Юрий Поляков - Гипсовый трубач

• Название: Гипсовый трубач
• Автор: Юрий Поляков
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077487-6

Роман Юрия Полякова «Гипсовый трубач», уже ставший бестселлером, соединяет в себе черты детектива, социальной сатиры и любовной истории. Фабула романа заставляет вспомнить «Декамерон», а стиль, насыщенный иронией, метафорами и парадоксальными афоризмами загадочного Сен-Жон Перса, способен покорить самого требовательного читателя.

В новой авторской редакции собраны все части романа, а также искрометный рассказ писателя о его создании.

---

— Лучше карате. Тогда все карате увлекались, даже муж Людмилы Ивановны…

— Чей муж?

— Не важно. Я тоже ходил в подпольную секцию.

— Вы? — изумился Жарынин.

— Я, — подтвердил Кокотов, распрямив плечи и умолчав о том, что посетил всего две тренировки: после чудовищного удара ногой в челюсть он бросил это опасное занятие.

— Итак, наш Лева могучим ударом побеждает соперника, — возбужденно продолжил режиссер.

— Но ведь это, кажется, уже было. В «Коллегах» у Аксенова, например, — засомневался писатель.

— Забудьте слово «было»! Навсегда забудьте! Умоляю! В искусстве было все. Вы же не отказываетесь от понравившейся вам женщины только потому, что у нее до вас «было»? С вами-то будет по-другому, если вы настоящий мужчина. И в искусстве все будет по-другому, если вы настоящий художник. Ясно?

— Ясно. А Стасик, значит, обиделся, «затаил хамство», как у Зощенко?

— Вам разве нравится Зощенко?

— А что?

— Ничего. И вот наступает карнавал.

— Значит, и мой карнавал пригодился? — самодовольно заметил Андрей Львович.

— Конечно пригодился. Еще как пригодился! Наша Тая ведет себя так, словно с Данькой у нее ничего не было. Женщины это умеют. Она ластится к Леве, тормошит его и уговаривает нашего героя, терзаемого ревнивыми сомнениями, нарядиться хиппи. Для смеха. И он соглашается, но не просто так, а для того, чтобы почувствовать себя Данькой, который увел его любимую в ночь и неизвестно что там с ней делал!

— А не сложновато? — усомнился Кокотов.

— Простоту ищите не в искусстве, а в инструкции к стиральной машине! И вот карнавал, праздник, шум, веселье. Ах, как я это сниму! И тут нашего Леву фотографируют.

— Кто?

— Стасик.

— Стасик у нас вожатый, — напомнил писатель.

— Пусть будет фотограф. Подумаешь! А потом он печатает снимки в лаборатории. Красная полутьма и Стасиков инфернальный силуэт. Поняли? Снимок Левы, одетого как хиппи, плавает в кювете, постепенно проявляясь. Глаза Стасика мстительно сужаются. Накануне по телевизору как раз показали разгон демонстрации хиппи…

— Где?

— В Москве!

— По какому телевизору?

— Ах да! Я же забыл, что у нас еще советская власть! — Режиссер звонко шлепнул себя по лысине. — Выход?

— Очень простой: Стасик проявляет и одновременно слушает «Свободу». Тогда все так делали.

— Точно! Я тоже слушал. Мне даже в голову не приходило, что они могут врать. Верил как пацан!

— А разве они врали?

— Конечно. Постоянно! Заметьте, не обманывали, а именно — врали. Ведь что такое вранье? Это — выгодная лгуну часть правды… Но вернемся к Станиславу. Он, как вы справедливо заметили, слушает «Свободу» и узнает, что в Москве разогнан митинг хиппи, идут аресты… Тогда он совсем другими глазами смотрит на снимок своего соперника и обидчика Левы. Он берет конверт и надписывает: «Москва, Лубянка, КГБ»…

— Площадь Дзержинского, — подсказал Кокотов. — И после этого приезжает черная «Волга» с чекистом…

— Лучше с двумя чекистами — «добрым» и «злым». Классика! Один угрожает отчислением из института, судом, ссылкой…

— Как Бродскому! — вставил писатель.

— При чем тут Бродский? Что вы, чуть что — сразу Бродский! Для нашего Левы изгнание из института — это полная трагедия, крах. Он ведь у нас из какой семьи?

— Не знаю…

— А кто знает, Бродский? Вы автор сценария или я?

— Вы, кажется, хотели, чтобы он был евреем…

— Я? — возмутился Жарынин. — Что вы из меня антисемита делаете! Он у нас из какой семьи?

— Он живет с мамой. Отец их бросил, давно… А мама — милая, тонкая, умная, трудолюбивая, заботливая, интеллигентная…

— Интеллиге-ентная, — передразнил режиссер. — Нет, вы все-таки хотите сделать из нашего Левы еврея!

— Почему?

— По кочану! Ладно, возьму-ка я на роль мамы Ирку Купченко… Короче, мать, чтобы в одиночку поднять сына, выбивается из сил, берет работу на дом. Ночь, Ирка тихо подходит и поправляет Леве одеяло, смотрит на него с нежностью, потом решительно надевает трогательные такие старушечьи очечки и возвращается к своему кульману…

— Как Пат Сэлендж?

