часовой. Еле упросил его не прогонять меня и угостил домашней лепёшкой. Тот взял. «Эх, — говорит, — давно таких лепёшек не пробовал». Ну, мы ещё немного поговорили, и я уснул. А потом просыпаюсь, смотрю — часовой-то другой.