Марк Ефетов - Звери на улице

• Название: Звери на улице
• Автор: Марк Ефетов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1968

Писателя Марка Ефетова больше всего привлекает в людях высокое нравственное начало, примеры героизма и рыцарского благородства, все лучшее, что есть в человеке. И тут же мы видим непримиримость трудового человека к стяжателям и ворам. Смешное и грустное соседствуют в книгах Ефетова.

В настоящее издание вошла повесть Марка Ефетова «Звери на улице», в которой рассказано, сколько изъездил герой повести Слава в поисках своего любимого медвежонка Мишки, отправленного заграницу в зоопарк.

Для младшего школьного возраста.

---

В автобусе Слава сидел рядом с Яковом Павловичем. Обычно, когда в поездке они оказывались рядом, Федотов всегда что-нибудь Славе показывал и рассказывал. А как же: Федотов был тут в самые горячие дни, когда впервые за пять лет и восемь месяцев советские солдаты заставили замолчать пушки. Ведь Гитлер начал войну первого сентября 1939 года. А кончилась эта война только после того, как мы, освободив много стран, пришли сюда — в самое логово фашистов…

— Нам ещё долго ехать? — спросил Слава Якова Павловича.

— Час.

— А это та самая дорога, по которой вы шли, освобождая людей из лагеря?

— Да.

— А дети в лагере были?

Яков Павлович ничего не ответил. Он достал из кармана сложенный листок пионерской газеты и протянул его Славе. А Слава к этому времени — к сожалению, немного поздно — понял, что Федотову сейчас не до него и не следует донимать его вопросами. Слава взял газету и тихо так сказал: «Спасибо». По лицу Якова Павловича он видел, что тот вспоминает всё, что произошло в этих местах двадцать лет тому назад. Об этом Слава узнал чуть позже, когда они приехали в лагерь. А пока Слава молчал и несколько раз прочитал заметку в газете. Когда они снова вернулись в Берлин, Слава переписал эту заметку целиком в свою тетрадь путешествия по ГДР. Вот что там было написано:

Их было около тысячи человек в фашистском лагере смерти Бухенвальде. Они попали сюда, в блок № 8, за то, что их отцы были партизанами, партийными и советскими работниками. Дети разных национальностей: русские, чехи, поляки…

Подпольный комитет лагеря решил: у них должно быть детство. Они должны учиться в школе, изучать историю своей родины, учиться читать, писать, решать задачи.

Ответственным за школу назначили Якова Семёновича Гофтмана… Дети звали его «дядя Яша». Он мог заставить играть обрезок пилы, телефонный провод. Даже деревянные башмаки в руках дяди Яши оживали — выстукивали весёлую мелодию… До войны он был артистом советского цирка — музыкальным эксцентриком.

По ночам дядя Яша и «преподаватели» разглаживали собранные за день бумажные мешки из-под цемента, аккуратно разрезали их — делали тетрадки.

Когда все уходили на работы, лагерь пустел.

Около барака № 8 выстраивалась надёжная охрана. В школе начинались занятия.

Часто звенел звонок. Он означал тревогу. Ученики лихорадочно прятали свои карандаши и тетради в тайники, сделанные под досками пола.

Подошёл Новый год, и было решено: у детей должна быть ёлка. Настоящая.

И вот поздно вечером она стоит в восьмом бараке, чудом пронесённая сюда, и на ней висят игрушки, их сделали тайком взрослые.

Около ёлки суетился дядя Яша. Вот он взмахнул палочкой — и вырос оркестр. Не беда, что все инструменты были самодельные.

Ещё взмах палочкой — и оркестр негромко заиграл «Интернационал». Детские голоса на разных языках подхватили мелодию. А когда на вершине ёлки вспыхнула красная звезда (дядя Яша «достал» у эсэсовцев проводку), барак замер.

Потом явился Дед-Мороз. В шубе, шапке, с бородой и с подарками.

Дети держали в руках кульки, как великую драгоценность: в каждом из них лежало по две варёные картошки. Взрослые давно знали, что будет в кульках: лагерь целую неделю затягивал ремни на последнюю дырку.

В эту новогоднюю ночь здесь, перед ёлкой, ребят Бухенвальда принимали в пионеры.

Звери

Прочитав заметку, Слава спросил Якова Павловича:

— Значит, в лагере был подпольный комитет?

— Был.

— И они боролись с фашистами?

— Боролись.

— Все?

— Да, почти все.

— И немцы?

— Да. И немцы, которые были в заключении. Все…

— А были среди заключённых немецкие солдаты?

— Были, но очень недолго.

— Их отпустили?

— Нет, расстреляли.

— За что?

— За то, что жалели людей.

— Расскажите.

— Здесь была девочка из Минска. Её взяли одну, без родителей. Взяли за то, что, когда немецкий офицер спросил её, какое в Минске бывает лето, ответила: «А вам-то что? Летом вас здесь не будет. Наши придут».

— И её забрали?

