Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.4. Буря

• Название: Собрание сочинений. Т.4. Буря
• Автор: Вилис Лацис
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: О войне
• Год: 1954

После восстановления Советской власти в Латвии Вилис Лацис создал роман-эпопею «Буря» — выдающееся произведение многонациональной советской литературы, в котором с эпическим размахом изображена жизнь латышского народа начиная с 1939 года, его борьба за Советскую власть.

---

Письмо отвез на мотоцикле его неофициальный адъютант. К субботе Понте велел прибрать квартиру одного врача-еврея, в которой он сейчас обосновался. Встречу было решено отметить небольшой вечеринкой в кругу двух-трех ближайших сотрудников, в том числе и Германа. Понте ужасно хотелось показать своим друзьям какая у него шикарная любовница, а то они уже начинали болтать, будто Кристап не пользуется успехом у женщин. Вот дураки! Если на прошлой неделе он велел привести к себе на квартиру дочь врача — молодую красивую девушку, которую потом расстреляли, — это вовсе не значит, что он только таким способом добивается победы. Пусть теперь посмотрят, с какими красотками имеет дело Понте!

Вечеринка удалась на славу. Полуслепой скрипач играл до тех пор, пока не напился. Сильвия была в ударе. Понте уже успел показать ей кое-что из вещиц, которые вскоре должны были перейти в ее руки. Зиемель и Вилде даже не подозревали, кто эта кругленькая блондинка. Когда нужно было, она умела держаться, как важная дама, и даже высокомерно подымать брови по поводу неуместных двусмысленностей.

— Молодец, Сильвия, — одобрительно шептал Понте. — Так их. Бей по пальцам, если начинают забываться.

Сам он получил взбучку раньше всех — забыл, что не в кабаке.

К утру Сильвии пришла в голову хорошая мысль.

— Не устроить ли нам поездку за город? Вы ведь по воскресеньям не работаете?

— Иногда приходится, — ответил Понте. — Но сегодня ради тебя можем попраздновать.

— Правильно, Кристап! — поддакнул Зиемель. — Едем к Микситу, в «зеленую гостиницу».

— Что там делать? — возразил Герман Вилде. — Там сейчас пусто, уж лучше съездим к моим старикам в усадьбу Вилде. Отец на радостях велит петуха зарезать.

— А далеко это, господин Вилде? — заинтересовалась Сильвия.

— Километров тридцать. Но дорога хорошая, на машине за полчаса доедем.

Ладно, тогда едем к Вилде, — решил Понте. — Только все мы в машине не поместимся.

— Остальные пусть едут на мотоцикле, — сказал Зиемель.

— Больше шика будет. В сопровождении охраны, так сказать.

— О-кей! — вырвалось у Сильвии привычное словечко, но никто этого не заметил. — Кристап, возьмем с собой что-нибудь из выпивки?

— Конечно. Целую корзину.

Полчаса спустя по главной улице городка промчалась пятиместная машина. Следом за ней шел мотоцикл с коляской. У моста их задержал полицейский патруль, но когда Понте показал свои документы, полицейский так проворно отскочил в сторону и взял под козырек, что Сильвия невольно захохотала. Ужасно смешно, что здесь все так боятся Кристапа. А ей ни капельки не страшно.

3

Больше всего старого Вилде грызла мысль, что Пургайлис с женой ушли незаметно, не сказав ему ни слова. Конечно, можно было и заранее сказать, что при немцах Пургайлис не останется — очень уж много врагов было у него среди крупных землевладельцев. Не умел держать язык за зубами, вечно толковал про какие-то несправедливости. Недаром ему пришлось просидеть два месяца в тюрьме. А в 1940 году, после установления советской власти, Пургайлис и красный Эллер всякий стыд потеряли, только о том и думали, как бы доставить неприятности хозяевам. Хорошо хоть, что Каупинь зацепился в исполкоме. Право, славный человек. Но Пургайлис старался насолить и Каупиню. Ох, получил бы он сейчас, сполна получил, вместе со всеми большевиками, которые не успели эвакуироваться. И разговор уже об этом велся и с Германом и с соседями, которые ждали перемены власти. Чтобы никто не заподозрил здесь личных счетов, решили подстеречь Пургайлиса с женой на дороге, когда они будут уходить, и там прикончить. С этой целью Герман заранее подговорил трех бывших айзсаргов. Папаше Вилде оставалось только предупредить их, когда Пургайлис начнет собираться, но этот разбойник, наверно, пронюхал, что его ждет, и ушел ночью, да так, что и собака вслед не залаяла. Еще и записку на столе оставил: пусть Вилде не забывает, что он еще вернется и потребует с него отчета. Мало того, он до такого нахальства дошел, составил опись оставленного имущества, чтобы Вилде не вздумал его присвоить или разбазарить.

А сам ничего стоящего не оставил — так, разную мелочь, кое-что из одежды и инвентаря. Корову в первые дни войны передал Красной Армии, а лошадь пала от сапа еще весной, вскоре после сева.