— Вот злопамятный! Лучше подумайте, как нам показать, что для Левы изгнание из института — катастрофа, полный жизненный крах. Как? Нужен хороший флешбэк.

— Что?

— Воспоминание.

— Может быть, так: институтский двор, абитуриенты толпятся у списков принятых на первый курс. Лева сначала не подходит, боясь не найти свою фамилию, потом все же решается…

— Вы молодец! Лева мчится домой, бросается на шею матери, она плачет от счастья. Это же смысл ее одинокой жизни: сын — студент! И все это я дам вперебивку со сценой допроса. Перекошенная рожа «злого» чекиста и глумливо-сочувственная — «доброго»: «Кто посоветовал вам нарядиться в хиппи?» И флешбэк: Лева ищет свою фамилию в списках…

— Никто, — невольно отозвался Кокотов.

— Значит, вы сами это придумали? Может, вы состоите в организации хиппи? Признайтесь, в этом нет ничего страшного… Флешбэк: Лева находит свою фамилию в списке.

— Нет, не состою…

— Вы знакомы с кем-то из хиппи? Учтите, вранье вам дорого обойдется!.. Флешбэк: Лева мчится домой, чтобы поделиться радостной вестью с мамой…

— Нет, не знаком… — ответил за Леву Кокотов.

— Не хотите говорить честно? Ладно. Но высшего образования вы не получите никогда! Запомните!.. Лева вбегает радостный в квартиру…

— Знаком… — вдруг неожиданно для себя сознался писатель.

— С кем? Говорите! Мы просто хотим вам помочь… Флешбэк: Ирка Купченко плачет от счастья, что сын — студент… — Жарынин вытер с лысины пот, выступивший от творческого азарта.

— Я знаком с Таей…

— Фамилия?

— Носик.

— Она хиппи?

— Да…

— Рассказывайте!

— Что?

— Все: как приезжали к ней друзья, как хотели убить Брежнева…

— Вы и про это знаете?

— Конечно! Рассказывайте все! Разоружитесь перед Родиной! — Жарынин удовлетворенно откинулся в кресле. — Ну, в общем, наш Лева раскололся и всех сдал с потрохами.

— Почему?

— Не знаю, человек так устроен. Стоит сознаться в мелочи, а потом уже не удержаться. И вот стоит он, сердешный, и смотрит, как Таю ведут в наручниках к машине.

— Почему в наручниках?

— Потому что всё решили свалить на нее, дурочку. Кто же тронет генеральского сынка? Таю ведут, а за ней гурьбой бегут ничего не понимающие пионеры — с кисточками, красками, картонками — просят: «Таисия Николаевна, вы обещали посмотреть мой рисунок! Таисия Николаевна…» Нет, это — плохо…

— Почему? По-моему, хорошо.

— Плохо. Краски, кисточки… Не работает! Кем она еще может быть?

— Ну не знаю… — заколебался Кокотов. — А что если нам сделать ее танцовщицей? Она вполне может руководить кружком современных танцев!

— Потрясающе! Ее выводят в черном обтягивающем трико, в воздушном парео, грациозную, растерянную, беззащитную… Отлично! А в самом начале Лева влюбляется в нее, когда впервые видит, как она танцует у костра. Согласны?

— Абсолютно.

— Дети ее обожают. Таю арестовывают прямо во время репетиции, она ставит детский балет… Какой?

— «Белоснежка и семь гномов».

— Восторг! Девочки и мальчики, одетые гномами, бегут за ней на пуантах, в своих крошечных пачках, теребят накладные белые бородки и жалобно зовут: «Таисия Петровна, Таисия Петровна…»

— Николаевна.

— Не важно. Когда ее увозят — все плачут. А Тая, перед тем как сесть в машину, смотрит на Леву такими глазами, такими… Это взгляд, который на смертном одре вспоминать будешь!

— А Стасик? — спросил Кокотов.

— Что — Стасик?

— Он ведь понимает, что все случилось из-за его письма. Хотел убрать соперника, а погубил любимую женщину. Давайте он с собой что-нибудь сделает!

— Ну конечно! Выпьет литр проявителя.

— Я серьезно!

— А если серьезно, то он подойдет к Леве и при всех даст ему пощечину!

— Он?!

— Да, он!

— Но он же сам…

— А вы что, никогда не видели негодяя, который бьет по лицу хорошего, но оступившегося человека?

— Видел…

— То-то! Теперь мне нужна концовка.

— Может, оставить все как в рассказе? — робко предложил автор. — Лева через много лет приезжает в лагерь, ходит, вспоминает возле гипсового трубача…

— Отлично! Вижу! По загородному шоссе мчится кортеж. В «мерсе» сидит постаревший Лева в отличной «тройке». Костюм возьмем под рекламный титр у «Хьюго Босса», заодно и сами оденемся. Мне, коллега, не нравится ваш гардероб. Вы на фестиваль в чем собираетесь ехать?

— На какой фестиваль? — Андрей Львович от неожиданности на миг утратил дыхание.

— Канны, конечно, не обещаю, а Венеция и Берлин — без вопросов! Думайте, кто теперь наш Лева? Куда едет? И почему оказывается в лагере? Думайте!