— Да. Ей было девять лет. И когда везли сюда, в Бухенвальд, какой-то немецкий солдат дал ей в Веймаре кусок хлеба. Его привезли сюда, в Бухенвальд, и здесь…

— А девочку?

— Она жила до самой весны сорок пятого года. Но весна самое трудное время, когда человек голодает. Она не дожила только одну неделю…

Федотов замолчал.

Но Слава уже стал понимать даже то, что Яков Павлович не досказывал. Так ведь бывает всегда, когда хорошо узнаёшь человека и много общаешься с ним. Слава понял, почему Яков Павлович молчал по дороге в лагерь. Первый раз он был здесь весной сорок пятого года, когда заключённые лагеря сами освободили себя… Освободили землю, которая впитала в себя кровь пятидесяти шести тысяч заключённых.

В лагере Слава видел возвышение, где стояли козлы для порки. На этих козлах заключённых пороли до смерти, а других заключённых заставляли смотреть.

Видел он и большие, тяжёлые повозки, в которые вместо пары лошадей-тяжеловозов запрягали заключённых, заставляя их перевозить камни по вязкому грунту. При этом они должны были петь. Мёртвых освобождали от хомутов и тут же впрягали живых.

Слава видел комнату врача, куда заключённых приводили поодиночке, ставили к планке для измерения роста. В этом ростомере была щель для дула револьвера. Заключённый становился к планке. Он ждал, когда эта планка прикоснётся к его голове, а в это время ему стреляли сзади в шею.

Слава видел волосы убитых, которые не успели ещё переработать для матрацев, и кожу людей, обработанную для того, чтобы делать из неё дамские сумочки. В большой куче лежали сотни пар маленьких ботинок — таких, какие надевают дошколята и первоклашки. Их тоже не успели отправить в переработку.

…Когда туристы подъезжали к лагерю смерти, автобус остановился, и к ним вошёл пожилой человек. У него была совсем седая голова, чёрные брови, из-под которых, как свет из темноты, смотрели светлые глаза. Человек этот притягивал Славу, как будто Слава был железный, а тот человек из магнита. Человек махнул рукой шофёру: «Поехали». И сказал по-русски, обращаясь к сидящим в автобусе:

— Здравствуйте, товарищи! Я ваш гид по Бухенвальду и, пока мы доедем, расскажу вам немного…

Человек этот слегка картавил и говорил с чуть заметным акцентом. На его пиджаке Слава увидел нашитый кусочек материи с цифрами.

— Что это? — шёпотом спросил он Якова Павловича.

— Тише. Слушай. Это номер заключённого в лагере смерти.

— Значит, он был…

— Да. Помолчи. Слушай…

От этого гида Слава узнал, что «Бухенвальд» в переводе на русский язык — Буковый лес. Лес этот вырубили. На месте густой чащи выросли бараки и крематории, где убивали людей. Этих убитых было больше, чем некогда деревьев в Бухенвальде…

Всё, что Слава услышал тогда от бывшего заключённого лагеря смерти, он запомнил слово в слово. Когда Слава слушал о Бухенвальде, казалось, что кто-то сидящий в нём властно приказывал: «Запомни! Не имеешь права не запомнить!»

И он запомнил так, словно сам видел, как по приказу подпольного центра из всех бараков заключённые бросились на колючую проволоку. Фашистов били лопатами, мотыгами, бутылками, самодельными гранатами.

Спустя несколько часов над Бухенвальдом взвился красный флаг свободы. А утром тысячи и тысячи заключённых построились на первую свободную поверку.

Товарищи выкликали товарищей. Но многие не отозвались.

В то утро заключённые, оставшиеся в живых, поклялись никогда не допустить чёрной чумы фашизма, до последней капли крови бороться за мир и счастье людей на всей земле.

С тех пор прошло много лет.

Когда туристы подъезжали к лагерю, Слава увидел чёрные столбы дыма, которые гигантскими восклицательными знаками клубились в голубом небе.

— Что это? — тихо так спросил он Федотова.

— Печи. В них сжигали заключённых.

— А сейчас?

— Что — сейчас?

— Почему дым?

— А, дым… Сегодня день памяти погибших. И вот зажгли печи, чтобы дым этот напомнил, как было… Такое забывать нельзя…

Медвежий ящик

Когда автобус подошёл к самым воротам лагеря, Слава увидел группу людей с большим венком красных и белых роз и ещё каких-то цветов.

Яков Павлович сошёл первым, и в это время Слава услышал, как где-то в вышине раздались удары колокола: бам-бам, бам-бам…

Колокол бил медленно, как бьют в набат, и от этого спине стало холодно, а щекам жарко.

Туристы сошли с автобуса и увидели, как Яков Павлович снова попал в окружение, совсем как на Берлинском вокзале. И снова над головами встречавших возвышалась голова высоченного Отто. Федотову пожимали руки, его обнимали, целовали. И при этом Слава слышал слова на разных языках. Но он-то мог понять русские слова и только немного немецкие.