Приятели Германа зря прокараулили его на дороге. Папаша Вилде прибрал оставленное добро, — что похуже отдал Бумбиеру в счет жалованья, что поценнее — убрал в свою клеть. Но досадовал он долго. Даже вроде как прихворнул — лишился сна и аппетита.

Зато ему достался урожай с полей Пургайлиса. Вот и вышло, что напрасно тот трудился над своим участком, напрасно корчевал пни на лугу.

Конечно, радовался Вилде и тому, что снова можно было, не понижая голоса, командовать над Бумбиером и покрикивать на батрачек. Этот поганец Бумбиер и не пикнул по поводу происшедших перемен. Наоборот: как только ушли большевики, сам явился к хозяину.

— Теперь вся земля опять, значит, к вам вернется. Худа от меня ей не было, а если будет на то ваша воля, я по-прежнему за батрака останусь.

Против Бумбиера Вилде ничего возразить не мог: старая рабочая коняга привыкла, чтобы ею управляла твердая рука. И Вилде позаботился, чтобы Бумбиер всегда чувствовал вожжи, всегда помнил старую истину: в поте лица должен человек есть хлеб свой.

От Германа и Каупиня Вилде узнал о проводимой в уезде «чистке». Из-за этого у него даже стычка с женой вышла: Вилдиене начала плакаться, что теперь некому даже ведро запаять, а в случае болезни придется обходиться без лекарства, потому что во время этой «чистки» убили аптекаря и жестянщика.

— Лопочешь сама не знаешь что, как гусыня… — рассердился Вилде. — Из-за твоих ведерок и зубной боли никто не станет менять политики. Гитлеру лучше знать, что делать. А ты возьми теста и замажь свое ведро. Вот сапожника Бермана, того действительно можно было оставить. Бесподобно сапоги шил. А если начнут оставлять одного да другого, тогда какая это будет чистка? Пусть уж берут всех подряд. Больше места будет.

— Места тебе не хватает, — покачала головой Вилдиене. — Раньше хватало, а тут вдруг нет. У самого сто пятьдесят пурвиет — и все мало. С собой в могилу все равно не возьмешь.

— Не вмешивайся в политику! — прикрикнул на нее Вилде. — Это мужское дело, мужчины больше понимают. Разве у Германа нет диплома? Разве он глупее тебя? А погляди, что он с этими жидами делает? Почему? Да потому, что надо. А остальные, по-твоему, тоже дураки? Гитлер, Геринг? В школах они не учились? Еще сколько! И уж в твоих советах не нуждаются. А про жестянщиков и аптекарей — перестань, хватит.

— Что они тебе сделали плохого?

— Хорошего я тоже от них не видел. И потом, скажу, не наше это дело. А польза кое-какая от этой чистки все же получается. У Германа, слыхать, полна квартира разного добра, может и тебе еще кое-что перепадет. Что же тут плохого? Если не Герману достанется, другие присвоят. Разве наше семейство не заслужило?

— Непутевые деньги впрок не пойдут.

— Стара ты стала, Эмма, а тебе еще в школу надо. Жизнь тебя не научила.

— Гляди, как бы она тебя самого еще не научила.

Так они и не достигли согласия.

Когда Каупинь шепнул Вилде, что в соседнем местечке немцы открыли распродажу конфискованного еврейского имущества, он велел Бумбиеру немедленно запрячь в роспуски самую шуструю лошадку и сам поехал туда, ничего не сказав жене. Но Вилде несколько запоздал. Лучшие вещи немцы отправили в Германию, а то, что осталось, успели расхватать перекупщики из соседних волостей. Изъеденная жучком старая мебель и разное тряпье не соблазняли Вилде. Однако, чтобы не возвращаться домой порожняком, он завернул на еврейское кладбище, где немцы распродавали памятники и надгробные камни. За несколько оккупационных марок он купил два искусно отполированных камня с могилы родителей местного домовладельца и торговца Аронсона.

Поздним вечером приехал домой Вилде. Роспуски он поставил в каретном сарае, а камни прикрыл брезентом, чтобы никто не видел их до утра.

Утром, как только батрачки подоили коров, Екаб Вилде пригласил жену в каретник.

— Погляди, Эмма, какой я тебе подарок привез. Выбирай, который больше нравится. Один тебе, другой мне. Что, красивые? Не каждому достанется такой памятник.

Проникшие вглубь каретника солнечные лучи играли на отполированных гранях; казалось, памятники сейчас только вышли из мастерской.

— Сущая находка, — хвалился Вилде. — Считай, мать, что даром достались.

— Где ты… где ты их взял?

— На жидовском кладбище. Немцы сровняли могилы с землей, а памятники распродают. Купил за несколько марок с аронсоновских могил. Ничего, обойдутся и без памятников. Когда нет могилы, не нужны и памятники, а нам на старости это все равно, что слепой курице зернышко. Ну, старушка, какой берешь?